Николай А. Романов

Байкеры

    

 

    

    

Аннотация

    

     Тишину Большого Города разрывает грохот десятков мотоциклов. Байкеры… Кто они? Всадники Апокалипсиса или стая изгоев, обреченных на вечный бег по лунной дороге в тщетной надежде умчаться от этого безумного мира с его идиотскими проблемами и бесплодными иллюзиями, фальшивыми чувствами и никогда не выполняемыми обещаниями?..

    

Николай Романов

Байкеры

    

    Дитя стихии,

    Твой рок –

    Остаться диким…

    Марс Бонфайр. «Вот То Be Wild»1

    

 

    

     …Кей направил байк на обочину, и машина послушно покинула асфальт, тяжело приминая пожухлую траву. Звонко потрескивали веточки мелкого кустарника, крошась под колесами Харлея.

     Осенний лес. Двигатель выключен, байк катится по инерции, погружаясь во влажный воздух, отдающий прелью и особым осенним ароматом.

     Вставая с седла, Кей задел плечом деревце, названия которого не знал. Он ничего не понимал в деревьях. Они для него все одинаковы. Он делил их по высоте и толщине, чтобы знать, сколько времени взбираться и можно ли прятаться за ствол, если обстоятельства заставляют.

     Дерево вздрогнуло и окатило Кея водой, в изобилии скопившейся на листьях после недавнего дождя. Он выругался и отскочил, зацепился ногой за внезапно выросший пенек и рухнул на мокрую землю, потревожив рой мелкой мошкары, с недовольным гудением облепившей Кея.

     Джинсы и кожаная куртка не пропускали влагу, и он порадовался, что с утра облачился в эту тяжесть, несмотря на теплую осень. Последние несколько лет все осени теплые. Что‑то случилось с миром. Некто могучий заломил вверх кривую температур. Для байкера – то, что надо: сезон катания удлинялся, начало спячки отодвигалось.

     Кей поднялся, вскинул руки и с наслаждением потянулся. После долгой езды напряжение отпускает не сразу, поэтому движения байкера несколько замедленны.

     Это длится недолго, если вокруг люди и они говорят с байкером. В лесу никого на километры вокруг, Кей один (если не считать ХаДэ), и причин для спешки нет.

     Он устроился под теплым боком ХаДэ. Нашарив в маленьком кармане куртки потертую зиппо и помятую пачку сигарет, закурил.

     Кей сидел, откинув голову, наблюдая за сизыми струйками табачного дыма, запутавшимися в кустарнике и не торопившимися растворяться во влажном воздухе. Дождик молотит по голове, тело бьет легкий озноб, а сигареты горчат.

     ХаДэ сырость противопоказана. Но ХаДэ терпит, прижавшись влажным боком к хозяину и делясь с ним остатками тепла.

     Двигатель остыл, и байкер ощутил сырость, исхитрившуюся пробраться под тяжелые кожаные доспехи. Уезжать не хотелось, но нет и желания заработать простуду в мокрой чаще. Кей отшвырнул окурок в сторону, и тот со слабым шипением погиб в лужице под морщинистой осиной. На земле, рядом с корнями, отпечатались нечеткие звериные следы. Свежие. В них даже не успела собраться вода, насквозь пропитавшая лесную почву во время ночного дождя.

     Кей встал и снова потянулся. Мускулы сладко заныли. Он не удовлетворился этим и несколько раз резко повернулся: вправо‑влево, вправо‑влево… Потоптался на месте и, размышляя, что бы еще придумать, бросил взгляд на дорогу.

     Никого нет. Да и не может быть.

     Байкер выбрал заброшенное местечко, подальше от людей. А пока он думал, байк поджидал хозяина под деревом, словно присевший перед броском зверь.

     В голове Кея прыгали смутные, разрозненные мысли, сплетаясь в один длинный фильм без начала и конца. Кей жадно втягивал ноздрями лесной воздух, стараясь привести в порядок чувства. Он в любой момент может сорваться и уйти по шоссе в Город, оставив за спиной и мокрую опушку, и туман, пухлыми клубами вываливающийся на дорогу. Сознание того, что можно уехать, когда захочешь, расслабляло. Кей медлил, поддавшись тягучему осеннему настроению.

     …Шорох за спиной заставил вздрогнуть и обернуться.

     В чаще Леса, между толстыми стволами, перемещались тени. Казалось, от тумана отделяются рваные комки мокрой ваты, темнея на глазах и пропадая в зарослях.

     Кей положил руку на руль байка. ХаДэ передалось напряжение хозяина, и байк встрепенулся. Или Кею показалось?

     Не покидало ощущение, что из тумана за ним наблюдают. Он мог бы поклясться, что видит неподвижные желтые точки. Пронзительные глаза дикого Леса, внимательно следящие за ним, оценивающие его силу и исходящую от него опасность.

     Хрустнула ветка, и Кей ощутил мерзкий холодок, пробежавший по позвоночнику.

     Отвыкший бояться – боится втройне, когда страх возвращается.

     Он стоял и смотрел, не отводя взгляд. Ему чудилось, что он срастается с Лесом, тот втягивает его, поглощает, процеживая сквозь туман мысли и чувства, растворяя в промозглом естестве глупые человеческие страхи.

     Кей становился частью леса.

     Серые звери. Вот они. Они выходят из чащи, останавливаются на границе темноты, садятся на задние лапы, смотрят глазами голодных покойников.

     Разве бывают голодные мертвецы? О чем ты, Кей?

     Сейчас это не важно. Зверей все больше. С ними возвращаются страхи, от которых Кей избавился тридцать тысяч лет назад.

     Ты испытываешь судьбу, Кей?

     Нет, ты хочешь слиться со Стаей и мчаться вместе с ней, огибая пологий речной берег, врезаясь в чащу, вызывая страх у всего живого вокруг, ощущая лапами мягкую упругость опавшей листвы, жадно вдыхая запахи, которых стало в миллион раз больше. Ты и не подозревал, что их столько! Не догадывался, что пахнуть могут звуки, цвета, мысли.

     Туман опустился, нанизав клочья серой ваты на острые ветки кустарника. Глаза ничего не различали в белесой дымке. Но чтобы видеть – не нужно зрение, Кей! Достаточно запахов. Как просто…

     Сделай последний шаг.

     Влейся в Стаю.

     Серые тени ближе, ближе, ближе…

     Кто первый – тот прав. Кто первый – тот успел выжить. Стань серой тенью. Стань одним ИЗ.

     И Кей шагнул в темноту…

    

СМОТРОВАЯ

    

     Байкера хоронили в закрытом гробу.

     Многие были искренне уверены, что внутри гроба пусто, а его жилец загорает в байкерском раю. Или ждет вызова, заняв очередь у ворот. А пока, невидимый, он катается неподалеку от раскрытой могилы и посмеивается, оглядывая людей в мертвой коже, оцепенело застывших вокруг продолговатой ямы, заливаемой моросящим весенним дождем.

     Могила колет глаз прямотой углов. Строгая правильность последнего приюта байкера никак не вяжется с его бесшабашной жизнью. Это все равно, что обстричь и побрить Деда Мороза.

     Серое небо опустилось низко, вознамерившись вдавить в кладбищенскую землю всех собравшихся. Люди топчутся за скромной металлической оградкой среди заросших могильных холмиков. Тесно покойникам, тесно еще живым. Люди стараются не наступать на могилы, хватаются за оградку, жмутся к хилым березкам или к плечу друга.

     Иногда кто‑то из скорбящих нервно вздрагивает и оглядывается. Словно хлопнули по спине. Может, они ожидают увидеть его живым?

     Но его никто не увидит. То есть он здесь, но он призрак. Пусть порадуется, что сегодня собрались все.

     От таких мыслей душа Кея успокаивалась. Он даже подумал о том, чтобы покурить в сторонке, но удержался.

     Трибунал не отходил от могилы и смотрел, как Бешеные по очереди бросали комки мокрой земли на опущенный в яму гроб. Земля размокла и превратилась в грязь. Когда очередной байкер бросал свой комок, тот с чмоканьем шлепался на светло‑коричневую крышку и расплывался над телом того, в чью смерть отказывался верить разум.

     Отойдя от могилы, каждый долго очищал ладони от земли. Пусть перчатками берут землю другие.

     Кей все‑таки закурил, наблюдая, как Трибунал пытается поговорить с родителями мертвеца. Мать и отец, оба невысокого роста, еще ниже согнувшиеся от горя, безмолвно смотрели на массивного металлического орла, привинченного к карману косухи Трибунала. Кею показалось, что они ничего не слышат. Слова будто огибали их и растворялись в сыром воздухе.

     Трибунал передал матери байкера толстый конверт и сочувственно положил ладонь на плечо отцу. Это оказалось лишним. Мужчина злобно дернулся, словно рука Трибунала обожгла его, причинив нестерпимую боль. Затем оба, отец и мать, как по команде, отвернулись. Трибунал посмотрел им в спину, развернулся и широким шагом, огибая могилы, направился к Бешеным.

     Когда погибал кто‑то из своих, Бешеные хоронили его, а после сжигали его же потрепанную джинсовую куртку, рукава которой были оторваны хозяином еще при покупке. Безрукавку нельзя оставлять на покойнике или отдавать родителям. Чтобы не вводить в соблазн придурков, которые сопрут джинсовку, напялят на себя чужие цвета и помчатся по шоссе навстречу крупным неприятностям.

     В этот раз Стае не пришлось палить поминальный костер. Куртка сгорела вместе с хозяином. От обоих осталось очень немногое, только для захоронения.

     Черная группа нервно колыхнулась. Отвернувшись от могилы, байкеры напряженно наблюдали за тем, как отец покойного суетился вокруг Трибунала с конвертом в руке. От Трибунала веяло ледяным спокойствием, а пожилой прыгал вокруг, остервенело тыча в каменное лицо вожака раскрытым конвертом, демонстрируя содержимое.

     Кей давно знаком с погибшим. Тот занимал третье место в Стае, после Трибунала и самого Кея. Заменить ушедшего непросто. Точнее, невозможно.

     К чему‑то вспомнилось, как незадолго до смерти покойный поменял серебряные байкерские перстни на золотые, а старенький агрегат – на новый Харлей. Значит, не бедствовал, что для байкера средней лесной полосы уже необычно.

     Поторопился он с покупкой Харлея. «Да и золото – не байкерский металл. От золота байкеру – беда. У золота блеск особый, мутный. Так блестит, закрываясь, глаз собаки, когда она, дергаясь, подыхает на обочине, сбитая грузовиком».

     Кей переступил с ноги на ногу, не удержался на раскисшей черной почве и угодил байкерсом в глубокую дыру от ржавого заборчика, валявшегося тут же рядом. Забыв, где находится, Кей чертыхнулся в полный голос.

     Подобрав с чужой могилы остатки бумажного веночка, Кей стер с каблука землю. Разогнувшись, с интересом наблюдал за тем, как Трибунал, с обычным каменным выражением лица, взял отца покойного за плечи, повернул к себе спиной и слегка подтолкнул коленом к могиле. Толчок был не силен, но земля совсем размокла. Папашка не удержался на ногах и свалился лицом в грязь.

     Кею надоело смотреть на кладбищенскую потасовку Папаше не на что жаловаться. Может, он еще хочет пенсионное содержание за сына‑байкера? Пусть радуется тому, что братва нашарила у себя по карманам…

     Направляясь к выходу, оступаясь на склизких дорожках кладбищенского лабиринта, хватаясь за покосившиеся металлические решетки, Кей задумался, в который раз представив, как все произошло.

     Байкера догнали, умело подрезали и заставили свалиться на бок. Бешеный успел выкарабкаться из‑под аппарата наполовину, но машина преследователей проехалась широким колесом поперек груди, выдавив остатки жизни из большого тела. Затем с него местами срезали кожу, бросили на него его же байк, открыли топливный бак и подожгли. Он горел, как ведьмак на костре, воздев к небу руки со скрюченными пальцами.

     Кей добрался до выхода и стоял, поджидая остальных. Он натянул перчатки и бросил взгляд на ХаДэ. Байк промок под дождем и продрог на свежем весеннем ветерке. Ничего, братец, сейчас я тебя обсушу. Нам сегодня долго кататься. До утра.

     Открытие сезона.

     Дождь внезапно прекратился, и только редкие капли оставляли круги в мутных лужах, вытянувшихся вдоль тротуара.

     Неожиданно солнечный луч сумел протиснуться в щель между облаками. Кей прищурился. Ему припомнился треп про загадочный «золотой байк». Кто‑то болтал на кладбище о золотом мотоцикле, гоняющемся по ночному Городу за одинокими байкерами. Последнюю смерть приписали ему же.

     Кей слышал немало сказок о катании и катающихся. И не верил ни единому слову. Вот вам еще одна легенда, выросшая на благодатной почве вечного ожидания смерти, караулящей байкера за каждым поворотом.

     Однако было и «но». Уже четвертый байкер в Городе погибал жуткой смертью. В Стае – первый. А если предположить, что неведомый маньяк существует, то придется признать, что он чрезвычайно умен. Поиски виновников смертей ни к чему не привели, хотя несколько сот человек потратили немало усилий.

     Что это – маньяк, сомнений нет. Нормального человека не потянет сдирать кожу с живых людей.

     Из ворот кладбища показался Трибунал. Глядя поверх голов сгрудившейся вокруг него Стаи, он назначил время и место сбора сегодня вечером. Оседлав байк, ушел на приличной скорости. Чувствовалось, что он подавлен горем, но старается не подавать виду.

     Перебрасываясь на ходу короткими фразами, Бешеные срывались поодиночке и маленькими группами покидали место, где один из них обрел вечный покой.

     На первом же повороте с Кея слетела бандана. Пришлось останавливаться, возвращаться и подбирать. Слетевшая при движении бандана – плохая примета.

     Видимо, ему сели на хвост еще у кладбищенских ворот. Он запомнил машину, стоявшую неподалеку от мотоциклов. Много чести – парковать у простого кладбища столь шикарную тачку. Владельцы таких экипажей хоронят своих в других местах, где дороже стоит закопать мертвую плоть в суглинок, который везде одинаков.

     Длинный белый лимузин, нелепый для раздолбанной российской дороги, прочно засел в зеркале заднего обзора. Кею это не нравилось. Он предпочел бы иметь за спиной менее подозрительного сопровождающего. Впереди замаячил поворот. Кей нарочито газанул, прибавил скорость, словно собираясь уйти прямо, но неожиданно бросил ХаДэ вправо.

     ХаДэ, привыкший к внезапным маневрам хозяина, идеально вписался в поворот, умудрившись не протаранить встречный самосвал с горой дробленого камня. Водитель истерично засигналил, и в ушах Кея еще долго и противно звучал надтреснутый гудок.

     Бросив взгляд в зеркало, Кей убедился, что картинка не изменилась. Белая машина застыла на стекле, словно нарисованная. Ее движение выдавали только солнечные блики, пробегавшие по крыше и ветровому стеклу. Кей сообразил, что напрасно рисковал, поворачивая на скорости. Остановиться и задать вопрос в лоб? Только вот захочет ли «белый» останавливаться?

     Еще несколько километров – и появится выезд на шоссе. Там Кею необходимо уйти влево, иначе придется пилить до следующего поворота и возвращаться.

     Что‑то готовилось.

     Кей понял это по изменившемуся тону двигателя за спиной. «Белый» увеличил скорость. Неужели он собирается сбить Кея? Едва ли. Неподходящее место для атаки. Здесь так узко, что они оба рискуют оказаться под колесами встречных машин, по большей части – грузовиков с гравием и песком, спешивших на строительство очередной дорожной петли, наброшенной на Город.

     В голову пришла простая мысль: «Ерунда все это. Глюки. После утра, проведенного на кладбище, и не такое почудится».

     «Белый» поравнялся с Кеем, и тот напрягся, готовый ко всему. Ровно мгновение машина шла рядом на одной скорости. Этого мгновения хватило, чтобы увидеть за стеклом… женские глаза.

     Большие, любопытные, внимательные, спокойные, уверенные.

     Машина резко увеличила скорость и скрылась за шедшим впереди автобусом.

     Кей перевел дух, но туг же в ушах зажужжал знакомый звук мотоциклетных двигателей. Кей последним отъезжал от кладбища, да еще его задержала не вовремя слетевшая бандана. Следовательно, это кто угодно, но не свои. Оглянувшись, он уперся взглядом в мотоциклиста, едва не оседлавшего заднее колесо ХаДэ. Чуть поодаль мелькал второй. Кей не мог заметить их раньше. Они умело прятались за машинами, переваливаясь из ряда в ряд.

     Ребята не скрывали намерений. Они хотели его смерти и ничего другого. Что видно хотя бы по тяжелой цепи, намотанной на руку большого байкера, шедшего впритирку за Кеем. Он был одет в облегающую черную кожу гонщика с красными полосками на рукавах, у него – стильный шлемак, скрывавший лицо, а между ног – полуторалитровый спортбайк с лихими обтекателями. Этот японец мог бы запросто обставить Кея на скорости и прибить к бордюру как нечего делать.

     В пластиковом забрале шлемака мелькали встречные машины, деревья, облака и сам Кей. Изображения искривленные, словно свернутые в трубочку. Лица не видно. Может, его и вообще нет.

     Преследователи не спешили. Они шли, словно в сцепке, лавируя в потоке. Примеривались перед рывком.

     Кей снова обернулся, и ему будто воткнули шило в шею. Так больно стало от увиденного. Первый байкер отставил в сторону руку, и с нее к земле кольцами заструилась блестящая тяжелая цепь. Так соскальзывает кожа, покидая змеиное тело. Нижнее звено коснулось дороги и выбило трассирующую очередь длинных искр.

     Кей с трудом удержался, чтобы не прибавить скорость. Ребята только этого и ждут.

     Сзади маленьким караваном вытянулись вдоль шоссе несколько рейсовых автобусов. Кей снизил скорость, дождался, когда первая машина поравняется с ним, и резко затормозил.

     Байкер, который изготовился было обойти его справа, от неожиданности слишком круто вывернул Руль, чтобы не врезаться в автобус. Байк вынесло на полосу встречного движения, а Кей резко набрал обороты. Позади гулко грохотало, словно уронили пустые бочки из‑под горючего. Парень угодил точнехонько под передние колеса грузовика и сейчас его намазывало на дорогу, как масло на черствый хлеб. Костюм для экстремальной езды обратился в лохмотья, сквозь дыры на спине мелькали блестящие пластины для защиты позвоночника. Сейчас они походили на ножи мясорубки.

     Следовавшие за грузовиком встречные машины одна за другой бросались к обочине, взлетая вверх по крутому склону, к лесу. Некоторые замирали на краю, балансируя и пытаясь удержаться. Скользя по мокрой траве, они беспомощно скатывались вниз, к дороге, переворачиваясь и застывая вверх колесами, как остаются на песке черепахи, застигнутые отливом.

     Белые лица пассажиров автобуса размазались, прилипнув к окнам.

     Обернувшись, Кей с досадой убедился в том, что второй не остановился помочь разбившемуся напарнику, а упорно продолжал преследование. Судя по тому, как он запустил руку в косуху и что‑то поправил, там у него находилось более эффективное оружие, чем цепь. Есть не так уж много способов защититься от пули в спину на открытом шоссе. Кей затосковал.

     Он с надеждой всматривался в мелькавшие у дороги деревья, стараясь найти хотя бы подобие съезда. Парень за спиной прибавил обороты и пошел на сближение. Он явно вознамерился стрелять в упор.

     Думать некогда. Кей резко ушел вправо, наугад углубившись в лесок. ХаДэ пришлось попрыгать на кочках, прежде чем выехать на неширокую дорожку, пробитую автомобилями среди деревьев. Очевидно, неподалеку находились река или озеро, где водители мыли машины.

     Все пространство вытоптано, забросано банками и грязной бумагой. Деревья торчат, как свечки, среди лишенной травы поляны, обрамленной густым кустарником. ХаДэ завилял между стволами, поднимая клубы пыли. Краем глаза Кей видел красно‑белый байк, мелькавший то слева, то справа. Оба мотоцикла не предназначены для кроссовых гонок. Кея мотало в седле из стороны в сторону, а его преследователь успел пару раз зацепиться за деревья, но каждый раз мастерски выворачивал тяжелый байк, чтобы через мгновение вновь устремиться вслед за Кеем.

     Парень слишком увлекся. Пора с ним кончать.

     Когда «красно‑белый» в очередной раз приложился о дерево, Кей встал у высокого куста и с трудом, отталкиваясь ногами от земли, загнал ХаДэ в заросли. Ветки хлестали по лицу, заставляя утыкаться лицом в топливный бак. Дождавшись, когда преследователь поравняется с кустом, Кей резко рванул с места и сбил наездника. Тот упал, придавленный тремя центнерами веса собственного мотоцикла. Пронзительный крик боли перекрыл грохот двигателя.

     В отличие от напарника, нашедшего смерть под колесами тяжелого грузовика, этот недоумок не позаботился о том, чтобы как следует нацепить шлемак. Естественно, тот пулей отлетел далеко в сторону. Трехслойный шлем‑интеграл треснул по краю, а по сдвоенному стеклу пробежали многочисленные трещины. Коротко стриженная, белобрысая голова отчаянно билась о землю. Еще секунда – и он успел бы высвободить ногу.

     Кей не стал дожидаться, пока парень наставит на него пушку. Подав ХаДэ вперед, он переехал распластавшийся байк. Парень поднял руку, защищаясь от удара, и задергался в предчувствии неминуемой смерти.

     ХаДэ вдавил белобрысую голову в землю. Заднее колесо, натужно проворачиваясь, сдирало скальп. Шея неестественно вывернулась. Белобрысый словно захотел напоследок посмотреть за спину. Глаза вылезли из орбит, тело напряглось, но внезапно обмякло. С усилием навалившись на руль, Кей вернул ХаДэ на тропинку.

     Выбравшись на ровное место, байк уверенно, словно запомнил путь, пробирался обратно к шоссе. Уходя на приличной скорости по трассе, Кей радовался, что прикинутый под байкера дурень, увлекшись погоней, не успел прикончить его выстрелом в спину.

     В придорожной забегаловке Кей купил стакан кофе в пластмассовом стаканчике с крышкой и пирожок с мясом. Хотел съесть сразу, но помешала подступившая тошнота, когда взгляд случайно задержался на заднем колесе ХаДэ. В глаза бросились серые пятна, о происхождении которых не хотелось думать.

     Кей бросил еду в седельную сумку и долго скреб резину ветками.

     Наверное, это была просто пыль. Пыль и дорожная грязь…

     Накручивая километр за километром, посматривая в зеркало, Кей искал белую машину. Она исчезла.

     Своим решил ничего не говорить.

     Можно, разумеется, зарыться в Нору – надежное местечко, служащее укрытием для всей Стаи. Но, поразмыслив, Кей решил не рисковать. Чтобы попасть в Нору, пришлось бы пересечь весь Город.

     Кей притормозил на въезде в мегаполис и выбрал уединенное местечко. Следующий час провел на скамейке, заставив себя съесть пирожок и выпить кофе. Оба отдавали горелым.

     …Темнота свалилась внезапно, как всегда. В сезон ее неистово ждешь, а она как будто не понимает и, вместо того чтобы потомить, падает мгновенно. Ты не успел опомниться, а уже включаешь дальний свет.

     Кей услышал ровный гул, когда собирался закурить очередную сигарету. Аккуратно вернув пачку в карман косухи, он поднял руки, потрогал пальцами воздух, как будто проверяя его плотность. Привычка, над которой вечно посмеивается Барон: «Ты бы, – говорит, – прежде чем ехать, еще лизнул его, воздух‑то!» Кей положил ладони на рукоятки руля, пробежался по ним пальцами, как по фортепианным клавишам, и крепко вцепился в ребристые грани, не оторвешь. Сейчас мы тебе, Город, устроим концерт!

     Церемония началась.

     Гул нарастал. Его сравнивают и с хором печальных ангелов, и с грохочущим весельем ада. Так говорят те, кто побывал и там, и там. Байкеры.

     Больше не с чем сравнивать. Рой обезумевших шершней? Ржавые танки на марше? Раздраженный рев проснувшегося вулкана? Слабо. Не тянет. А все потому, что на земле таких звуков нет. Вслушайтесь.

     О, этот звук харлеевской двойки, будоражащий слух! Биение двухцилиндрового четырехтактного двигателя вызывает мгновенный прилив крови. Ты поднимаешь потяжелевшую голову и покрасневшими глазами выискиваешь источник звука. А он не один. Их несколько! Их все больше и больше! Несть им числа!

     Они пришли…

     Чопперы: роскошные длинные байки, с выдвинутыми на волшебное количество градусов вилками, торчащими, как подводные тараны эскадренных броненосцев и заставляющими всех встречных очумело пялиться на рычащее мотостадо. Число байков растет, и наступает момент, когда уже не воспринимаешь механических животных поодиночке, а поглощаешь глазами, ушами и душой всю Стаю. Одновременно.

     Кей потрогал узел банданы на затылке, гуднул Стае в знак приветствия и медленно, с достоинством, вписался в строй, заняв свое место.

     В Стае у каждого свое место. Никто не претендует на чужое. Быть в Стае – и так уже неслыханный почет.

     Место Кея – рядом с вожаком. Кей – второй после Трибунала. Это знают все, и никто с этим не спорит.

     Стая катит по проспекту целеустремленно и на одной скорости. Отстать или рвануть вперед не то чтобы нельзя. Это невозможно. Потерять строй – потерять лицо. Кто хочет терять лицо?

     Ночной воздух прохладен и свеж. На светофорах байкеры переглядываются и перебрасываются ничего не значащими репликами. Впрочем, для этого им и останавливаться незачем. У Кея попросили зажигалку, он на ходу передал ее и получил обратно. Просто так. Это не выпендреж. Незачем останавливаться из‑за мелочи.

     Байки издают сдержанный рокот, демонстрируя готовность в любой момент предъявить мощь и заполнить ревом двигателей округу, заставить вздрогнуть дома и вынудить водителей автомобилей встревожено вытягивать шеи из окон пыльных жестяных раковин. Чопперы пришли!

     Полночь первой субботы апреля.

     Воробьевы горы, Смотровая площадка.

     Открытие сезона. Байки выстроились в три ряда вдоль дороги, но прибывают новые и новые, пытаясь вмылиться в просвет между аппаратами догадавшихся прикатить раньше.

     Опоздавшие медленно крейсируют ниже, до церквушки под медной крышей и далее, подставляя правый бок байка взглядам выстроившихся на асфальте зрителей. По роскошному сиянию массивного хромированного корпуса воздухофильтра сразу догадаешься о степени крутизны хозяина.

     Байкеров великое множество. С каждым годом число желающих умчаться от самого себя прибавляется. Но все равно их меньше, чем в любом другом большом Городе мира.

     Увеличились также количество и длина трещин на асфальте, на тумбах гранитного парапета, на широких ступенях каменных лестниц. Трещины стремительно растут. На манер паутины они накрыли Смотровую, сливаясь с многочисленными ложбинками и овражками, процарапанными на склонах холмов, получивших от равнинных жителей Московии необоснованное название «горы». Трещины похожи на крупноячеистую сеть, забытую рыбаком, который отгреб в туман в поисках более щедрых на добычу омутов.

     Бешеные заняли крохотное кафе, притулившееся у гранитного заборчика, отделяющего асфальт Смотровой площадки от крутого речного обрыва.

     Кей лениво развалился в жестком пластмассовом кресле. Он курит и рассматривает плещущееся там, внизу, мотоморе. Остальные Бешеные застыли вокругстола черными изваяниями. Они молчат. Тишина за столом иногда прерывается резким скрипом мертвой кожи, когда кто‑то тянется к пиву или вытаскивает зиппо.

     Стая с явным безразличием рассматривает широкую полосу разноцветного металла, вытянувшуюся вдоль дороги и теряющуюся в скудно освещенной дали. Полоса беспокойна, она движется и волнуется как море, по ней пробегают большие и маленькие волны, с грохотом накатывающие и мгновенно затихающие: группки байков прибывают, чтобы занять место других, исчезающих в ночи.

     Прибой бьет о Смотровую, к удовольствию праздной публики выбрасывая на прибрежный асфальт живописных байкеров и их долгоногих подружек.

     Металл байков, как радуга над прибоем, всеми цветами сверкает в бледном свете уличных фонарей и ослепительном сиянии фар. Если встать спиной к реке, то слева все больше темные, черные, с редкими вкраплениями ярких пятен, чем правее – тем цветовая гамма разнообразнее.

     Слева – зона отечественной техники, оппозитов и производных от них. Это порождения травяных миражей, клонированные безумными мастерами в дебрях мастерских, в которые не отважится заглянуть даже самый отпетый бродяга. Оппозиция оппозитов всем и всему неизменна и только крепнет с годами, как черное вино нечистой силы.

     Справа прочно обосновались те, для кого жизнь – сакэ с медом и гейша с пухлыми губами. Счастливые обладатели японцев, прикатившие на ежегодные смотрины железа, хрома и кожи, – богатые покупатели плодов высоких технологий. Обеспеченный люд бережет чистенькие байки, ставит в стороне от оппозитов. Не хотят, чтобы на шикарную седельную кожу бухнулся пьяный вдрабадан скамейкер, или хром цилиндров ободрал владелец замызганного агрегата, вынырнувший из темноты с бутылкой водки за отворотом дешевой косухи.

     Они все здесь. Смотри.

     Хищно изогнутый мощный корпус Ниндзя , словно вырезанный из мрамора великим мастером эпохи Возрождения.

     Смирный с виду Вулкан , притворяющийся домашним животным, но обнажающий свирепый нрав уже через пару секунд в разгоне и распугивающий неповоротливые «кроватные» джипы.

     Безмятежные кроссовые байки, уверенные в крепости своих легированных скелетов.

     Вольно раскинувшийся шестицилиндровый Голд Уинг , символ абсолютного счастья на двух колесах.

     Гордо вскинувший рога и напряженно присевший на широченную заднюю шину Шэдоу .

     Мускулистая Магна  со слипшимися внутренностями, доступными лишь глазу и пальцам механика со степенью магистра байкометрии.

     Настораживающе‑приземистый Мародер , готовый тихо скользнуть в любой просвет в толпе.

     Интрудер , самодовольно оглядывающий публику взглядом индивида со здоровым и сильным сердцем, настолько сильным, что приходится удерживать этого двухколесного черта на повороте.

     Не похожий ни на кого, кроме себя самого, Ви‑Макс , ревом четырех цилиндров собирающий в пучок и скручивающий в тугой канат тысячу байкерских чувств.

     Уайлд Стар , пружинящий на широченной резине, как присевший перед финальным этапом профи‑триатлонист.

     Сексуальные формы обнаженного двигателя гордой и прекрасной Валькирии .

     Звезда Королей  – великий и ужасный крейсер – отжимающийся напряженно вздувшимися бицепсами‑кожухами широченной вилки от просевшей под его тяжестью земли.

     Стайка изогнувших спины Вираг , дьяволиц, шепчущихся о грядущем слете на Лысой горе.

     Дрегстеры – груды сверхпрочного железа с нагло выставленными напоказ карданными валами.

     Ретро‑байки – вызывающе древние и царапающие взгляд острыми углами неуклюжих рам.

     Самоделки, переобутые в импортную резину, туго облегающую лишенные крыши, высоченные передние колеса, с уткнувшимися во вселенскую бесконечность вилками‑телескопами и крохотными жестяными клизмами‑бензобаками. Самоделки, приходящие в себя на свежем весеннем воздухе после мерзлого гаража, где лопнувшая батарея залила мотоцикл электролитом. Самоделки, сегодня переставшие играть роль мебели в квартире на девятом этаже, куда в прошлом октябре затащила байк четверка опухших от перепоя парней.

     Рэт‑байки – черные вонючие уроды, смахивающие на взорванный мусорный бак, поставленный на колеса нуждающимся в принудительном лечении параноиком.

     Кей привстал, чтобы разглядеть ХаДэ в толпе. Друг задумчиво застыл в группе Харлеев, принадлежащих Бешеным. ХаДэ предпочитал компанию своих: Дайна Глайд  и Электра Глайд , Софтейл , Бэд Бой  и Фэт Бой , Роуд Кинг  и Спортстер . Семейство «Харлей‑Дэвидсон».

     Почему все так? Уже никто не помнит. Забыли. Байкеру позарез необходимо объявиться на открытии сезона: показать, что он на аппарате и за зиму не слез.

     Кей поймал на себе понимающий взгляд Капеллана. Кивнув и улыбнувшись, Капеллан произнес, поглаживая окладистую бороду:

     – Сегодня здесь все равны. Как в саванне, во время «водяного перемирия». Тигры и антилопы бок о бок лакают остатки воды. Тишина и покой. Это я образно.

     Кей не возражал. Капеллану виднее, он по образ м и образам специалист, что подтверждает его подлинный диплом об окончании духовной академии. Действительно, драк пока нет, но вот насчет недостатка жидкости и воцарения тишины он не прав.

     Подходившие к столу знакомые выражали сочувствие и в память о покойном охотно выпивали водки. В толпе Кей уловил пару раз произнесенное «золотой мотик» и еще «белая тачка».

     Он спросил Капеллана, что тот думает про «золотой байк».

     – А я и не думаю, – бывший поп взглянул Кею прямо в глаза. – Я уверен. Это – кара Господня за прегрешения наши.

     Больше на эту тему не говорили. Байкеры сидели вокруг столиков, у них на коленях пристроились тихие подружки. Молчали, курили и ждали. Что‑то должно произойти… Когда же, когда? Ничего не происходило, и оставалось одно – напиться.

     Рекой лилось пиво, бесперебойно доставляемое отрядами гонцов. За недорогим пивом из маленьких магазинчиков в основном отправлялись те, кто «слева». «Правые» предпочитали приобретать пиво, что подороже, но тут же. И поглощать его вместе с сосисками, посматривая на свои байки.

     Что до тишины… Рев суперсильных двигателей едва перебивал восторженные крики скамейкеров, поджидавших приятелей, с которыми не общались с прошлого сезона. Периодические взрывы радостного мата свидетельствовали о том, что прибыла очередная партия пива или кто‑то сумел раздобыть денег для продолжения веселья.

     Кея вывел из задумчивости Злой, нервно бросивший:

     – Видели Ступора? Мы с ним еще в прошлом году собирались спиц добавить на заднее колесо.

     На столе перед Злым лежал его шлем, обтянутый кожей и покрытый швами, прошитыми крупной ниткой, из‑за чего шлемак походил на голову чудовища Франкенштейна. Злой полез в карман за своим вечным спутником – эбонитовой палочкой. Нервно погладил пальцами гладкую черную поверхность и почему‑то зашелся кашлем. Переложив эбонитовый стерженек в левую руку, правой свирепо почесал грудь, обнажив татуировку: полдюжины человеческих ушей болтаются на веревочке.

     Злой пользовался не понятным никому в Стае расположением Трибунала, но этим расположением не злоупотреблял. Частенько он сам искал драку без повода. А в драке бывал необычайно жесток. Периоды мирного настроения сменялись взрывами ярости, когда Злой крушил все вокруг, впрочем, не трогая Стаю. С инстинктами у него все в порядке. Вспыльчивый и раздражительный, Злой ничему не радовался в жизни, кроме собранного на заказ Харлея настолько дикой геометрии, что Кей, пытаясь найти подходящее сравнение, решил, что больше всего байк Злого походит на вагон скоростного поезда, сумевший проскочить чересчур узкий тоннель.

     Все молчали. Танк покачал носком сапога из кожи гремучей змеи, затем неохотно произнес:

     – Придется тебе, Злой, кинуть эту затею. Кончился Ступор.

     – Как это? Он же здоров был, как штанга!

     Танк отвернулся к фланирующей по асфальту публике.

     В этот час непросто кого‑то отыскать. Народу на Смотровой прибавилось. Отпивая пиво из бутылки, Кей с любопытством посматривал сверху на множество суетящихся фигурок. Кею понравилось наблюдать за людьми еще в те далекие времена, когда он сочинял статьи Для информационного агентства. Теперь все изменилось. Вряд ли люди стали интереснее. Скорее, Кей почувствовал себя свободным.

     Настроение на Смотровой – от нервно‑радостного до глубоко апатичного. Одна группа фонтанирует весельем, другая замерла то ли в пьяном оцепенении, то ли просто от скуки.

     Здесь были все:

     скамейкеры – кожаные, проклепанные, с излишне яркими нашивками, никогда не имевшие байка и едва представляющие, как он работает и что вообще его заставляет двигаться;

     дамочки в лопающихся на бедрах кожаных штанишках, низких казаках и кожаных же картузиках, лихо сдвинутых на затылок, дамочки с похотливым взглядом, плотоядно поглядывающие на полных сексуальной энергии байкеров;

     нетрезвые субъекты, отбившиеся от компании сослуживцев, заехавшей развлечься после нудной работы, икающие и блюющие, вытирающие слезящиеся глаза и громко вслух вспоминающие, что «была у меня когда‑то «Ява»;

     бандиты с печатью скорой смерти на бледных лицах, напоследок стремящиеся узнать и запомнить как можно больше перед экзаменом у Всевышнего и потому громко интересующиеся, «что, если сравнить мою тачку с твоей тарахтелкой»;

     пестрые стайки приличных мальчиков из попсового клуба, поддавшиеся на уговоры самого пьяного в компании, утверждавшего, что «мотики – это что‑то!»; они теперь держатся настороженной кучкой и разыскивают своего приятеля, который увидел байки, протрезвел и поторопился смыться;

     псих‑одиночка, потому что где толпа – там и психи, но этот – самый тихий, он держится в стороне и только грустно тарашит глаза, иногда высоко подпрыгивая и голосом имитируя звук заводимого лвигяте – все остальные: камуфлированные менты с автоматами, пижоны с дорогими телками, одногорбые роллеры, девчонки‑малолетки на лошадях, заносчивые велосипедисты в шлемах‑блинах, первокурсники химического факультета университета с презрением ко всем и вся в прищуренных глазах, торговцы законным и незаконным товаром, саксофонист и барабанщик в обнимку с литровой бутылкой водки, попрошайки с лицами неудавшихся актеров…

     – Кей, привет!

     Опять его выводит из задумчивости чужой голос. Он поднимает голову и видит знакомца по ту сторону металлического заборчика. Дедок Дай‑Монетку стар, как Иерусалим, и мудр, как Моисей. Кей знает наперед все, что тот скажет, и лезет в карман.

     – Кей, это… самое… дай монетку!

     Кей кидает монету, которая волшебным образом исчезает в кармане древнего пальто, купленного, наверное, еще на первую зарплату.

     Танк высмотрел того, кого искал:

     – Эй, Бугель! Двигай сюда!

     От стоявшей неподалеку кучки парней отделился толстозадый парень в косухе с эмблемой на спине: орел тащит в когтях центральный подшипник коленвала. Причем подшипник удался неизвестному художнику гораздо лучше, чем изрядно ощипанный пернатый хищник с торчащими из нашивки обрывками ниток.

     Как меняется у байкеров походка, когда они приближаются к Бешеным! Она становится неторопливой, но несколько судорожной. Будто у байкера нелады с суставами. Он хочет сохранить гордую независимость в компании приятелей и в то же время не хочет мозолить глаза Бешеным, которые вольное поведение могут не так понять.

     То же и с приветственными криками, когда Бешеные приближаются к местам скопления байкеров. Понятно, что их ждут, но если прочих приветствуют криком и свистом, то э т и х встречают приглушенным гулом, в котором смешались уважение, зависть, ненависть, обожание, любопытство.

     Трибунал как‑то заметил:

     – Нас не обязательно видеть. Нас должны ощущать.

     И добавил:

     – Тогда все за нас, даже если мы против всех. Бугель приблизился и с достоинством пожал руку Танку. Тот мотнул головой в сторону Злого:

     – Расскажи ему про Ступора.

     Бугель бросил осторожный взгляд на Злого, выражение лица которого полностью соответствовало кликухе. Но деваться некуда.

     – Ступор взялся профилактику сделать, по дешевке, подержанному Года Уингу и затащил его на деревянные козлы. – Бугель сплюнул и нервно почесал подбородок дешевым литым перстнем с черепушкой. – Братва предупреждала, чтобы не лез под байк, да Ступор разве послушает! Он ведь на эти козлы разве что Ребел поднимал, да у Ребела‑то что за вес… А тут четыреста ка‑гэ импортного железа!

     Бугелю не нравилось трепать языком перед Бешеными. Он торопился, глотая слова:

     – Короче, когда Ступор расположился с инструментом прямо под байком, тут по нему и шмякнуло: ножки козел подломились. Да так, что разобрать, где Голд Уинг, а где Ступор, не было никакой возможности. А. он еще и гараж запер изнутри. Так и провалялся там почти неделю, пока хозяин японца со своими корешами гаражную дверь не вынес на х… Так сильно за байк беспокоился, что даже на похороны приехал и все выяснял, кто ему заплатит за помятый бак.

     – А вы что? – немедленно поинтересовался Злой. Бугель заметно оживился. Видно было, что окончание истории ему самому доставляло удовольствие.

     – А там же, прямо на могилах, мы ему все и втолковали. – Бугель довольно хмыкнул и снова почесался. – Теперь парень должен выпрямлять не только бак, но еще и бок. Себе. Четыре ребра, уж точно.

     Танк отвернулся от Бугеля и промолвил, взглянув на Злого:

     – Ищи другого мастера.

     Злой дернул головой и скривился. Планы заделать байк рушились. Он постоянно что‑то переделывал в байке, и конца этому не видно. Поэтому всегда выезжал с недокрашенными крыльями и облупившимся хромом. Но Трибунал прощал Злому и не такое. Остальным в Стае он не прощал ничего.

     – Многие накрылись за зиму, – торопливо продолжил Бугель, словно выгораживая Ступора. – Петрович от скуки завелся в январе и у самого дома скользнул под трамвай. Байк целехонький, а Петрович – пополам! Тор, пьяный, свалился в канализационный люк и в дерьме замерз. Нашли только несколько дней назад. Нинон замуж вышла и слезла. Самурай пропал куда‑то, а у меня в гараже его вэшка стоит. Говорят, его за долги еще в декабре в лесу привязали и забыли.

     Бугель потоптался около Бешеных и, поняв, что на него не обращают внимания, удалился, широко расставляя ноги в байкерсах с каблуками, стертыми до подошвы.

     – Еще один байкер преставился, – задумчиво прогудел себе под нос Капеллан.

     Он провел рукой по огромному животу, желая убедиться, что нательный крест здесь.

     Жест Кею знаком. Он давно прекратил посмеиваться над Капелланом, поменявшим богатый сибирский приход на Стаю. Религиозность Капеллана не имела ничего общего с верой в общепринятом представлении. Да и нечасто встретишь батюшку, оседлавшего Харлей и мчащегося в сторону большой драки вместе с дикой Стаей.

     – Гибнут хорошие человеки, гибнут почем зря, – размеренно прогудел в бороду Капеллан. – И нет уверенности, что в лучшем мире обретут они покой. Нет у меня уверенности.

     Капеллан понуро свесил нечесаную голову, вздохнул, открыл бутылку толстым ногтем большого, с сардельку размером, пальца, опорожнил парой мощных глотков и точным броском отправил в ящик, стоявший в дальнем углу.

     – Есть ли разница, как отдать концы? – подал голос Барон, похожий на столитровый кег с пивом, обтянутый толстой, пошитой на заказ косухой. – Мой бывший босс, к примеру, тащился от всего американского. Обед называл ланчем и жрал одни поганые бигмаки. Детей записал в школу с бейсбольным уклоном, а в кабинете поставил пластмассового Микки‑Мауса, эту мышь е…ю, в человеческий рост. А как кризис долбанул, лавчонка наша накрылась мгновенно.

     Барон запихнул окурок в пивную банку и отодвинул подальше от себя.

     – От своих убеждений босс не отказался и скопировал даже американский образ смерти. Прыгнул из окна. По‑научному, «совершил акт дефенестрации». Точно Ротшильд какой на Уолл‑стрите.

     – Ты откуда слово такое знаешь? Дефи… Дефе… И не выговоришь! – не удержался Злой.

     Барон спокойно продолжил:

     – Он все утро молчал, что‑то писал на листке. Этот листок его секретарша приволокла мне. Решила, что шеф тронулся. Слово «дефенестрация» написал сорок два раза. Звоню я в информотдел, узнаю, что означает это гребаное словечко, и марш к нему! Вваливаюсь в кабинет, а он стоит на подоконнике и держится за штору. Картина что надо: босс на окне бьется в предсмертной лихорадке, со стены пялится эта американская корова Мерилин Монро, а из угла лыбится Микки‑Маус! Босс жалеет, что в нашем здании карниз не предусмотрен. Орет, что по правилам, прежде чем прыгать, надо на карниз выбраться и подождать, пока внизу соберется толпа. А потом спикировать на припаркованную внизу машину.

     В толпе зевак Кей разглядел знакомое лицо. Этот парень появлялся на Смотровой в день открытия сезона в полном байкерском прикиде, замечательно гармонировавшем с атлетической фигурой. Он высматривал затянутых в кожаные брючки дамочек, озабоченных своим возрастом. Обеспеченных он вычислял по одному ему известным признакам, хотя тетеньки рядились одинаково‑кожано. Мало кто из них мог устоять против решительного напора, и он покидал Смотровую, как вот сейчас, крепко держа за руку обомлевшую от восторга перезрелую дуреху.

     Байка у него никогда не было. Он их опасался.

     «Странно, – подумал Кей. – Женщины опасней».

     Барон продолжал:

     – Всякой прочности есть предел, а занавески у нас были так себе. Короче, вылетел он за окно, что‑то проорав на прощание. Я не прислушивался, потому что смотрел на его сейф. В дверце торчали ключи. Бабки я забрал и уже через пятнадцать минут был пьян в стельку.

     Он задумался на секунду и закончил:

     – И вот какая мне мысль приходит в голову последнее время: а если бы босс был буддистом? Тогда, наверное, мне пришлось бы дырявить башкой асфальт…

     В тот день, пропивая добычу, Барон из окна ресторана узрел байк Вторника и моментально протрезвел. Как‑то он сумел остановить и уговорить Вторника. Тот отвез его в магазин и помог купить новый Харлей, на что ушли все прихваченные Бароном доллары. А доводили новый Харлей до ума сами братья Освальды.

     В данный момент братья Освальды (Освальд‑старший и Освальд‑младший) занимались обычным делом – перемазавшись в масле, разбирали удивительно корявую, неприятную на вид металлическую штуковину, пристроив ее прямо на столе, среди чипсов, сосисок и пива.

     Братья Освальды появились в Городе, оставив в Казахстане дымящиеся угольки на месте своего немецкого поселения. Их соседям не нравилось, что немцы живут лучше, поэтому азиаты попробовали уравнять их в имуществе. Немцы отразили все атаки, истребив несметное количество нападавших, сожгли родные дома и рассеялись по свету, прихватив накопленное за долгие годы. Братьев настойчиво разыскивала полиция нескольких стран.

     Освальды родились механиками, механиками и помрут. Железо их интересует больше, чем люди. Трибунал – исключение. Трибунал для них больше, чем вожак. Когда братья открыли в Городе небольшой автосервис, только вожак Стаи защитил и поддержал их.

     Внешне братцы похожи, как два байка с конвейера. Различают парочку по банданам: у старшего – черная с белыми звездами, у младшего – белая с черными. Зато их байки – поэма художественно изогнутого железа. Особые Харлеи. Пара монстров, собранных собственными руками из отдельных кусков. Модель названия не имеет, но обладает всеми первичными, вторичными и прочими признаками настоящего Харлея: фирменно дрожит на холостых рама сварена из трех десятков отдельных кусков, выброшенное переднее крыло, рога‑обезьяна (когда седок смахивает на орангутанга, растопырившего лапы для любовных ласк) длинные, как фагот, выхлопные трубы бензобак размером со страусовое яйцо, высоченное переднее колесо, сквозь которое, если хватит терпения выдрать все сто двадцать сверкающих непорочно‑чистым хромом спиц, запросто пролезет победитель конкурса на самый большой пивной живот выпирающие из двигла старомодные штанги, как пара «факов», отпущенных обалдевшим от импортного гашиша калифорнийским байкером‑старпером в адрес всех новейших изобретений в области двигателестроения.

     Толпа на Смотровой редела. Единая масса рассыпалась на черно‑кожаный архипелаг. Тройка байкеров со скоростью нарезала между аллеями, то пропадая в темноте, то внезапно выныривая перед причаливающими к Смотровой автомобилями.

     Толпа изменилась за последние годы. Байкеры повзрослели. Те, про кого принято говорить «дедушка», уже не редкость. В толпе мелькают седеющие макушки.

     Но вот что странно: хотя бы раз за вечер каждый дядька‑байкер обязательно подплывет к гранитному ограждению. Его настойчиво влечет взглянуть на грустно мерцающий Город, считающий себя великим, с холма, называемого горой. Взгляд байкера не выражает никакой мысли, да, собственно, думать и нет желания. Есть странное чувство, в котором он сам не разберется: то ли он достиг чего хотел и сейчас ищет чего‑то большего, то ли потерял главное в жизни и теперь пытается высмотреть «это» за горизонтом.

     Наверное, поэтому на Смотровой прибавляется количество мест, где крепкими напитками взбадривают восприятие. Добравшись до Смотровой, вперив взгляд в пространство и ничего «там» не обнаружив, человек тянется к искусственному стимулятору зрения и мысли. Приняв напиток, байкер забывает о панораме и о Городе вообще, переключаясь на беседы о контргайках, грудастых телках и регулировке теплового зазора в механизме газораспределения.

     – Ты кого‑то ждешь? – подал голос Морг. Нехотя отведя взгляд от панорамы ночного Города, Кей ответил:

     – Нет. Мне некого ждать. Все уже здесь. Морг не унимался:

     – Ты последнее время странный. Не заболел?

     Смотри, сейчас по Городу эпидемия бродит, ловит таких вот, как ты, задумчивых. Сколько уже попали ко мне! Вот и вчера, снова «интеллигент» пошел, один за другим. Пятнадцать единиц, двадцать девять синих пяток…

     – Двадцать девять?

     – Один инвалид.

     Ему видней. Он в морге работает. Патологоанатом. Наблюдает людей изнутри. И в состоянии докопаться до самой сути, отыскав любую мелочь в сложном человеческом организме. Он любит свою работу.

     В Стае не принято проявлять чрезмерный интерес друг к другу. Желающих интересоваться трудовыми буднями Морга не находится вообще. Тот не в обиде.

     «Сила Стаи – в разуме каждого. Каждому – свое».

     Так говорит Трибунал.

     – Послушай, Морг, а ты когда первый раз сел на байк?

     Закурив, Морг откинулся на спинку стула, вытянув под столом длиннющие ноги. Он курил, задумчиво теребя пальцами толстую серебряную серьгу в ухе. При этом его бородка вытягивалась, усы топорщились, и он походил на подгулявшего мексиканского бандита из древнего вестерна.

     – Тому уже лет тридцать стукнуло. – Морг улыбался собственным мыслям. – Есть такая категория населения – «взрослые мальчики во дворе». Когда мне было лет шесть, пацаны посадили меня на велосипед с моторчиком и подтолкнули. Проехал я метра три и свалился, приложившись головой о бордюр. Если бы бордюра не было, я бы приземлился на траву. А так – двинулся башкой о камень. С тех пор вот и катаюсь. Старушка‑мама полагает, что это – результат травмы. А ты просто так спросил?

     – Считай, что просто так. Думаю, как быстро время летит.

     – Меньше думай о времени. Глядишь – и оно о тебе забудет.

     – До конца сезона помирать не собираюсь, – отреагировал Кей немедленно. – А ты, вообще, думал, как, собственно, происходит процесс подсаживания на байк? У каждого ведь по‑своему. Байкер неповторим. Даже пеший в толпе, он бросается в глаза.

     – За это нас и не любят, – пожаловался Аларих. – За то, что на других не похожи.

     – Тебе очень нужно, чтобы тебя любили?

     Аларих размышлял, сдвинув косматые брови и поглаживая громадным кулаком перебитый на ринге нос. Наконец он нащупал мысль и тут же ею поделился:

     – Как же трахаться без любви? Без любви не то получается… Скучно и домой хочется.

     Танк улыбнулся и серьезно сказал:

     – Тебя, Аларих, точно не любят. И всё – твои кулаки. Ты пугаешь людей.

     Танк прав. Кулаки Алариха в шлемак не пролезают.

     Вторник и Барон принесли еще два ящика пива.

     Со стоянки донесся взрыв хохота. Большая компания обмывала новый байк. Полив его из бутылки водкой, остатки пустили по кругу и теперь налегали на пиво, с уважением оглядывая покупку и прислонившегося к ней пьяного и счастливого владельца.

     Оригинальные персонажи бродили вокруг Стаи, оживляя рассказ Кея собственным присутствием. Он говорил, его слушали.

     Рядом с байкером всегда крутятся двое‑трое мальчишек. Они хотят купить байк, но, пока нет денег, бродят вокруг чужого аппарата. Еще есть двое‑трое, которые заявляют, что собираются купить байк, но никогда его не купят и перекочуют в категорию скамейкеров. Приятный плюс – две‑три девчонки из самых отчаянных, которым просто нравится кататься и хвастать этим. А что потом? Девицы выходят замуж, толстеют, рожают детей и целыми днями ходят в бигуди. Те, кто хотел купить байк, покупают машины и возят родителей на дачу закапывать в землю картошку, хотя ее можно и так съесть. Самые верные – скамейкеры. Не щадя живота своего они помогают байкеру поглощать пиво и пытаются вести ученый разговор о вертобайке, задней вилке, вечном хроме и загадочных изобретателях Харламове с Давыдовым. Периодически скамейкер пропадает из виду, проходя курс лечения от наркомании или алкоголизма.

     Стая вежливо молчала. Кей закончил:

     – Байкера тянет к таким же. Странных тянет к странным. Байкеры склонны сбиваться в кучи. Город велик, и компании сбиваются по территориальному признаку.

     – Прямо философия, – с уважением заметил Вторник.

     – Точнее – логика.

     – Значит, философий у нас нет? – поинтересовался Вторник, единственный, кто слушал не из вежливости, а с нескрываемым интересом. Вторник вообще тянется к знаниям. Он в Стае самый молодой.

     – У байкеров ее нет, – вздохнул Кей. – Мысли в голове водителя транспортного средства могут быть любые: экология, голые бабы, футбол, голые бабы, фашизм, голые бабы, Толкиен, голые бабы, Джерри Гарсиа, голые бабы, корабли, по самую палубу набитые первосортной травой… И с голыми бабами. Есть только одна мысль в голове байкера, связанная с ездой.

     – Какая?

     – Как удержать равновесие. Некоторые по ошибке называют это философией.

     – Значит, все дело в равновесии?

     – Ну, почти все…

     Внезапно Кей ощутил резкую боль в затылке. Он пристально всмотрелся в ряды автомобилей. На миг показалось, что из машин на него смотрят Глаза. Те самые, утренние Женские Глаза.

     Давно ему не мерещились призраки. Кей вспомнил Западную Африку.

     На небо там было больно смотреть. Солнце заняло все пространство над головой. Кей пробирался сквозь жару, побросав армейское барахло. Оставил лопатку и гранату. Кругом – буш. Бесконечная сухая земля с торчащими через десять‑пятнадцать метров крохотными кустиками. Они осторожно высовывались из‑под земли, словно надеясь на капли живительного дождя, которых нет и не будет еще три месяца.

     Когда жажда становилась невыносимой, Кей падал на колени и копал песок вокруг кустика, выбирая растение повыше. Он экономил силы, работая размеренно, стараясь не сорваться, не поддаться изнуряющей тело жажде. Ему предстояло углубиться на полтора‑два метра. Земля становилась влажной, и в какой‑то момент Кей бросал лопату и зубами вцеплялся в корень, высасывая жалкие капли, хранимые в себе растением, надеявшимся дотянуть до следующего сезона дождей.

     Тогда ему повезло. Его подобрали сотрудники французской благотворительной миссии, доставившие в буш продовольствие для вымиравших деревень. Кей едва не подорвал себя гранатой, когда его обезвоженный мозг, в бреду, принял спасителей за повстанцев. Французы привезли Кея в Дакар и оставили в госпитале, зарегистрировав как своего сотрудника. Солидарность белого человека. Понимали, что, прознай о нем местная власть, Кея за ноги стянут с больничной койки, отвезут обратно в буш и бросят умирать под проклятым солнцем.

     Воюющие за идеалы не нравятся никому.

     Особенно если за защиту идеалов прилично платят. Те, кто платит, ненавидят, потому что им хочется, чтобы за идеалы воевали бесплатно и желательно – белые. Те, против кого сражаются, ненавидят воюющего, потому что кажется, что врагу платят больше. А уж больше всего воюющего ненавидят те, кого он защищает, потому что им и так неплохо. При чем тут идеалы и независимость? Главное – запастись кукурузой до следующего урожая.

     Еще много дней Кею мерещились проклятые кусты, и рука инстинктивно нащупывала на поясе спасительную лопатку. От видений он избавился, только вернувшись в зимний Город.

     …Усиливающуюся скуку на Смотровой развеял пьяный владелец красно‑желтого эндуро, резво закозлив вдоль автостоянки. Не удержавшись, он отпустил рога, завалился на спину и проехал несколько метров на голой спине. Он стер многочисленные татуировки, оставив на выщербленном асфальте широкую темную полосу, жирно блеснувшую в неживом свете фонарей.

     Кей отвернулся и поискал глазами на столе непочатую бутылку.

     – Жизнь для всех – вопрос равновесия, – вклинился голос Вторника.

     Парня тянуло на отвлеченные темы. Кей с хлопком откупорил бутылку маленькой бронзовой открывалкой, висевшей на поясном ремне.

     Вторник задумчиво тянул:

     – Всем нужно равновесие: как бы не залететь, не загреметь, не слететь, не подсесть…

     – Для таких людей это действительно философия, – согласился Кей. – Ее можно предать, ей можно изменить и ее можно изменить. Ее можно продать, наконец. Байкер… Байкер может только держать равновесие. Отказаться от равновесия или изменить ему – нельзя. Равновесие – единственное, в чем байкер постоянен.

     Трибунал едва слышно вздохнул. Кей и Вторник замолчали. И в это время раздался свист.

     Стая встрепенулась. Трибунал и Кей остались сидеть как сидели. Трибунал был занят важным делом – перетягивал кожаный шнурок на жилете. Кей недовольно разглядывал ремешок на перчатке с обрезанными пальцами и размышлял, стоит ли проделывать в нем еще одну дырочку.

     Свист усилился. Теперь он сливался с рычанием нескольких десятков двигателей и вызывал неприятное чувство. Казалось, голова раскалилась и едва не лопается. Хотелось найти сугроб, броситься в него, лежать и слушать, как приятно шипит снег вокруг остывающей башки.

     Из темноты аллеи на Смотровую вываливалась широкая многоглазая масса. Сначала казалось, она черная, но чем ближе, тем пестрее становилась окраска, как у тропической змеи, сыто ползущей к любимому месту отдыха.

     Свистуны!

     Чтобы их ни с кем не спутали, они свистят так, что у непривычного человека дрожат ноги. Они даже не снимают глушаки с байков. Иначе кто услышит их свист!

     Свистуны не опасны, если их можно пересчитать. Но сегодня их много, очень много… И все – здоровые парни в безрукавках на голых мощных торсах. В свете фар мелькают разноцветные татуировки дьявольско‑по‑хоронного характера: пронзенные кинжалами черепа, Сатана на байке, кельтские узоры, значение которых забыто много веков назад, а безмозглым Свистунам и подавно недоступно. И хотя Харлеи имеются у двух‑трех, у многих на бицепсах красно‑чернеют большие татуировки «Harley‑Davidson». Даже у тех, кто рассекает на подержанном японце или «Урале».

     Уличный свет мигнул, ослаб так, что почти погас, а затем вспыхнул с прежней силой. Свистуны восторженно заорали, по простоте своей, очевидно, решив, что так их приветствует сам невидимый бог электричества. Они растолкали байки по свободным щелям и спешились. Только по свисту их и можно отличить от прочих байкеров. Умолкнув, они быстро растворялись в толпе, накачиваясь пивом, куря и хлопая подружек по упругим попкам. Подружки хихикали. Байкеры гоготали. Прерванное свистом веселье налаживалось.

     Свистунам нравится внимание масс.

     Байкеры первого сезона рассматривали их шикарные прикиды: сшитые на заказ жилеты со вставками из змеиной кожи, изогнутые серебряные свистки на длинных цепях и маскоты из блестящего сплава, изображавшие черта, отчаянно свистевшего в два пальца.

     Свисток – ценность, не имеющая себе равной. Потерять свисток – позор, который не лечится.

     В толпе всегда найдется доброхот, которому до всего есть дело. Вот и сейчас, заметил Кей, такой шакал возбужденно прыгает возле Свистунов и яростно трясет головой, одновременно тыча пальцем в сторону кафе. Кей припомнил щуплого блондинчика с выпученными глазками пленного фрица из старого фильма. Шакал часто торчал в байкерском баре «Негабаритная кривая». И там и здесь его основное занятие – попрошайничество и услуги тем, кто угостит пивом.

     Свистуны внимательно всмотрелись в публику за столиками. Распознав Бешеных среди зарослей искусственной зелени, пришли в неистовство из‑за того, что приехали позже. Засветиться на Смотровой раньше Бешеных – для Свистунов дело чести. Хотя чести у Свистунов нет! Потрясая кулаками, издавая пронзительный свист вперемежку с грозными криками, Свистуны двинулись в сторону кафе. Со всех сторон к ним стекались собратья, успевшие разбрестись по площадке в поисках девиц, на которых можно произвести впечатление навороченным прикидом.

     Хлипкая проволочная оградка разделяла Свистунов и Бешеных, не проявлявших заметного беспокойства. Изредка, между глотками пива, они бросали вопросительные взгляды на Трибунала.

     Над Смотровой повисла тишина, прерываемая редкими гудками автомобилей, высадивших очередную группу нетрезвых граждан, да цокотом копыт громадного битюга, уныло проковылявшего по асфальту за крохотной усталой девчонкой в спортивном костюмчике.

     Цок‑цок.

     Толпа Свистунов тяжело заворочалась, забурлила, и от нее отделился невысокий байкер с хорошо тренированными бицепсами. Кей узнал Шторма. Вожак Свистунов год назад пытался на ходу скинуть его с ХаДэ. Кей тогда едва сумел уйти, замотав преследователей в шхерах Города.

     Цок‑цок.

     Полосатая тельняшка обтягивала мощный торс Шторма как носок. С толстой шеи свисала подлинная боцманская дудка с гравировкой: «Цусима. 1905 год. Слава Богу, жив!»

     Шторм брит наголо, блестяще выделяясь среди длинногривых байкеров, а по его физиономии бродит злобная улыбка. Широкие, небрежно зашитые шрамы бугристой розовой канавой тянутся от уголков рта почти до ушей. Вот и кажется, что Шторм лыбится. Кто и за что его располосовал – дело тайное и страшное. Спрашивать никто не рискует.

     «Интересно, – неожиданно для самого себя подумал Кей, – а на что это похоже, когда он и вправду улыбается? Читал я что‑то у Гюго…»

     Цок‑цок. Унылый битюг тащился за девчонкой, еле волоча копыта.

     Непонятно, как удается Трибуналу этот фокус. Вот он только что сидел за столиком и сосредоточенно разглядывал оплавленный кусочек металла, который носит на медной нашейной цепочке затейливого плетения. Казалось, он погружен в свои мысли и находится за тысячи километров от Смотровой. И вообще, ему все байкер‑ские разборки по барабану.

     Цок‑цок.

     Но вдруг Трибунал стремительно преодолел заборчик и встал напротив Шторма. За его спиной мелькают косухи Стаи, прыгающей через ограду. Они молчат, они как всегда молчат. И Свистуны притихли, изредка нарушая тишину матерным шепотком без адреса, без имени. Просто так, чтобы приободриться.

     Знакомая байкерша Кайра однажды сказала Кею, что молчание приближающихся Бешеных пробирает глубже бандитских трелей Свистунов.

     Неподалеку кто‑то завелся и с грохотом ушел. На звук никто не обернулся.

     Глядя в глаза Шторму, Трибунал улыбался. Он выше почти на голову, и от этого улыбка еще оскорбительней. Шторм побледнел от ярости и поднял руки…

     – Су‑у‑у‑ки‑и‑и‑и!!!

     Вопль отчаяния пронесся над Смотровой. Вопль с такой острой болью и скорбью, что все невольно повернули головы.

     …Горе человека, у которого угнали байк, не сравнимо ни с каким другим страданием. Горе переполняет, вырывается наружу, душит, заставляя сгибаться пополам и в бессильной злобе молотить кулаками по коленям. Легче от этого не становится. Становится хуже. Тогда байкер разгибается, с надеждой на чудо всматривается в шеренгу аппаратов и опять видит, что все на месте, а его байка – нет.

     Жизнь теряет смысл. Краски тускнеют. Мир превращается в склеп, в котором похоронены самые лучшие намерения.

     Как жить дальше?! И зачем…

     Окружающим близка и понятна мука несчастного. Они сжимают кулаки и выкрикивают проклятия в адрес угонщика, торопливо пробираясь к своим аппаратам. С облегчением убедившись, что они на месте, байкеры с удвоенной энергией проклинают угонщика, желая ему таких невиданных и сложных страданий, что даже посторонний люд на Смотровой изумляется силе и неистовости гнева.

     Чаще всего угонщик бесследно растворяется в Городе, но сегодня ему не везет.

     – Видел я их, видел! – захлебываясь от ярости, орал на бегу толстый байкер. Дрожит его брюхо, далеко перевалившись через широкий ремень с пряжкой, изображающей летучую мышку, едва удерживающую в тоненьких лапках большую кружку пенящегося пива. – Я их видел!

     Вот это дело!

     Трибунал и Шторм перебросились понимающими взглядами и направились к мечущемуся среди банков жирному очевидцу.

     Нет хуже преступника, чем мотовор. Это знают все, и это знание объединяет всех. Бешеные и Свистуны, секунду назад готовые начать выяснение отношений, разошлись. Порознь, двумя группами, держась на приличном расстоянии, подходят к крикунам.

     Кей сомневался, что Свистуны затеют байки на глазах у всего Города. Поняв, что ради ловли мотовора объявлено перемирие, он аккуратно вытряхнул свинцовые бляшки из карманчиков в перчатках. Когда Кей едет на байке, свинец невинно валяется среди инструментов в маленькой сумке из толстой кожи, укрепленной под фарой, прямо на вилке. Спешиваясь, Кей решает, брать с собой тяжелые кругляши или нет. Если противников двое‑трое, Кей не пользуется техническими средствами, но когда их больше и требуется быстро отключить много народу за короткое время, тогда не до этики.

     – Братва, он не один был! Двое их, сволочей поганых! – заходился от избытка информации Летучая мышь. – Один ходил с ним, – жирный ткнул пальцем в сидящего на тротуаре парня, – пиво вместе пили!

     Парень поднял голову, безучастно обвел присутствующих глазами щенка, потерявшего маму, и зарыдал. Во как скрутило человека!

     – А второй ползал у байка!

     – Что ж ты сразу ему в глаз не дал?! – завопил Шторм.

     Летучая мышь обиделся:

     – А кто в этом бардаке разберется?! Народу тьма, все орут, поди пойми, кто и зачем под байк лезет!

     – Заткнись, все ясно. – Шторм отвернулся.

     Трибунал присел около пострадавшего и спокойно поинтересовался:

     – А второго ты узнаешь? Парень встрепенулся:

     – Да я на всю жизнь его запомнил! Он мне сниться будет! «Ну, говорит, и машина у тебя! Прелесть, что за девочка!»

     Не выдержав, парень сплюнул:

     – О байке, как о бабе!

     – Какой у тебя аппарат?

     – Вирага, семьсот пятидесятая, Икс‑Вэ…

     По Смотровой пронесся гул. Не хилую машину угнали у мужика!

     – На… ты с ним квасил? – снова вмешался Шторм.

     – Так ведь он угощал! – искренне изумился парень.

     Сочувствующие дружно заржали. Трибунал упорно гнул свое:

     – Он здесь, твой благодетель?

     – Я первую допить не успел, слышу – мое двигло включили! Я его среди тысяч узнаю. Он на малых еще так красиво прихрапывает… Я – к байку, а этот, что со мной, свалил в кусты!

     Трибунал выпрямился и окинул взглядом Смотровую. Увидев Шторма, предложил:

     – Надо бы поискать вокруг… Ничего другого не остается. Найдем – он нам все расскажет.

     Охота! Будет охота!

     Ликуя, толпа вновь распалась на кучки по интересам. Кто продолжал пить, кто спорил на мелочь, что вор смылся и искать не имеет смысла, кто вернулся к тупому созерцанию панорамы ночного Города.

     Последние были во многом правы: в Городе мотовора искать бессмысленно, если не знаешь, где искать. Это только кажется, что байк большой. На самом деле он еще и плоский. Не составляет труда запихнуть его в удобную щель, где он проторчит, пока его не перекрасят и не обзовут другим именем.

     – Господа! Вы знаете, что вам делать! – орал Шторм своим и чужим.

     Он оседлал пожилой Харлей идеально белого цвета и сорвался с места.

     Трибунал молча курил, опершись на Электра Глайд. Чтобы стряхнуть пепел, вожак отводил руку далеко в сторону от байка. Мало того, Трибунал внимательно следил за каждым порывом ветра, даже самым незначительным. Байкер оберегал Харлей от мельчайших частичек пепла. Байк восторженно сиял.

     В сто первый раз Кей поправил узел банданы и уселся на ХаДэ. Оба, хозяин и байк, безразлично наблюдали, как один за другим все прочие срываются и рыщут по округе.

     Кей понимал, что сообщник вора мог уйти вниз, к набережной, или направо, к обрыву, где тянется аллея с двумя асфальтовыми дорожками. По ним можно добраться до станции метро.

     А отсюда уже недалеко и до Лысой горы, странного местечка.

     Поговаривают, что, когда Скверная Луна протаптывает светлую дорожку через озерко на Лысой горе, из водных глубин исходит чудесное сияние, природа которого остается для всех загадкой. Свечение усиливается, когда встает солнце и на несколько мгновений озаряет зеленоватую воду. И тогда должно произойти нечто, чего еще не видел никто, но что ждут многие. Они приезжают с рассветом, чтобы поймать момент появления волшебного света и загадать желание. Лучше всего разглядывать свет, выбрав бугорок на противоположном берегу и встав лицом к монастырю.

     Мелочен человек. Даже от сказки хочет оторвать кусочек лично для себя.

     Мотор прогрелся. Кей выжал сцепление и включил первую передачу. ХаДэ плавно набрал скорость и с характерным урчанием рассек темноту. Чтобы спуститься к аллее и войти в поворот, Кею пришлось проехать лишнюю сотню метров. Развернувшись, он притормозил. В сантиметре от ХаДэ на дикой скорости проверещал ярко раскрашенный пылесос.

     «Еще один потенциальный покойник». – Кею нравилась скорость там, где она нужна.

     Увидев хотя бы раз пулялыцика, обыватель, не осложняющий себе жизнь возней со стопорными кольцами поршневых пальцев, полагает, что все байкеры отказываются жить так, как остальные. Они, мол, предпочитают умереть быстро и нескучно, запулив по осевой навстречу счастливой звезде и выехавшему на ночную смену чугунному финскому мусоровозу с многотонной трамбовкой.

     Кей не включал свет. Аллея казалась пустой и мрачной. Чуть слышно шуршала листва, когда ее трогал весенний ветер. Справа, повыше, на дороге изредка громыхали машины. Слева – отвесный обрыв, и делать там вообще нечего.

     Там можно лететь вниз по склону, пытаясь ухватиться за деревья, а затем застрять в развилке меж двух корявых осин и долго звать на помощь. А найдут тебя только через пару дней, обмякшего, как проткнутый воздушный шарик, и выпустившего всю кровь в крысиную нору под корнями приютившего твое тело ствола.

     Кей увидел тень, перебежавшую дорогу и скрывшуюся в кустах, справа, над обрывом.

     Не раздумывая, Кей, рискуя скатиться вниз, направил ХаДэ прямо на кусты. Прятавшийся не ожидал столь странного маневра. И вывалился на аллею, чтобы не быть сброшенным с многометровой высоты.

     Слабый свет полной луны, пробивавшийся сквозь тучи, смешался с еще более хилым, экономным светом уличных фонарей, свешивавшихся с высоченных металлических виселиц. Жидкий коктейль естественного и искусственного света замечательно освещал черную человеческую фигурку, вприпрыжку мчавшуюся вдоль аллеи.

     Человечек напомнил Кею безобразного корявого кузнечика. Вот сейчас ХаДэ догонит фигурку, Кей привстанет и придавит насекомое большим пальцем… Человечек споткнулся, словно услышав мысли преследователя.

     Кей вывернул, включил фару и направил байк на скрюченную фигуру. Фигура успела вскочить, но Кей, не останавливаясь, ударил ее ногой. Получив пониже спины тупым носком байкерса с титановой накладкой, беглец шмякнулся на асфальт. Поставив байк, Кей подошел к беглецу, ухватил за ногу и подтащил под свет фары.

     Лежащий пытался отстраниться от света, но Кей резко крутанул ему пятку и тишину пронзил детский крик. Пацану лет пятнадцать, если не меньше! Веснушчатая физиономия, искаженная гримасой боли, плаксиво сжатые губы.

     Кей признал в бегуне помощника мотовора, описанного хозяином угнанной Вираги. Синяя куртка с капюшоном и спортивные штаны с тремя грязными белыми полосками. Тощий и трясущийся. Можно предположить, что он просто похож на вора, но тогда за каким чертом прятался в кустах? Если ты честный человек – сиди себе на скамеечке да покуривай.

     Обалдевший от света, удара и простого обхождения, воренок стрелял по сторонам слезящимися глазками. Кей вытащил из кармана косухи наручники и пристегнул пацана к своему запястью. Вернулся к ХаДэ, волоча за собой упирающегося воренка. Уселся в седло.

     Воренок попытался сдернуть браслет. Кей вздохнул. Пришлось привстать и слегка ударить воренка кулаком по темени. Сверху лучше доходит.

     Пока ползли в темноте аллеи, всем было очень плохо: Кею, ХаДэ, воренку. Воренок налетал на деревья, путался ногами в траве и кустах, но Кей не снижал скорости. Ему неприятно ловить вороватых мальчишек.

     Так они и передвигались – один на байке, второй трусил рядом по газону, а когда выехали на дорогу – заковылял по тротуару. Со стороны казалось, будто тренер едет рядом с подающим надежды бегуном на длинные дистанции.

     «Полезная вещь – наручники, – размышлял Кей, направляя байк на Смотровую и забыв про валившегося с ног воренка. Тот из последних сил уворачивался от фонарных столбов. – Можно использовать как простейшее охранное средство – спицы колеса к вилке пристегнуть. Или как тогда, с двумя увязавшимися за мной Свистунами. Подождать, пока они за пивом пойдут, и сковать их байки. Весь Новый Арбат потешался, глядя на сиамских близнецов. Кажется, Шторм обещал меня на этих же наручниках за яйца подвесить. Изобретательный парень, с выдумкой…»

     Кто‑то уже считал поисковую операцию провалившейся и громко сообщил об этом всей Смотровой. Появление Кея, тащившего за собой воренка, радикально изменило настроение. Байкеры обрадовались не столько надежде на возвращение украденного аппарата, сколько продолжению начавшегося веселья.

     Кей остановил байк поодаль от толпы и быстро отстегнул пленника. Разьяренные байкеры могли повалить его на землю вместе с ХаДэ. Не часто так бывает, чтобы мотовор попался на месте преступления.

     Собравшиеся жаждали крови самого отвратительного байкерского врага. Прочие – менты и автовладельцы – не так страшны, потому что всегда на виду и с ними можно договориться. Мотоворы хитры, и лишний раз на людях не покажутся.

     – Дайте мне его, дайте! – неистовствовал рыжий парень с пышной кудрявой бородой. Размахивая длинными руками, он лез через головы. Толпа окружила воренка, съежившегося в маленький дрожащий комочек. – Может, это он мой байк в прошлом году сп…л!

     Ноги воренка подкашивались от страха, и Кей удерживал его за шиворот. Присутствие Кея сдерживало желание толпы немедленно линчевать преступника.

     Кей увидел владельца угнанной Вираги и махнул рукой, чтобы тот следовал за ним. В кругу своих устроили блиц‑допрос.

     Захлебываясь слезами, воренок заложил партнера по бизнесу, нисколько не мучаясь угрызениями совести. Во‑первых, совести у мотовора нет. А во‑вторых, так он заработал отсрочку от более тяжелых мучений.

     – Он в новый г‑гараж переехал, – с откровенностью раскаявшегося Иуды зачастил воренок, – во Влады‑ы‑кино… Я там один раз бы‑ы‑л, место знаю. А какой из них – не помню‑у…

     Собравшиеся шумно вздохнули. Кто‑то присвистнул. Переться на другой конец Города!

     – Едем! Покажешь! – Злой передернул плечами и резко добавил: – Но если соврал…

     Воренок молчал, тяжело дыша. Почему‑то казалось, что он не врет.

     Кей понял, что придется ему тащить воровское отродье на себе. По праву нашедшего… За неимением других развлечений, приходилось пользоваться тем, что подбросил случай.

     Он посмотрел на воренка. Мелкота сразу сообразил и полез на байк осторожно, стараясь не задеть хром и не испачкать кожу. ХаДэ недовольно скрипнул, но стерпел. Он и не такое терпел. Сегодняшний пассажир – еще не самый худший.

     Злой взял к себе потерпевшего, и байкеры сорвались большой группой.

     Отвалив от кромки тротуара, Кей сразу набрал скорость и пошел по средней полосе, когда Бешеных накрыла волна свиста. Опять они за свое!

     Проскочив под Сетуньским мостом и вырвавшись на Бережковскую набережную, увеличили скорость. Ха‑Дэ радостно заурчал, получив разрешение бежать быстрее, и стлался по дороге, огибая редкие в поздний час автомобили. Кей не оглядывался на сжавшегося за спиной пассажира, полагая, что тот в состоянии позаботиться о собственной безопасности.

     Ветер сыпанул в глаза горсть пыли, и Кей надвинул очки‑консервы.

     Отличная ночь! Апрель теплый в этом году. На приличной скорости чувствуется, что воздух еще не прогрелся, и кожу на лице пощипывает весенняя прохлада. В шлеме было бы теплее, но Кей не любил ездить с ведром на голове. Для дальних поездок он держал в гараже пару прочных полицейских шлемаков – себе и пассажиру.

     Зато даже летом он натягивал перчатки, с обрезанными пальцами или целые, в зависимости от погоды. Перчатки шил сам, взяв за образец пару, виденную на пожилом и пузатом немце‑байкере, приехавшем в Город на соревнования по армреслингу. Кей долго бодался с кусками кожи, но все‑таки разгадал секрет кроя, при котором на перчатках, как ни согни ладонь, не образуется ни единой складки, что в езде и драке совсем не мелочь.

     Позади кто‑то гуднул, и Кей увидел в зеркальце, как один из Свистунов ушел влево и пропал в темноте. Кей сплюнул, мало заботясь, что может попасть в пассажира.

     «Денег у Свистунов полно, а на бензине экономят. Едешь на Смотровую – так хоть заправься!»

     Байкеры привычно вытянулись в колонну по две машины, стараясь не рвать строй и не вилять. Путь не близкий, не до игр.

     Кей мог издалека, со спины или сбоку, моментально определить своих. Бешеные не носили опознавательных знаков Стаи. Своих они знают, а до чужих им дела нет. Зато у каждого жилетка особого фасона, и всяк признает по ней Бешеного.

     Сегодня здесь все. Стая идет раз и навсегда установленным строем: впереди – Трибунал, за ним Кей, слева от него – Аларих, а позади рассекают: Злой, Барон, Морг, Танк, Вторник, Капеллан, Освальд‑старший и Освальд‑младший, Гром и все остальные.

     Вот только Зодиак, как всегда, сорвался раньше.

     Зодиак – странный тип. Со Стаей выезжает три‑четыре раза в год, на открытие и закрытие сезона – обязательно. В промежутках проваливается в неизвестность. Выныривает неожиданно, сидит и пьет персиковый сок из собственного серебряного стаканчика. Слова из него не выжмешь. Он только кивает и странно смотрит, полуприкрыв глаза. Имеет собранный по персональному заказу «Юбилейный» Харлей, самый дорогой аппарат в Стае. Один только вид этого механизма вызывает серийный оргазм у тех девиц, которые интересуются байками и байкерами.

     …Справа на тротуаре набережной нарисовался шикарно одетый мужик, вывалившийся из плавучего казино. Мужик тупо пялил зенки и раскачивался. Завидев приближающиеся байки, встрепенулся и с пьяной удалью сотворил неприличный жест.

     Шедший впереди Трибунал не пошевелился, но Кей знал свое дело. Хорошо, что сегодня у него пассажир. Общий вес аппарата и всадников позволяет проделать шутку, для исполнения которой требуются опыт и расчет.

     Кей повел ХаДэ вдоль бордюра и сбросил скорость. Приблизившись к веселому мужику, не останавливаясь, привстал и приподнял правую ногу. От жесткого удара в грудь мужик захрипел, попятился к парапету и грузно осел на грязный тротуар, смачно приложившись затылком о гранит. Пассажир за спиной громко икнул.

     Кей вернулся в седло и через пять секунд занял свое место в Стае.

     Сверху колонна из десятков байков смахивает на упитанную гусеницу с блестящими боками и лохматой спиной. Не сбрасывая скорости, гусеница нырнула в тоннель и понеслась по бетонной трубе. Мутный свет подземных ламп отражался в хромированных чешуйках. Клаксоны разом взвыли, заставляя водителей нервно прыгать от неожиданности и материться. Вой моментально смолк, как только гусеница выползла полностью.

     Она то вытягивается в идеально прямую линию, то поворачивает под прямым углом, подчиняясь правилам, установленным Городом. С правилами байкеры не спорят. Разве что иногда, если правила кажутся уж совсем глупыми.

     Бег множества резиновых колес замедлился, и гусеница уткнулась в полосатую ленту, нарисованную на асфальте. Байкеры притормозили, подчиняясь ведущему. Сегодня это Трибунал. Шторм отвалил еще на выезде со Смотровой, иначе Свистуны не потерпели бы унижения вожака. Сейчас они катят в самом хвосте колонны, подчеркнуто независимо, иногда посвистывая, но не очень настойчиво, чтобы не раздражать Бешеных.

     Даже спортбайки, способные добраться до Владыкино за считанные минуты, и те не нарушают строя. Разве что иногда взорвут ночную тишь трубным слоновьим ревом, напоминая о своем присутствии и о скрытой мощи, которая никуда не делась, а лишь сдерживается до времени. Спортбайки, закованные в металлические коконы‑обтекатели, не случайно терпеливо томятся в колонне. Бешеные не любят суеты. Хороший японец на скорости сделает любой Харлей Стаи. Но езда не бесконечна, и однажды японцу придется остановиться. У Бешеных хорошая память на тех, кто забавляется на дороге.

     Запоздалые прохожие, переходя дорогу и увидев выстроившиеся вдоль «зебры» байки, незаметно для себя ускоряют шаг. Прохожий телом ощущает исходящую от разогретого металла угрозу. Может, ему это только кажется, но все равно неприятно.

     Кей почувствовал осторожное постукивание по спине и выпрямился. Пленный прокричал в ухо:

     – Сейчас налево, вдоль забора и до парка!

     Кей увеличил скорость и пошел рядом с Трибуналом. Тот пропустил его вперед.

     «Парком» воренок красиво обозвал запущенный пустырь. Справа и слева – гаражи, окруженные бесконечными заборами, а вдалеке, за оврагами, высились огромные башни жилых домов, в которых кое‑где светились окна.

     Натуральная свалка. Классическая.

     Горы бетонных обломков, ощетинившихся ржавыми арматурными прутьями. Кучи мусора. Посередине растопырило голые сучья одинокое высохшее дерево с ободранной, словно залатанной корой. Под деревом сидел одноглазый кот и с любопытством наблюдал за спешивающимися байкерами. Диковатая местность хорошо освещалась полной луной и походила на иллюстрацию к страшной сказке.

     Грохот раздавил тишину пустыря, гулко прокатившись по окрестностям. Последний двигатель смолк, и байкеры огляделись. Им не нравилось торчать в поганом месте, но они здесь с благородной целью.

     Барон долго кружил, пока нашел, как ему показалось, самое чистое местечко для личного Софтейла, изысканно наряженного в нежнейший хром и кое‑где обтянутого натуральной кожей. Брезгливо оглядевшись, Барон со вздохом покинул седло и направился к дереву. Проходя мимо потрепанного К‑750, Барон остановился, недоуменно принюхиваясь. Рядом с байком крутился веселый парнишка с десятком конфедератских флажков‑нашивок на косухе, майке, бандане и даже на стареньких мотоботах, зевающих надорванной подошвой. Гирлянды флажков делали парнишку похожим на обгоревшую новогоднюю елку.

     – Ты чем заправляешься? – вкрадчиво поинтересовался Барон у Конфедерата.

     – А на что денег хватает! – шмыгнув носом, моментально сообщил парнишка и осторожно спросил: – А что?

     – А то, что от бака воняет, будто там кто‑то сдох! – заявил Барон и пошел дальше, недовольно сопя и почесывая необъятный живот.

     Конфедерат пожал плечами, приблизился к байку и принюхался. Веселость пропала, уступив место выражению тревоги. Байкер поспешно принялся откручивать крышку бака, также украшенного флагом Конфедеративных штатов Америки.

     – …Не знаю я, в каком он гараже! – хныкал воренок. – Чо мне врать? Честное слово!

     Окруженный сурово молчащими байкерами, он шмыгал носом и размазывал слезы по грязным щекам.

     – Когда мы с «дела» ехали, то во‑о‑н ту решетку отодвигали. Он внутрь байк пропихивал и дальше ехал, а я решетку на место ставил. Отпустите меня‑а, ребята, а?

     – Заткнись, м…ла! – добродушно посоветовал голос из темноты.

     Воренок замолк. Злой решил за всех:

     – Будем искать. Решетку отодвинем. А потом… Ты, ты и, скажем, ты – пойдете направо, а вы трое – налево. И этого возьмите, у кого Вирагу угнали. Остальные остаются здесь.

     – А с этим что? – деловито поинтересовался Бугель. – Пусть тоже идет. Скажет, если подельника в темнотище распознает…

     – Не‑е‑е, – затянул воренок, – меня ж прибьют на месте! Там такие козлы сидят в боксах! Такие суки!

     В его голосе ощущались истерические нотки. Он кожей чувствовал приближение расправы.

     – Держите его здесь, чтобы не свалил. – Злому надоело быть главным в мелком деле. – А пока дайте ему пару раз по морде, чтоб не скучать.

     Один за другим байкеры пропали в темноте.

     Оставшиеся собрали деньги в пущенный по кругу шлемак и отправили гонцов за пивом, чипсами и сигаретами. Кое‑кто лениво поправил перчатки и двинулся к воренку исполнять пожелание Злого.

     Кей потянулся, хрустнув суставами, встал. Взглянул на Трибунала. Вожак сидел на холодной земле, грея спину о бок байка и задумчиво затягиваясь сигаретным дымом.

     – Пойду пройдусь, – небрежно бросил Кей и направился к черной дыре в заборе.

     – Надолго не исчезай, – негромко сказал Трибунал. Кей остановился. – Может статься, скоро сорвемся.

     Кей кивнул и побрел к гаражам. Понятно, нечего здесь ошиваться! Еще нужно успеть встретить рассвет. Традиция. Не встречать же рассвет на помойке!

     Кей пролез в дыру и огляделся. Ну и бардак! Полная луна освещала кучи изломанных бетонных конструкций, ямы со щебнем, сараи со стенами из небрежно сваренных железных листов, покрытых облупившейся краской. Сараи налезали один на другой, как убогие хижины, которые Кей видел в желтых душных городках Сальвадора, Гватемалы, Анголы, Лаоса и еще во многих странах, старательно перечисленных в его послужном списке… Везде одно и то же.

     Луна зашла за облако. Словно выключили свет. Темно, как в банке с маслом. Кей пробирался почти на ощупь, хватаясь за торчащие из земли покосившиеся столбы, редкие хилые кусты с голыми ветками, остатки разрушенных и недостроенных стен. Приближаясь к дверям гаражей, старых контейнеров и обитых зеленой жестью голубятен, Кей старался держаться в темноте.

     Ему казалось, что он путешествует по внутренностям смертельно уставшего организма. Еще зачем‑то теплится жизнь в клетках, не способных дать потомство.

     В слабо освещенных квадратах распахнутых настежь гаражных дверей мелькали люди, шла своя, перевернутая жизнь: кашляли укутанные в тряпье согбенные уроды, сгрудившиеся вокруг ведра, поставленного на пару кирпичей; в булькающей жиже торчал громадный кипятильник, окруженный колючими лапками наспех ощипанных ворон;

     дети в испачканных чем‑то белым куртках с длинными до колен рукавами кружились на месте, падая, поднимаясь и снова широко расставляя руки и вращаясь вокруг себя на одном месте – до тошноты, до одурения; растрепанная женщина с искаженным судорогой лицом бродила по дорожке, выкрикивая, как заведенная: «Косой! Косой! Косой!»;

     пожилая пара танцевала около еще более старой «Победы» под музыку, еле доносящуюся из слабенького радио машины…

     Кей поверил было, что нашел то редкое место на земле, где никому ни до кого нет дела…

     Такое же ощущение он пережил много лет назад, подписав первый контракт. Кей отправился воевать за Океан, насвистывая древнюю песенку Jonnie get your gun. У него был не только автоматический gun с магазином на тридцать патронов, но еще и куча другого барахла: большой охотничий нож, купленный во время стоянки в Амстердаме; мазь от всех венерических болезней; карманный словарь местных нецензурных выражений и даже набор цветных ниток для зашивания ран.

     Тогда, в первый раз, с ним был напарник, тихий такой. Покинув Город, они долго пересекали Океан. Затем надолго растворились в ядовито‑зеленых джунглях. Их сопровождала сотня бойцов местного сопротивления: веселые обкурившиеся мальцы, у которых на пятьдесят выстрелов приходилось одно попадание. Тот, Другой, получил от них прозвище Forastero. В нем действительно проглядывало что‑то чужое.

     Кея они никак не называли. Просто боялись. Он был comandante.

     За месяц до окончания контракта Forastero ушел к противнику. «Противник» – условное название. В джунглях – все враги.

     Отряд Кея угодил в засаду, сам он едва успел забраться на дерево, пытаясь укрыться в листве. Ствол оказался трухлявым и Кей провалился внутрь. В центре огромного змеиного гнезда Кей стоял, не шелохнувшись, почти сутки. Сквозь дырку в стволе он наблюдал, как Forastero бродит по поляне и трогает трупы носком ботинка. Иногда он заставлял сопровождавших его soldados перевернуть труп‑другой лицом верх. Убедившись, что Кея среди них нет, злобно плевался.

     Время шло, Forastero исчез. Ушли и его soldados. Кей еще долго стоял, ощущая шершавое движение змей по ногам, спине, лицу… Тепло покинуло бесчувственное тело и змеи не трогали человека, принимая за своего. Вот когда Кей узнал, что это за отвратительное ощущение, когда до тебя никому нет дела. Ночью, когда стало все равно, Кей покинул трухлявое убежище. Каким образом, он не помнит. Точнее, старается не вспоминать…

     …Он заметил тень, когда та была уже рядом. Кей отпрыгнул в сторону, и тень по инерции пробежала мимо. Затем развернулась и ринулась прямо на Кея. Тот успел нагнуться и уже шарил по грязной земле в поисках чего‑нибудь тяжелого и длинного. Махать в кромешной темноте кулаками – все равно, что воду месить.

     Не везло сегодня теням. Когда неизвестный, источая запах гнилых рыбьих потрохов, приблизился к Кею, тот успел выпрямиться и махнул перед собой увесистой железякой. Тень оказалась говорящей. Она взвыла и заматерилась.

     Кей обрадовался звуковому ориентиру и нанес десяток ударов наотмашь по источнику звука. Поначалу удары звучали глухо, но на шестом‑седьмом в тишине зачмокало. Тень распласталась на земле и замолкла. Кей перевел дух.

     Как раз вовремя. Позади – там, где он пролез в дыру, раздался рев десятков байкерских глоток. Экспедиция к гаражам закончилась успешно. Следовало поторопиться, чтобы не пропустить самое интересное.

     Кей потыкал ногой тень. Та невнятно гукнула, пошевелилась и застонала. Кей вытащил зипу, с первого щелка получил огонь и осветил раненого. Незнакомое окровавленное лицо, закатившиеся зрачки. Ладно, жить будет, а с каким зрением – Кею все равно. В крайнем случае – изучит азбуку Брайля для слепых.

     Допрос откладывался. Удовлетворенно хмыкнув, Кей перешагнул через черную кучу и направился обратно, к «парку». Облака растворились в лунном свете, и Кей проделал обратный путь при неплохом освещении.

     …Толпа с хохотом гоняла по пустырю парня в синей джинсовой рубахе и таких же штанах. Деваться ему некуда, но приступ страха не давал это осознать. Вор бросался в просветы между байкерами, но тут же получал крепкий удар и летел обратно в центр круга. Его лицо было покрыто ссадинами от массивных перстней, отлитых на заказ. Мастера работали только для своих, не запиливая ни грамма серебра у братьев. Парень, облепленный грязью с головы до пят, еле держался на ногах.

     – Так‑так! – Злой опять здесь. – Как бизнес? Парень плохо соображал, но понял, что отвечать надо:

     – Заб‑бирайте б‑байк… Отпустите меня…

     – К маме, что ли? – задумчиво поинтересовался Танк. – Таких, как ты, не матери рожают.

     Трибунал смотрел на вора без всякого выражения.

     – Отпустите меня! Я никогда… Это вообще не я.

     – А кто? – раздался голос Трибунала.

     – Это другой… Я скажу, где он живет…

     – Вот этот?

     Толпа расступилась, и при свете луны мотовор увидел приятеля, доставленного Кеем. Воренок стоял, держась одной рукой за голое дерево, согнувшись до земли, мыча и медленно раскачиваясь. Он попытался выпрямиться, захрипел и повалился на бок, выпустив из горла тоненький фонтанчик крови.

     – Шлемаками отделали, – вздохнул кто‑то. – Чистая работа.

     Задание Злого выполнено на все сто. Кей пожалел воренка, который едва ли старше его сына. Но предпочел не высказывать сожаления. Зря, что ли, пилили в такую даль?

     Вор уставился на полуживого приятеля. Его передернуло.

     – Ага, не нравится? – заорал Бугель, привлекая внимание Бешеных к своей персоне. – А байки угонять, значит, нравится! А ну, держи его, братва!

     Охотники держать нашлись тут же, и вора мгновенно взяли.

     – Рубаху ему задерите, а то он мне кнопками эмаль на шлемаке поцарапает, – торопливо отдавал приказания Бугель, подняв с земли кусок бетона и заворачивая его в клок грязной газеты.

     – Знаешь, почему твои дети не вырастут ворами? Угонщик молчал, стирая со лба кровь.

     – Потому что у тебя никогда не будет детей! – восторженно проорал Бугель.

     У вора дрожали колени, рубашка свисала с плеча, ребра выпирали, растягивая молочную кожу. Он часто вертел головой, высматривая, откуда придет боль.

     Бугель картинно поднял кулак, в котором сжимал обмотанный газетой бетон, и надел на него шлемак. Теперь тот стал увесист, как гиря. Торжествующе посмотрев на задрожавшего вора, Бугель бочком подобрался к нему и с размаху врезал утяжеленным шлемаком в грудь. Вор раскрыл рот для крика, но не успел выдать ни звука.

     В удар была вложена ненависть всех байкеров мира к угонщику. Бугель бил за всех, у кого пропал байк, пропали годы тяжелого труда над доводкой двигла и над хромированием всего, что поддается хромированию, за всех, у кого пропала надежда уехать на байке от дерьмового общества с его идиотскими проблемами и никогда не выполняемыми обещаниями, за всех, кто едва не рехнулся, разыскивая свой единственный и любимый байк по городским окраинам, получая в морду от встречных гопников и слыша торжествующий смех своих вечных врагов – автовладельцев.

     Вор без звука свалился на землю. Судя по тому, как дрыгалась нога, он был жив, а убивать его никто и не собирался. По крайней мере, сегодня.

     От Стаи отделился Морг и направился к стоящему в стороне Софтейлу. Вздыхая, завелся и подогнал байк к вору. Толпа отхлынула в сторону.

     Вытащив моток троса из седельной сумки, Морг пропустил один конец под рамой, подхватил его с другой стороны и подошел к распростертому на земле вору, еще не оклемавшемуся после удара. Морг привязал концы троса к рукам парня и уселся на байк.

     Очумевший от шока вор с удивлением рассматривал путы и заторможенно дергал узлы.

     Морг обернулся, посмотрел на вора сверху и скучно произнес:

     – Здравствуйте, больной! Доктор здесь.

     И сорвался с места.

     Он шел на самой малой скорости, но старался протащить перекатывавшегося по земле вора по самым отдаленным углам свалки. При этом старательно объезжал препятствия, оберегая байк от царапин. Вор издавал прерывистые крики, натыкаясь на ржавые радиаторы, осколки унитазов, изогнутые металлические перья негодных светильников и прочий хлам. Он старался держать голову выше, но это не удавалось, и он то и дело бился о выпирающие из земли куски старой кирпичной кладки.

     Морг искусно маневрировал между холмами всякой дряни, предоставляя вору возможность преодолевать их самому, раздирая в кровь те кусочки тела, где кровь еще сохранилась. Поначалу тот пытался руками отталкиваться от земли, но затем прекратил эти безнадежные попытки и теперь висел бессильно на торсе. Обувь давно слетела, и в темноте резали глаза белые пятки. Сквозь порванные в клочья джинсы просвечивали ноги, все в крови и грязи.

     Из захваченной зрелищем толпы взволнованно предостерегли:

     – Доктор, мы его теряем!

     Морг оглянулся и встал. Слез с седла и освободил трос от груза. До ушей собравшихся донеслось характерное бормотание двигателя приближающейся вэшки. Из‑за гаражей к байкерам на самой малой скорости вывалилась злополучная Вирага с обалдевшим от счастья владельцем в седле. Следом волочился мешок, подпрыгивающий на кочках. Мешок лязгал железом, из него вываливались разводные ключи, мотки проволоки, банки, шестернии подшипники.

     – Нашли, нашли! Вот она, целехонькая! Парень захлебывался, не решаясь покинуть Вирагу, все еще не веря в чудесное возвращение подруги. Его распирало:

     – Смотри, он даже успел новую фару поставить, с фигурным стеклом!

     Но тут же гневно добавил:

     – Когда мы его застукали, он мою Вирагу целовал и членом об нее терся! Говорит, что от байков тащится и становится не в себе. Под психа косит, сволочь!

     Вирага грациозно изогнулась, и Кею показалось, что она нервно оглядывается по сторонам, говоря: «Давай‑ка отсюда сваливать поскорее, хозяин, пока нам обоим задницы не надрали за все, что здесь творится».

     Хозяин соскочил на землю и бросился собирать вывалившееся из мешка, одновременно выкрикивая:

     – У него в гараже всякого добра – до х…! Навались, братва!

     Полезное предложение не осталось без внимания, и десяток мародеров рванулись к пролому в заборе, через который навстречу им уже лезли с трофеями в руках остальные участники поисковой экспедиции.

     Трибунал загасил сигарету, характерным движением провел большими пальцами под широким ремнем от пряжки к бокам и направился к байку. За ним потянулись остальные Бешеные, на ходу надевая шлемаки и натягивая перчатки.

     – Ас этим что делать?

     Слегка оклемавшийся воренок сидел, опершись о землю, сплевывал кровь и косился на валявшегося рядом подельника.

     – Может, подвесим его на дереве? – тряхнув давно немытой гривой, предложил длинный и тощий оппозитчик в косухе, украшенной грязными прапорщицкими аксельбантами. – На кой он нам теперь сдался, карлик хренов?

     Предложение показалось занятным, и его встретили довольным гулом. «Карлик хренов» задрожал и, по‑футбольному скрестив руки, прижался к дереву.

     Стая выстраивалась в походный порядок. Остальные тоже потянулись к байкам. О предложении «подвесить» забыли. Воренок отполз под забор, не веря удаче и отмечая путь кровавыми плевками.

     К Стае подошел увешанный конфедератскими флагами владелец древнего К‑750, интимно наклонился к уху Барона и сообщил:

     – Спасибо за помощь. Так и есть, там труп. Барон непонимающе взглянул на Конфедерата.

     Тот торопливо объяснил:

     – Кто‑то в бак дохлую мышь засунул. Или сама заползла, когда я к выезду готовился. Я закрыл крышку бака, а она там осталась…

     И с восхищением закончил:

     – Ну и нюх у тебя!

     Барон скривился с отвращением, сорвал с места Софтейл и ушел вслед за Стаей.

     Бешеные возвращались на Воробьевы горы. Оставалось взглянуть на рассвет.

     Вышли на ровный участок. Почуяв приличный асфальт, ХаДэ встал колом. Кей отпустил рога руля и полез в карман. Вытащил леденец на палочке. Байк двигался сам по себе. Кей разорвал пеструю целлофановую обертку и отправил круглый шарик в рот. Теперь можно взяться за рога, посасывать конфетку и предаваться собственным мыслям.

     Миновали длинную череду одинаковых пятиэтажек. Кей вырос в такой же, в Свиблово, районе пенсионеров и алкоголиков. Жизненный уклад здесь запрограммирован на тихое загнивание в обществе себе подобных. Работа с девяти до шести и водка с шести до «пока деньги есть». Сами собой складывались семьи, так же, сами собой, рождались дети, сменявшие взрослых, умерших от белой горячки или погибших при дележе. Не возникало вопроса – нравится такая жизнь или нет.

     «Все так живут» – эти слова сближали и успокаивали.

     На первом этаже в доме Кея проживал Паша – мастер запоя, он же гений бачка и унитаза, трудившийся в районной конторе по обслуживанию канализации. Паше нравился немногословный подросток с пятого этажа. Он сказал Кею, что тот умен не по годам и однажды станет старшим диспетчером в Пашином сортирном учреждении. В его представлении Кей, «как все», должен много пить и умереть, подавившись собственной блевотиной, в пойме реки Яуза, на одном из первых весенних шашлыков.

     Но случилось нечто, странным образом повлиявшее на судьбу Кея. Он познакомился в летнем лагере с парнем, у которого имелся почти подлинный Харлей WLA‑42, или в просторечии Валуй, поставленный американцами во время Самой Большой Войны. Парень унаследовал Валуй от деда, занимавшегося на освобожденных от врага территориях розыском и расстрелом предателей Родины. Предатели неохотно соглашались сдаться и понести заслуженную кару, о чем свидетельствовали следы от пуль и осколков на байке‑ветеране.

     Тогда Кей все свободное время поднимал самодельную штангу во дворе. Однажды позвонил новый друг и предложил покататься. Кей не стал отказываться и поджидал Валуй у подъезда. Паша околачивался там же. Он обрадовался появлению Кея, которого высоко ценил, считая почти равным себе по уму.

     И тут во двор с грохотом вломился Валуй. Кей прошел мимо Паши, сел за спиной приятеля, и байк резво принял с места. Кей успел заметить растерянное лицо Паши и услышать горестный вскрик: «Эй, друг! Ты куда это, а?»

     С того дня Паша с ним не разговаривал. Кей перестал быть «нашим, свибловским», показав, что может запросто покинуть двор. Однажды Пашина жена, вернувшись «с магазину», не смогла отпереть дверь. Что‑то мешало. Выйдя из подъезда и попрыгав перед окнами своей квартиры, несчастная женщина разглядела Пашу, висящего на капроновой веревке, которой он перехватывал разваливающийся чемоданчик с инструментом. Паша аккуратно приколотил удавку к двери, встал на чемоданчик и спрыгнул, не оставив прощальной записки.

     …Кея ударила плотная волна звука, вырвавшаяся из раскрытых окон дорогой, но невероятно грязной машины. Удивительно, до какого скотского состояния можно довести новенький «Мерседес». Внутри мелькали толстые лица с разинутыми ртами и руки, сжимавшие бутылки с серебристой фольгой на горлышках. Из заднего окна вылетел окурок, огненной точкой пронесся над асфальтом и рассыпался на множество мелких светлячков, наткнувшись на литое колесо Харлея. Чуть выше – и окурок угодил бы в хромированные котлы двигателя.

     Шедший перед Кеем Трибунал поднял руку и пару раз покачал ладонью. Вправо‑влево. Кей не заметил, чтобы Трибунал обернулся. Что он, спиной видит? Еще один из его мистических талантов. Удерживая ХаДэ, Кей скосил глаз на БМВ, единственный в Стае, и принадлежавший Танку. Танк нагнулся, погладил блестящий ребристый бок двигателя и произнес что‑то, слышное только байку.

     Светофор.

     КРАСНЫЙ.

     Стая догнала грязнуль, и Трибунал поравнялся с машиной. Она подпрыгивала в такт несшимся из мощных динамиков звукам однообразной музыки. Из окна высунулось лицо, немигающе уставилось на Трибунала и обернулось к приятелям. Последовал взрыв смеха. Веселятся ребята.

     ЖЕЛТЫЙ.

     В зеркальце Кей увидел, как Танк покидает колонну и пристраивается позади «мерса».

     ЗЕЛЕНЫЙ.

     Грязнули с визгом ушли вперед, виляя широкой задницей. Танк закладывал виражи между редкими машинами. Время позднее. Дорога свободна для всего. БМВ, несмотря на кажущуюся тяжеловесность, аппарат приемистый и маневренный. Танку ничего не стоило обогнать замызганный «Мерседес» и скрыться далеко впереди.

     Стая держалась позади. Трибунал выдерживал скорость так, чтобы не терять из виду грязнуль, но и не маячить у них в зеркалах.

     Сейчас надо смотреть в оба, иначе рискуешь пропустить зрелище. Кей выпрямился, напряженно всматриваясь в болтающийся на дороге «мерс».

     Луч света одинокой фары прорезал темноту. Танк мчался по встречной, ни на сантиметр не отклоняя от прямой линии пятьсот килограммов металла и прущую наружу мощь – ожившую мечту германцев о «Фергель‑тунгсваффе», всепобеждающем оружии возмездия.

     Грязнули не сразу скумекали, что к чему. Сообразив, сделали то единственное, что могли успеть: резко приняли вбок.

     Желающих сыграть в навязанную Танком игру не нашлось.

     «Мерседес» по‑животному рыскал, но скорость оказалась слишком велика. Машина наскочила на тротуар и взлетела. Она парила в полной тишине, переворачиваясь и посыпая округу предметами из огромного чрева. Кею казалось, что полет никогда не закончится, что машина так и замрет, подвешенная в воздухе на невидимой ниточке. Донеслась музыка, знакомая мелодия, торжественная и печальная. В других обстоятельствах Кей узнал бы ее, но сейчас не успел. Не хватило двух‑трех нот. Грязнули рухнули с грохотом, сравнимым с разрывом снаряда большого калибра.

     Сворачивая за Трибуналом в переулок и увлекая за собой остальных, Кей вспомнил историю появления Танка в Стае.

     Несколько лет назад Трибунал, запирая гараж, увидел нового соседа. Тот поставил в бокс дико дорогой БМВ, а потом запихивал туда же диван, холодильник и телевизор. Гараж у него, как и у Трибунала, с надстройкой размером с небольшую однокомнатную квартиру. Чтобы выложить кучу денег за двухэтажные хоромы для двигателя внутреннего сгорания на двух колесах, надо быть не просто увлеченным человеком. Трибунал сразу сообразил, что перед ним настоящий маньяк. Еще больше он укрепился в этом мнении, когда узнал, что Танк отдал за гараж и БМВ отличную квартиру.

     Танк боготворил БМВ. Но на Смотровой демократично занимал место рядом с «Уралами», заявляя, что он, Танк, тоже оппозитчик.

     Кей поначалу не верил в маниакальную привязанность Танка к байку, пока не узнал, что тот ежемесячно выписывает для железного коня уйму дорогой мотокосметики.

     Через пять минут Танк догнал Бешеных и встал в строй.

     Трибунал оглянулся. Надо заправиться. Кей поднял руку и показал в сторону длинного грязно‑белого здания, подтверждая, что за этим домом есть заправка. Трибунал согласно кивнул. Обогнув здание, Стая втянулась под широкий зеленый навес и спешилась. Странно: никого нет. Неужели так низко пал уровень обслуживания на городских бензоколонках?

     У Кея под каблуком хрустнуло стекло. Он собрался выругаться и тут заметил несметное количество осколков вокруг. За спиной глухо матернулся Барон, поскользнувшийся на шоколадном батончике. Еще десяток шоколадок рассыпаны вокруг, раздавленные шинами.

     Кей присмотрелся: ни х… себе! Шланги колонок в беспорядке валяются на асфальте, беспомощно разинув дюралевые клювы. Светлые стены, всегда радовавшие взгляд больничной чистотой, покрыты судорожными разноцветными линиями, словно метался тарантул, мучающийся воспалением паутинных желез.

     Но, судя по разбросанным баллончикам из‑под краски, членистоногое ни при чем. Тут постарались человекообразные. Они расколотили витрину крохотного магазинчика, в котором Кей собирался прикупить леденцов.

     В крохотной конторе зазвенел телефон.

     В гнетущей тишине звук раздался резко, заставив кого‑то из Бешеных газануть от неожиданности, подать байк вперед и высадить колесом остатки витрины. Hepвы, нервы… Кей пожевал губами. Да что здесь творится, черт побери?! Может, в военном дурдоме забыли запереть двери, и сейчас невидимые идиоты устроят ночные стрельбы по катающимся кабанам?

     Из‑за синей пластиковой будочки высунулась курчавая голова. На черном лице испуганно вращались белки глаз. Завидев байкеров, голова немедленно втянулась за будочку, словно улитка.

     Телефон звонил долго и надрывно. Трубку никто не брал. Вероятно, некто неизвестный из темноты всматривался в подъехавших. Раздраженный ожиданием Аларих пару раз гуднул, и дверца кассы распахнулась.

     Кому другому дверь кассы на бензоколонке фиг откроют. Скорее откроют беглый огонь в ответ на такую просьбу. Бешеные не в счет. Стая помогает владельцу заправки решать проблемы и принимает благодарность в виде бензина, получаемого без очереди и по льготному тарифу.

     Телефонные звонки резко смолкли. Словно аппарат бросили в полную ванну.

     Прыжочками приблизился кассир‑инвалид. Несчастный парень, которого скрючило еще в материнской утробе, пригнулся к земле и подволакивал заплетающиеся хилые ножки, похожие на корни высохшего пня.

     – Слава Христу Всемогущему! – причитал он на ходу, мелко крестясь и оглядываясь по сторонам. Кей вздрогнул и оглянулся. – Минут пять как уехали, подлецы! Что делать, что де…

     – Успокойся, юноша. – Капеллан осторожно похлопал инвалида по острому плечику. – Поведай все, не утаивай. Что за ветры злые здесь прошли?

     – Какие ветры! – Инвалид аж взвился от негодования. – Не ветры, а байкеры!

     – Кто?!

     – Откуда мне знать? Если б я катался, то знал бы! Я и так на ногах едва держусь… Поставили меня сюда на неделю, подменить мужика. Он куда‑то на похороны уехал. Так вот он‑то здоро‑о‑вый! Он бы, может, и управился с хулиганами. Куда мне до него.

     Капеллан нахмурился. Считая своим пастырским долгом опекать сирых и убогих, он и от них не терпел недосказанности.

     – Узнать сможешь?

     Инвалид оперся об автомат, до приезда неизвестных байкеров честно продававший минералку, а теперь слепо таращившийся битыми стеклами на толпу в черной коже.

     – Ребята, мне терять нечего, – парень бодрился, стараясь выпрямиться, насколько позволял искривленный позвоночник. – Хозяин возвращается через пару дней. Он меня прибьет. У меня нет денег, чтобы платить за ремонт.

     И закончил, смело глядя на Стаю:

     – Все вы одинаковые. Одеты одинаково. Говорите одинаково. Ездите одинаково. И все – пьяные.

     Увидев лицо Злого, инвалид поспешно добавил:

     – Только те свистели, как ненормальные. Грязные Свистуны!

     Бешеные разом взревели, потрясая воздетыми к небу кулаками.

     Ну и дела!

     Стая – семья. Никто не может оскорбить семью безнаказанно.

     Инвалид прыгал возле Бешеных и попискивал, поддавая жару:

     – Бензина они захотели! В долг! Я смотрю – ни одного знакомого! Я отказал, так они сапогами проломили торговые автоматы, разбили витрину, взяли краску в баллончиках и перемазали все! Несчастный Батунга, наш заправщик, и сейчас за сортиром прячется. Они хотели белую краску найти, чтобы его покрасить, да не нашлось такой.

     Приблизился Батунга, негр бензоколонки. Никто не знал, как он попал в Город, а сам он объяснить не мог так как не владел языком варварской страны, в которую занесла его судьба. Черный заправщик приближался, охая на ходу и обхватив себя за бока, по которым прошлись ногами Свистуны.

     Стае по барабану страдания инвалидов и тем более мучения пришлого чугуна. Но теперь есть законный повод схлестнуться со Свистунами.

     Свистуны нагадили на чужой территории!

     Стая носилась по округе, пытаясь взять след, бросаясь в слабо освещенные переулки и с разочарованным воем утыкаясь в глухие тупики, мгновенно разворачиваясь, чтобы вернуться к свету и прислушаться.

     Город притих. Встречный транспорт жался к тротуарам, а одинокие прохожие старались держаться в слабых прозрачных кругах дежурного света витрин.

     Первобытный инстинкт проснулся в Кее. Он жадно вбирал ноздрями густой ночной воздух, стараясь выделить из тысяч запахов единственный, ненавистный – запах врага. Байкерам казалось, что их отражения в огромных витринных стеклах выросли до гигантских размеров, а Стая поднялась над домами и летела, задевая крыши резиной и сбивая таблетки спутниковых антенн.

     Слабые тени в подворотнях, внезапно прорезавшийся непонятный звук – все настораживало Кея. Он нервно подрагивал, едва сдерживая возбуждение. Настроение Стаи передалось байкам. Кей ощущал усилившуюся вибрацию – так ХаДэ реагировал на нервные манипуляции со сцеплением. Когда Кей увеличил скорость, ему пришлось с силой вцепиться в руль: у ХаДэ свои приколы, любит поиграть на скоростях, и приходится бдеть, чтобы раньше времени не отправиться в Страну Вечных Покатушек.

     Впрочем, иногда бдеть не получается. То есть, чем больше стараешься, тем хуже получается. Вот и сейчас… Точно, началось!

     Кей вцепился в рога байка, снова вообразив себя сгустком энергии, ничем, не имеющим названия, потому что даже слова такого нет, «название», потому что вообще нет никаких слов, природа их не знает, а Кей – просто н‑е‑ч‑т‑о, пригоршня частиц, мчавшихся во Вселенной и случайно зацепившихся за микроскопическую, никому не нужную планетку, еще не населенную самодовольными существами, обозвавшими себя «людьми», где нет ничего, и только с появлением пригоршни частиц под названием «Кей» появляются растения, которые гниют и наслаиваются, гниют и наслаиваются, их пожирают очень большие звери, очень маленькие звери и не звери вообще, которые пропускают несчастного Кея через свой организм, и так – сотни миллионов лет, пока Кей не становится каплей в густой черной массе, сжатой под диким давлением на огромной глубине все той же мелкой планеты, хранящей в своем чреве черную массу, о возможности использования которой случайно догадается один из «людей», которого считают мудрым, но который просто плохо спал или ему изменила жена, или его дети – подонки, и от них рожают шестиклассницы, а Кей уже мчится по трубе, ушибаясь о металлические стенки и шныряя по самым укромным уголкам вентилей и заверток, затем Кея пытают огнем, кислотами, давлением и удушьем, постепенно превращая в высокооктановый бензин, и теперь его не пытают крекингпро‑цессом, а продают, продают, продают, перепродают, закладывают, сдают под проценты, дают в долг и получают в виде долга, из‑за него стреляются, вешаются, прыгают с небоскребов, посылают на смерть сотни тысяч людей, которые не могут купить много бензина, да им и не нужно, и все это – ради того, чтобы однажды все‑таки оказаться на заправке и скатиться прозрачной вонючей каплей в нутро двигателя внутреннего сгорания, промчаться по всем его уголкам и снова превратиться в молекулы, разлететься в стороны и снова искать мелкие планеты, которые будут настолько ласковы, что дадут приют Кею и соединятся с ним на несколько сот миллионов лет, чтобы родить ОДИН СВЕТЛЫЙ МИГ: МИГ КАТАНИЯ НА БАЙКЕ ПО ПУСТЫНЕ, среди кактусов, небоскребов и болот с комарами.

     Прожить сотни миллионов лет, миллиарды лет ради одного светлого мига!

     ONCE'S MORE THAN LIFE TIME, черт меня побери!

     Резко затормозив, Трибунал оглянулся на Стаю. У него есть план, заставивший Бешеных перебраться через тротуар, катиться по пустырю, а потом преодолеть несколько десятков метров в коридоре между деревянным забором и густым кустарником.

     Так они добрались до маленькой пивнушки, любимого места сбора Свистунов. Бешеные, оставив байки в отдалении, молча смотрели на ярко освещенное окно ночного заведения. В окне висела на веревочках оскалившаяся голова бурого медведя с мигающими красными лампочками в глазах. За стеклом мелькали корявые тени, до ушей Стаи доносились звуки музыки, гулко бумкающей на низах.

     Неподалеку от пивнушки воткнулся в ночное небо шприц телевизионной башни. Значит, все правильно. Место – то самое.

     Сбившись в круг, Бешеные едва сдерживали нетерпение. Барон мотал огромной башкой, словно в ухо залез лесной клоп. Кею почудилось, что Стая потеет и оставляет за собой шлейф запаха лесного зверя.

     Бешеные никогда первыми не задирают Свистунов. Хотя бы потому, что тех больше. Но от боя отказываться не в их правилах. И тогда количество врагов не в счет.

     Трибунал извлек из седельной сумки небольшой бинокль и всмотрелся в выстроившиеся перед пивной байки. На среднем пальце мелькнул крупный перстень. Кей помнил, что на нем выгравированы два слова:

     HARD LUCK.

     – Здесь пять‑шесть Свистунов, не больше, судя по байкам. Остальные – одиночки, в драку не полезут…

     Трибунал бросил бинокль в сумку, повернулся и назвал тех, кто пойдет с ним.

     Кей оказался в числе оставшихся. Трибуналу видней, он тоже служил. В банановых республиках Кей командовал самим собой и бандой бойцов местного сопротивления, которых можно принять за солдат только после солидной дозы мескаля. Зато Трибунал водил в атаку сотню человек, занимаясь усмирением «стратегических аулов».

     Не названные Трибуналом Бешеные достали сигареты, пощелкали зажигалками, и над пустырем зависли тонкие струйки дыма. Напряженно молчали. Приблизившись к выстроившимся вдоль тротуара байкам, Трибунал толкнул ногой крайний. Тот с жалобным скрипом завалился на бок, увлекая за собой соседа. Аларих повалил остальные аппараты, а кованые ботинки Вторника и Капеллана прошлись по фарам поверженных байков, не оставив ни одной целой.

     В окне пивной возникла физиономия. Завидев погром, Свистун исчез и через пару секунд вывалился наружу в сопровождении четырех бойцов.

     Трибунал, пригнувшись и выставив перед собой кулаки, с ревом помчался навстречу. Аларих, Вторник и Капеллан бежали рядом.

     Месилово.

     Огромный Свистун с налитым кровью лицом растопырил толстые ручищи, словно собрался поймать Трибунала как курицу. Второй, наряженный в длинную черную майку, с блинообразной физиономией Оззи Осборна, подскочил к Алариху и широко замахнулся. Жилистый субъект, голый по пояс, скользко блестевший потом и покрытый поблекшими татуировками, навалился на Вторника, обманувшись его молодостью. Четвертый, завидев округлившиеся от злобы глаза Капеллана, попытался увернуться от удара. Пятый, бритый наголо мужик, у которого недоставало значительной части уха, вертелся поодаль как пойманный пес, ловко отмахиваясь ножом от насевших на него двух Бешеных.

     В узком пространстве между стеной дома и поваленными байками метался вой, визг и рев сцепившихся стай.

     Трибунал отскочил и с отгягом ударил Свистуна ногой, погрузив ботинок в самый низ необъятного живота. Аларих собрался и стукнул противника кулаком‑арбузом в центр груди, целясь прямо в нос нарисованному Оззи. Вторник обхватил татуированного типа и повалил, стараясь оказаться сверху. Капеллан догнал врага, дернул за плечо и двинул под дых. Пятый продолжал фехтовать ножом, постепенно отступая к толпе, высыпавшей из дверей пивной и азартно переживавшей перипетии драки.

     Поддерживая сложенными лодочкой ладонями самое ценное, Свистун упал на колени, отчаянно скрипнув кожаными штанинами. Со свистом втянув воздух покалеченными легкими, противник Алариха полетел на спину. Вторник уже пятый раз приложил крепкий затылок «татуированного» об асфальт, оставляя на серой поверхности темные пятна. Капеллан подтащил сложившегося пополам Свистуна к валявшимся на земле байкам.

     Бритый мужик с ножом скрылся за спинами сочувствующих, и пара Бешеных отступила, не желая завязнуть в толпе и получить бутылкой по башке.

     Трибунал подождал, пока толстый Свистун опустит голову, и ударил его носком ботинка по переносице. Аларих тупо стоял над поверженным врагом, который теперь не встанет даже на счет «двести шестьдесят три». Вторник направился к Трибуналу, оставив своего противника ворочаться на асфальте и стонать, обхватив голову руками. Подтащив Свистуна к байку, Капеллан просунул его руку в вилку и ударил сверху ногой в плечо.

     Отчетливо хрустнула расщепленная кость. В толпе блевали слабонервные девицы.

     Собрав в чей‑то шлемак золотые цепи, перстни, браслеты, именные свистки и всю наличность, найденную на Свистунах, Бешеные отвезли добычу на бензоколонку.

     Стая встречала рассвет на Лысой горе. Бешеные уселись рядком на обрыве, свесив ноги, попивая остуженное в пруду пиво и наслаждаясь видом встающего над Городом солнца.

     Следующие сутки Вселенная провела без Кея.

     Он спал.

    

РАВНОВЕСИЕ СТАИ

    

     Позвонила бывшая жена и потребовала срочно приехать. Что‑то случилось с детьми.

     Кей бродил по квартире в поисках перчаток. Разумеется, можно взять эти, с его, Кея, тисненой монограммой. Но, во‑первых, они уже постыдно протерты до дыр, а во‑вторых, не зря же он выложил сотню за новую пару с кнопками в виде головы дракона.

     Да где же они, мать их…?

     Ага! Кей отодвинул от стены стопку журналов «VQ» и вытащил перчатки.

     Интересно, как они там оказались?

     – Урал! Тишина.

     Кей сменил тактику.

     – Уралушка, пожалуйста, подойдите!

     Из кухни нехотя показался здоровенный черный пес. Выйдя в коридор, он уселся на задние лапы, так и не приблизившись к Кею. Умное четвероногое сообразило, что Кей уходит и его с собой не берет. Вздохнув, Кей понял, что по возвращении обнаружит какую‑нибудь вещь разодранной в клочья.

     Урал получил имя в честь мотоцикла за тяжелый характер и отечественное происхождение. Животное родилось во дворе, за старыми гаражами, между горой мусора и проржавевшим насквозь кузовом древнего «Опеля». Кей успел спасти щенка, к которому уже подбирались подростки, до этого успевшие повесить на столбах для просушки белья родных братьев и сестер Урала. Детям нравилось смотреть, как младенцы корчатся, задыхаясь в петле, царапая воздух миниатюрными лапками и высовывая розовые язычки.

     Пес оказался злопамятным. Пока он рос в спартанских условиях квартиры Кея, это не так бросалось в глаза. Маленьким он ездил с Кеем в рюкзаке, за спиной хозяина. Повзрослев, научился мчаться по тротуару вслед за байком. Кей без опаски оставлял байк у подъезда собственного дома и на целый день зависал в соседней пивной с кем‑нибудь из Бешеных. Урал охранял дорогое железо с неистовостью монгольского воина, обороняющего шатер Чингисхана. Детям во дворе он объявил вендетту, мстя за убийство близких родственников. Кей только вздыхал, оплачивая очередные джинсы подросткового размера. Справку о прививке пса от бешенства Кей вставил в красивую рамочку и повесил в коридоре, предъявляя по первому требованию багровых от ярости мамаш. В милицию на Кея не жаловались, но, когда он выводил пса, двор моментально пустел.

     Кей вздохнул, подошел к собаке и потрепал по шее. Урал даже не сдвинулся с места, обиженно воротя морду.

     Кей задержался у дверей, копаясь в карманах и проверяя, на месте ли ключи. Со стены на него смотрела его собственная фотография – напоминание о днях, проведенных с замечательной фотографиней. Девушка прилетела в Город из Европы в поисках экзотических сюжетов для иллюстрированного журнала.

     Как ее звали? Ах да, Стелла… В ней действительно было нечто звездное. Наверное поэтому они быстро расстались. Двум звездам сложно ужиться. На память о себе Стелла оставила эту фотографию (Кей лежит на ХаДэ, задрав ноги на руль и скрестив руки на майке с надписью «Remember Hollister»). Еще она оставила послание на итальянском, написанное фломастером на обоях в спальне, над кроватью. Кей не утомлял себя переводом, а поспешил закрасить слова эмалевой краской из баллончика и напился. Он боялся прочесть нечто такое, что могло бы заставить его изменить жизнь.

     Вот и гараж. А в нем – ХаДэ. Или: Фэт Бой, Толстячок, как назвал его родной папа‑завод в далеком американском городе со смешным девчачьим названием Милуоки.

     «Харлей‑Дэвидсон», ХаДэ – так Кей именовал смысл своей жизни и главное сокровище, ценность которого не шла ни в какое сравнение ни с чем в мире. Переделанный, подогнанный, настроенный и облагороженный.

     В разговоре с байком Кей всегда обращался к нему на «вы». Кей уверен, что ХаДэ – живое существо. Живее многих двуногих.

     ХаДэ отвечал взаимностью и не подводил. Иногда слегка тускнел и деланно покашливал, но это случалось, когда Кей подсаживал к себе уж совсем выдающуюся шалаву. Такие катания ревнивый ХаДэ не любил и старался хорошенько потрепать девчонку, высоко подкидывая на колодезных люках. Девчонка с визгом вспоминала мамочку, пытаясь удержаться за твердые бока Кея и ерзая ушибленной попкой.

     ХаДэ злорадно урчал. Байк и пес, словно сговорившись, пытались на пару доказать Кею, что от баб – одно горе.

     Кей вынул из коробки чистую белую тряпочку и обошел ХаДэ, нагибаясь и стирая одному ему видимую пыль. Байк сверкал, как витрина Елисеевского магазина на Рождество. В свое время Кей не пожалел хрома, что влетело в несколько тысяч зеленых.

     ХаДэ проявляет нетерпение. По блестящим спицам пробегают волны света, механизм дрожит от возбуждения: «Ну, когда же? Когда?»

     Кей вывел его из гаража, захлопнул створки, тщательно запер. Уселся на затейливо прошитое седло, волшебно хрустнувшее дорогой кожей. Вставил ключ, завел двигатель и…

     Все фигня, только Харлей и я!

     Зарулив во двор, Кей прислонил байк к морщинистой старой липе. Знакомое урчание четырехтактного двигателя привлекло внимание жильцов. В окнах зашевелились занавески. Лица появлялись и пропадали, чтобы сообщить семье, что «этот ненормальный заявился к своей бывшей».

     Созрев для развода, Кей предложил обойтись без лишних формальностей, но закон пожелал увидеть их обоих. Жена была довольна. В суде она разразилась получасовой речью, объясняя, почему не может жить «вон с ним, с этим черно‑кожаным». Когда усталая женщина‑судья обратилась к Кею, тот произнес:

     – Лучше сто крыс на улице, чем одна дома.

     Судья внимательно посмотрела на посеревшую от ярости жену Кея.

     Их развели через полторы минуты.

     С годами, постепенно отдаляясь, Кей и его жена присмирели, но каждый раз, заслышав во дворе трубный глас ХаДэ, доставившего Кея на разрешенное свидание с детьми, соседи ликовали, предвкушая живое шоу. Иногда ожидания оправдывались.

     Зайдя в подъезд и поднимаясь по лестнице, Кей отметил, что трещины и выбоины на ступенях и стенах сохранились с прошлого года. А там, где равнодушные мастера пытались заровнять неровности, старые стены отторгали приляпанный цемент, демонстрируя полное нежелание терпеть ноздреватые бородавки.

     У двери Кей остановился. Он с детства никогда не звонил сразу, а рассматривал темно‑коричневый дерматин и пересчитывал ребристые шляпки обивочных гвоздиков, помогая себе пальцем, чтобы не посчитать один и тот же гвоздик два раза.

     Теперь бы на подсчет ушло меньше времени, поскольку добрая половина гвоздей вылетела, потерявшись во времени. Да и не удалось бы спокойно заниматься подсчетами. Из‑за двери доносились взволнованные голоса – мужской и женский. Голоса то отдалялись, то приближались. Это говорило о том, что их обладатели мечутся по квартире в некоторой растерянности.

     Значит, удалось застукать жену с очередным любовником. Кей не одобрял замысловатые сексуальные упражнения бывшей супруги на территории, где обитали их общие дети – дочь‑студентка и сын‑школьник.

     Застигнутые Кеем половые партнеры бывшей жены вели себя по‑разному. Если любовник тихо собирал вещи и сваливал, Кей оценивал мужественный поступок и не пытался бить несчастного. Если же, храни Господь, недополучивший свою порцию оргазма парень начинал задираться, то живо оказывался за дверью, на глазах у публики, облепившей окна и свешивавшейся с балконов. Кей спускался следом, и во дворе юноша получал по полной программе.

     Кей нажал кнопку звонка и, не отрывая пальца, медленно считал. На счете «десять» дверь распахнулась, и она предстала перед ним, разъяренная и растрепанная.

     – Здравствуй, дорогая, – с приторной вежливостью произнес Кей и стремительно прошел внутрь, слегка оттеснив женщину к стене.

     Жена назначила точное время, но Кей из вредности прибыл на полтора часа раньше. И оказался прав. В квартире находился еще кто‑то, и этот кто‑то прятался. Кей даже чуял запах чужого мужика, перемешанный с запахом жены, пусть и бывшей. Это раздражало.

     Сейчас он походил на своего пса, когда его хозяин приводил в дом женщину. В такие дни пес всячески демонстрировал собачье презрение к подружкам Кея и старался незаметно подобраться к их вещам. Когда Уралу удавалось усыпить бдительность Кея, он мгновенно хватал все женские тряпочки, какие мог зацепить огромной пастью, и прятался с добычей под диван. Оттуда доносилось клокочущее рычание и вылетали обрывки ткани. Раздосадованный Кей бросал раздетой даме комбинезон «для гаража» и отправлялся по магазинам. Любовь дорого обходилась Кею, и он предпочитал для встреч апартаменты подружек, стараясь беречь психику близкого существа. То есть пса, конечно.

     В большой комнате никого. Повсюду разбросаны предметы одежды, в том числе и мужской. Значит, она спрятала гостя в спальне. Кей решил не торопить события. Мимо него никто не проскочит. Тем более без штанов. Он снял свисающие со спинки кресла брюки, с любопытством рассмотрел и намеревался положить в сторону, но она выхватила одежду, опасаясь, что та полетит в окно, что не раз случалось. Кей быстро потерял интерес к чужим шмоткам, и она побрела по комнате, подбирая носки, майку, галстук и оттаскивая по очереди в спальню, как мышь таскает крупу в норку.

     Кей расположился в кресле, закинув ногу на ногу и покачивая тупоносым сапогом. Она покончила со сбором одежды и бросилась на диван, подобрав ноги. Долго устраивалась, одной рукой натягивая на колени лиловое платьице, а другой пытаясь соединить его края на все еще красивой груди. Платьице, похожее на мужскую рубашку, показалось Кею слишком коротким, чтобы добиться того и другого одновременно. Молчание, с которым он наблюдал за руками, нервно бегающими по ткани, выводило ее из себя.

     Резким движением она пододвинула к себе пепельницу из рогатой мозамбикской ракушки и закурила, с громким стуком бросив зажигалку на столик. Только сейчас она подняла на Кея глаза, и тот отметил, что глаза остались такими же большими и синими. Вот только что‑то произошло с ними за последний год. Полиняли, что ли?

     – К чему этот трезвон? Не можешь без шуточек? Все такой же… – Она положила сигарету на ребристый край раковины и, сама того не замечая, снова принялась натягивать на колени и грудь платьице, неподвижно глядя перед собой и монотонно произнося те же слова, которые произносила и год, и два года, и много лет назад:

     – Тебе нравится меня унижать. Получаешь удовольствие.

     Она подняла взгляд на Кея, и он понял, что теперь его реплика.

     – Я и не думал тебя обижать, дорогая.

     Кей, не отрываясь, смотрел на ракушку, половина длинных и изогнутых рожков которой отбиты и потеряны во времени. С тупой настойчивостью Кей пытался вспомнить, сколько рожков отлетели во время его ссор с женой. Получалось, что после развода она ни с кем не ссорилась так, чтобы по комнате летали вещи. Значит, она права. Кей действительно непревзойденный мастер выводить людей из себя.

     Слова вылетали сами собой. Ни Кей, ни она даже не делали пауз, чтобы обдумать то, что собираются произнести.

     – Тебе и не надо думать. За тебя твоя дурацкая натура думает. Когда детей мне делал, тоже не думал, что они вырастут и их придется воспитывать.

     Кей поднял брови:

     – «Воспитывать»? Раньше ты называла это «содержать». Значит ли это, что я должен ежемесячно отстегивать больше денег?

     – «Отстегивать»? – передразнив Кея, она с прищуром посмотрела сквозь облако табачного дыма. – Решил в слова поиграть? Давай. Слово «алименты» вам режет слух, кабальеро. Но за удовольствие не слышать детей у себя дома надо платить.

     Кей уточнил:

     – Я имею честь оплачивать не только свои, но и твои удовольствия. Возиться с молодыми людьми денег стоит. Моих.

     С годами у нее заострились черты лица, глаза стали больше. Добавились проблемы с кожей, и кое‑где появились маленькие пятнышки. Время брало свое, и у нее осталось одно радикальное средство – мальчики.

     Отведя взгляд от лица жены (это зрелище расстраивало), Кей попытался сосредоточиться на чем‑то другом. На глаза попадались то фарфоровая пастушка, которую обнимал пастушок с толстым коричневым шрамом на шее (последствие неаккуратного склеивания), то угол скатерти с грубо заштопанным углом (сейчас и не вспомнить, кто из двоих в ярости полосовал ее ножом), то монументальные кирпичи «Всемирной истории искусств», погруженные в черный супер, небрежно прихваченный упаковочным скотчем (Кей невольно дотронулся до виска, по которому пришелся удар «искусством»).

     Он разбивал. Она склеивала. Он рвал. Она зашивала. «Ты – разрушитель! – кричала она, – ты приносишь несчастье! Ты – исчадье ада! Вокруг тебя – только смерть! Как я не поняла, что ты был уже женат на смерти, когда мы поженились! ПОЭТОМУ СМЕРТЬ ТЕБЯ НЕ ТРОГАЕТ… Своих оставляют в покое…»

     Он разбивал. Она склеивала. Он рвал. Она зашивала. Она мечтала о том, что он никогда не смог бы ей дать.

     Скромное счастье.

     Маленькие радости.

     Тихие удовольствия.

     Цветы на подоконнике. Вышитая тряпочка на комоде под вазочкой. Недорогие подарки «со значением» на годовщину свадьбы. Недорогая, «по средствам», свадьба дочери, и затем и сына. Тихое, незаметное старение. Прогулки в парке Сокольники, где аллеи засыпаны желтой листвой, а неглубокие красивые лужи музыкально хлюпают под ногами. А сами ноги, проклятые инструменты для хождения на работу, с каждым годом ходят все тяжелее, да и шаги все короче. Пока ноги не отказывают совсем.

     – У меня немного расходов. – Она с деланным равнодушием ушла в оборону. – Неужели тебя не заботит, как выглядит мать твоих детей?

     Меньше всего на свете Кея заботила внешность бывшей жены. Его больше интересовали дети и то, как расходуются их деньги. Ее бесил контроль, но Кей компенсировал обиду, подкидывая на тряпки, массажный салон и парикмахерскую.

     – Ты так и не нашла работу? Или достаточно того, что я приношу?

     Последнее замечание задело ее больше. Она обозлилась:

     – Хочешь попрекнуть деньгами? А то, что я на тебя всю жизнь угробила?

     Кей вздохнул. Второй акт семейной драмы.

     – Предлагали же мне работу в посольстве, в Венесуэле! И почему отказалась? Молодая, красивая, умная!

     – Потому что я тоже был красивый и умный, – вставил Кей, освобождая от целлофановой кожуры выуженный из кармана леденец на палочке.

     – Был когда‑то! – Она прерывисто вздохнула. – Еще бы! Скромная училка на курсах испанского, сомнительные перспективы с замужеством, а тут объявляется новый слушатель! Да еще какой! Индивидуальные занятия! Ускоренное обучение! Смотрит на меня с высоты своего роста, да еще так обольстительно.

     Она не сдержала горькой улыбки, вспомнив:

     – «Ускоренное обучение»! Я стала готовиться к занятиям, почитала список тем и в ужас пришла! «Допрос в условиях тропических джунглей», «Партизанский жаргон стран Центральной Америки», «Язык городской войны в Сальвадоре»… «Где твой штаб, грязная скотина? Говори, не то отрежу яйца и скормлю обезьянам! Чтобы ты кактусами срал!» Ни фига себе, беседы с девушкой!

     – Скажешь, нам плохо было?

     Не ответив, она отвела взгляд к окну и посмотрела на собиравшиеся в майском небе тучи. Кей тоже посмотрел на небо и подумал о ХаДэ. Ничего, у дерева густая крона. Если будет дождь, под липой байк не намокнет.

     – Когда твои родители отдали нам квартиру, я радовалась. Решила, что сбылась мечта бабы и нашла она счастье. Так нет. – Она по старой привычке накрутила на палец длинный черный локон и наклонила голову. У Кея легонько екнуло сердце, но через мгновение все прошло.

     – Знала, на что шла. Я предупреждал. И вообще, к чему все это? Видимся раз в год, и каждый раз…

     Она не слушала Кея:

     – Твои командировки меня доконали. Нормальной жизни не было. Для тебя семья – вроде гостиницы. Знаешь, что такое смотреть тебе в спину, когда ты уезжал? Я изучила твою спину лучше всех остальных твоих частей. Остальное я тоже по полгода и больше не видела. Воевал на другом конце света и возвращался весь в шрамах, бинтах, с переломанными руками и ногами, трясясь от малярии. Сколько денег потрачено на твое лечение! Надеялась, что контракты закончатся, а ты одумаешься. Планы строила! Так он возомнил себя великим журналистом и шатался по задворкам, собирая материал для грандиозного разоблачения, так никогда не состоявшегося!

     – Когда дети придут? – Кею надоел бессмысленный разговор. – Я хотел бы с сыном погулять. Надеюсь, для этого не нужно решение суда? Как два года назад…

     – Гуляй! Если тебе хочется – гуляй! Поговори с ним. Может, тебе удастся. Он молчит неделями. Только читает.

     – Весь в меня, – восхитился Кей. – Теперь у тебя в доме моя живая копия.

     Шуточка не удалась. Кей понял это по тоскливому выражению ее глаз.

     – Никакая не копия. Наш сын не в нас. Он сам пэ себе. И я этому рада. Я стараюсь научить его самостоятельности…

     – …а я научу его кататься на байке.

     – Запрещаю! – она вскочила с дивана, опрокинув на паркет пепельницу. Тропическая ракушка приземлилась на рожки и встала так, словно собиралась убежать. В воздух взметнулось облачко пепла. – Я слышала о «золотом байке!» Он всех вас, сволочей, передавит и живьем обдерет! Не отдам сына!

     Ее лицо стало бугристым и побагровело от прилива крови. Подрагивая всем телом, она стояла напротив Кея, наклонившись к нему, продолжая отчаянно сражаться с платьицем‑рубашкой:

     – Если ты… Если ты попытаешься это сделать… Я… Я… Убийца! Меня убил, теперь за сына взялся! С‑скотина! Ф‑фашист! Уб‑блюдок!

     Кей с любопытством смотрел, перекатывая языком круглый леденец. Белая палочка торчала изо рта ан‑теннкой. Жена смолкла, с ненавистью уставившись на нее. Кей вынул леденец, внимательно осмотрел уменьшившийся шарик и сообщил:

     – Я деньги принес.

     Она засопела менее агрессивно. Но женская привычка оставлять за собой последнее слово оказалась сильнее вероятности потерять деньги:

     – Ты стар. Все пыжишься. Корчишь из себя пацана. Хочешь нравиться молоденьким цыпочкам. Гоняешь на драндулете и мнишь себя настоящим мачо. Смотри, навернешься однажды со своего мерзкого ХаДэ, и никто тебе…

     Не стоило так говорить. Она и сама это сообразила, увидев, как Кей поднимается. Она давно выучила все его повадки. Если лицо бывшего мужа принимает отсутствующее выражение, добра не жди. Кей испытывал острое желание задать ей хорошую трепку. Она попробовала его опередить и затараторила:

     – Ты должен побеседовать с дочерью. Она собирается сделать страшную глупость. Останови ее. Я исчерпала все аргументы. У нее на все есть отговорки. Или ты хочешь ее потерять?

     – Выражайся яснее, – попросил Кей, неохотно возвращаясь в кресло.

     – Решила бросить университет, идиотка! – высоким голосом зачастила бывшая супруга. – Это раз! Во‑вторых, собирается замуж. Ну, а в‑третьих, заявила, что уедет в Америку!

     – В Америку? – голос Кея звучал глуповато.

     – В Чикаго. Люди говорят, это в Америке, – раздраженно бросила жена.

     Чикаго… Есть над чем подумать. А собственно, почему он должен думать? Дочь взрослая, сама все решит. Чикаго – город большой, и там тоже есть университет. Не все ли равно, где жить? Будем ездить в гости и писать письма.

     Его мысли прервал женский вопль. Кей очнулся. Неужели он подумал вслух? Так оно и есть.

     Жена кричала. Кей слушал. Постепенно до его сознания дошла простая, как шуруп, мысль: не судьба дочери беспокоит супругу. А то, что на две трети пересохнет денежный ручеек от Кея. Девушке в Городе требуется многое – одежда, прическа, обувь, развлечения, пригласить бедного, но симпатичного юношу в кафе. Кей исправно платил за все, не обращая внимания, что она экономит на дочери, покупая мальчиков себе.

     С грохотом вломившись в спальню, Кей нашел в ней молодого человека с кудрявыми бакенбардами, обутого в сверкающие лаком туфли. Он расположился на кровати, среди смятых розовых простынь и подушечек с кружевами. Молодой человек поднял голову на шум, отвлекший его от просмотра цветных иллюстраций в толстом порнографическом журнале, смерил Кея презрительным взглядом, пробежав глазами по его кожаному прикиду, и хмыкнул, узрев сапоги в темных масляных пятнах.

     На туалетном столике возвышался частокол баночек, пузыречков и коробочек. Рядом – маленький шкафчик, до отказа набитый видеокассетами. Кею хватило терпения прочитать пару названий: «Сексуальные оргии в бункере Гитлера» и «Мастер на Маргарите». Рядом с дверью на стене висел большой пакет с проступающим сквозь бумагу гигантским подарочным презервативом‑шуткой диаметром со сковородку.

     Кей схватил молодого человека за плечо и рывком поставил на ноги. Не ожидавший грубого обращения, тот попытался обеими руками оттолкнуть Кея, а когда это не удалось, то неловко стукнул Кея кулаком в грудь. За спиной громко охнул женский голос. В голову Кея ударила теплая волна прилившей от ярости крови.

     Приподняв парня, Кей прижал его к стене рукой поперек горла. Несчастный повис в воздухе, как пришпиленное насекомое, задыхаясь и отчаянно пытаясь вырваться.

     Несколько дней назад Кей приобрел в китайской лавочке на Арбате сувенир – изящную шкатулочку с двумя каменными шариками, покрытыми тонким орнаментом золотых нитей. Смешная маленькая китаянка, едва управляясь с трудно дающимся ей языком местных дикарей, рассказала о лечебной силе шариков. Надо оба взять в ладонь и вращать, вращать… Девушка показала как. При этом она смущенно хихикала, глядя прямо перед собой на тесные джинсы Кея.

     Свободной рукой Кей вцепился молодому человеку в низ живота и попытался проделать ту же штуку, что и с китайской забавой. Юноша заорал так, что стекла в окнах завибрировали. Кей не рассчитал силы. Все‑таки китайские шары из камня, а здесь…

     Отступив, он позволил юноше упасть на кровать. Но и сложившись вдвое, катаясь по розовым простыням, молодой человек продолжал изрыгать проклятия. Кей не любил оставлять незавершенку. Стащив юношу с кровати, он отправил его, полусогнутого, головой прямо в шкафчик с кассетами про гитлеровский секс. Кассеты посыпались на пол, а молодой человек остался стоять с головой в шкафу, не забывая держаться за потемневшую промежность.

     Возможно, сейчас Кей оставил бы парня в покое, но на спину, с воем обиженной ведьмы, взлетела она и вцепилась в волосы. Кей аккуратно стряхнул разозленную женщину, едва не споткнувшись о торчащую из шкафа заднюю часть юноши. Кей извлек парня из шкафа и потащил к дверям. Бывшая супруга зашлась от горестного вопля:

     – Оставь Димочку! Ему больно!

     Не теряя соображения даже в ярости, Кей понял, что пришло время поставить финальную точку. Сорвав со стены подарочный презерватив, он нахлобучил его на голову молодого человека. Несмотря на утрированные размеры, гондон оказался подлинным. Скользнув по голове и едва не оторвав юноше уши, он опустился до плеч и застрял. В том месте, где у всех людей рот, в резине образовалась вибрирующая вмятина. Юноша судорожно пытался вдохнуть. Не собираясь отмечать визит к жене, даже бывшей, столь подлым видом убийства, Кей огляделся по сторонам, подобрал порножурнал, свернул в трубку и одним точным ударом вогнал в рот юноше, пробив тонкую резину и открыв таким образом доступ воздуху.

     Парень повалился на пол, хрипя и постреливая через бумажную трубку выбитыми зубами. Бывшая супруга Кея подобралась к юноше, обняла и прижала к себе его голову в презервативе, с нелепо торчащим изо рта журналом.

     Она плакала, поглаживая и целуя резину, не догадываясь просто содрать ее с головы. Пятнышки на ее шее и щеках проступили отчетливее.

     До Кея донесся знакомый звук открываемого дверного замка и голоса детей. Выйдя из спальни, он аккуратно прикрыл за собой дверь. В коридоре заговорщицки прижал палец к губам и сказал дочери и сыну:

     – Тс‑с‑с! Не надо беспокоить маму. У нее дел по горло.

     Подгоняя перед собой недоуменно оглядывающихся детей, он вместе с ними спустился во двор.

     Тучи разошлись, так и не пролив на пыльную землю ни капли. Не задерживаясь у байка (ХаДэ недоуменно покосился из‑под старой липы), Кей с детьми вышли на проспект и оказались у входа в небольшое заведение с бутылками, чашками и виниловыми цветами между витринных рам: кафе не кафе, ресторан не ресторан…

     Кей приобрел у бармена жетоны для выстроившихся вдоль стены и алчно поблескивающих игровых автоматов, ссыпал блестящие кругляшки в бейсбольную кепку сына и передал ему, пожелав сорвать джекпот. Присел с дочерью за столик в дальнем углу.

     Сын оседлал высокий стульчик у автоматов и внимательно наблюдал за цифрами и ягодками, мелькающими в квадратных окошечках игральных механизмов. Как идет игра, со стороны понять невозможно. Он сидел прямо и неподвижно, отвлекаясь только для того, чтобы потянуться за жетоном в лежащей рядом кепке или дернуть ручку автомата.

     Дочь не изменилась. Высокая в отца и красивая, как мама в молодости. Взгляд уверенный и спокойный.

     – Маменька сказала, что я…

     – Лучше, если сама расскажешь. Мне показалось, твое решение расстроило маму.

     – Папа, я встретила Его! Он меня любит. И будет очень скучать. Но Чикаго… В Чикаго у нас будет дом. Ну, не в самом Чикаго, рядом. Он будет преподавать в университете. Что с тобой? Я что‑то смешное сказала?

     – Нет, это я так. Кофе горячий.

     – …а у меня будет огромная кухня, сад и соседи, которые не «снизу» или «сверху», а так, как надо в нормальной, г о р и з о н т а л ь н о й жизни – справа и слева. А вам с мамой я буду писать письма. Ты опять смеешься! С тобой невозможно говорить серьезно! Ты как ребенок!

     – Дочь, почему ты так хочешь стать взрослой американкой? Тебе хочется спокойствия? Тишина, яблочный пирог, индейка в День благодарения и пицца по телефону? Если так – я спокоен. Ты счастливая. Ты не знаешь, что такое взрослая жизнь. Твой избранник отгородит тебя от мира стенками кухни, но надорвется, пытаясь отгородить от тебя весь мир. А мир, голодный, грязный, вооруженный до зубов, скоро придет ко всем нам. Я хочу, чтобы тот, кто с тобой рядом, тебя берег и охранял. Тебя и твоего ребенка.

     – Папа!

     – Что «папа»? Ты мать за нос води, а не меня. У нее насыщенная личная жизнь, вот и не замечает…

     – Ты ей не скажешь?

     – Сама скажешь.

     – Папа, когда ты будешь говорить как все?

     – Как все?

     – Ну, не так закручено. Иногда мне трудно тебя понять.

     – Зато я тебя понимаю. Сколько?

     Когда сын был совсем маленьким, Кей сажал его на байк перед собой. Даже приварил на топливный бак старого байка маленькие скобы с рифлеными ручками, чтобы держаться маленькими кукольными пальчиками. Сын с серьезным видом напяливал специальный детский мотошлем. Кей ждал, когда сын кивнет (особый, только им двоим известный знак), и тогда резко трогал с места. Сын это обожал.

     Не так уж много времени прошло с тех времен, а как все изменилось!

     Уже полчаса они вдвоем нарезают по лучевым просекам в Сокольниках.

     Сын сидит сзади и молчит. Кей и сам не знает, зачем захватил сегодня тот самый детский шлем. Сын с недоумением посмотрел и даже не стал брать в руки. Не улыбнулся, не рассмеялся. Так и болтается шлем, привязанный к багажнику. Сыну Кей отдал свой. Себе повязал красную бандану, которая ему не очень нравится, но оказалась единственной чистой.

     Сын молчит. Кей пытался говорить с ним, тот отвечал только «да» и «нет». Через пять минут такой беседы Кею захотелось крепко зажмуриться и представить, что он всегда был холостяком, а если у него и есть дети, то очень далеко. В веселой, прококаиненной насквозь деревне в Андах. Или на ферме мрачного семейства буров по ту сторону южноафриканской границы. Там его после болотной лихорадки выхаживала тоненькая девушка…

     Сын держится за куртку Кея как‑то странно, словно делает одолжение. Кей чувствует это и нервничает. У него затекла нога, непрерывно занятая коробкой передач. Тонко улавливающий настроение хозяина, ХаДэ мудро взял на себя основную часть работы по управлению ездой.

     Кей оглядывается и натыкается на взгляд сына. Тот смотрит так, будто знает нечто, недоступное пониманию Кея. В сыне – все равнодушие мира. Он не задает вопросы. Точнее, задает, но в манере, которую Кей в других условиях счел бы издевательской.

     «Сын, ты не хочешь рассказать о своей жизни?»

     «Рассказать о своей жизни?»

     Кто кого спрашивает? Он не издевается, просто он такой.

     Откуда у него это равнодушие?

     Кей как‑то навестил сына дома в день рождения. Подарок принес, сейчас уже не помнит какой. Хотел на байке покатать его приятелей, присмотрелся и отпал.

     У сына и компания такая же. Сидят и часами напролет молча смотрят MTV. Даже не смеются. Вид такой, словно пережили атомную атаку, а сейчас ждут общий сигнал помирать. Задерут лапки кверху и – кувырк!

     Им будет скучна даже собственная смерть.

     Сын, похоже, замер. Или замерз. Он ничего не хочет. Даже пешком передвигается неохотно. Весь его вид говорит об абсолютной бесполезности.

     «Как и мой вид», – подумал Кей и поддал газу. ХаДэ подкинуло. Сын молчал, словно и не заметил, хотя его пробило до копчика.

     Метро. Станция «Сокольники».

     Они молча переминались. Им нечего сказать друг другу. Издалека взглянуть – два подростка с байком. Сын уже догонял папу по росту. Стоял рядом, смотрел, как курит отец. Но видел, что на них обращают внимание. Не одна симпатичная девчонка останавливалась рядом, якобы просто так. А на деле – демонстрировала, что не прочь познакомиться с мальчиком, у которого такой замечательный отец с еще более замечательным байком.

     Сын посмотрел на часы. Ему некуда спешить. Он взглянул на часы просто так, абы что‑то сделать. А вот сейчас заговорит просто так, абы что‑то сказать:

     – Папа, почему ты не ездишь на машине?

     – Сын, байк – для двоих. Он сближает людей крепче, чем машина, в которую понапиханы люди и масса прочих ненужных вещей. Пассажирам в машине плевать на водилу, и они занимаются своими делами, не замечая его стараний. В машине все разобщены и обособлены, как и в жизни. Водитель мучается от присутствия бесполезных людей и вещей, которые он вынужден таскать всю жизнь. Байк, сын, – это свобода!

     Разглядывая облака, сын произнес:

     – Папа, ты ко мне больше на этой штуке не приезжай. От нее разит какой‑то гадостью. А лучше вообще не приезжай. Никому это не нужно.

     Кею нечего ответить сыну. Он и не хотел ничего говорить. Зачем говорить? Повторять слова, которые сын слышал тысячи раз?

     Прощай, сын.

     Срываемся, ХаДэ. Надо развеяться. Едем к бабам.

     Кайра сказала «Жду!», Кей отдал телефону‑автомату трубку и бережно вытянул карточку. Разогнав столпившихся перед байком малолеток, оседлал ХаДэ, резво проскочил переулок, круто заложил на повороте и на большой скорости пошел в сторону Басманных улиц. Туда, где контора Кайры, где его ждут и где ему всегда рады вроде бы посторонние люди. С родственниками все иначе. Сложнее.

     Однажды старик‑отец сказал Кею:

     – Я наблюдаю тебя и всю общину байкеров только в процессе езды.

     До болезни отец занимал крупный финансовый пост в оборонном ведомстве. Профессия оставила неизгладимый отпечаток на манере его речи. Он никогда не скажет: «Я тебе позвоню, сынок». Он произнесет на полном серьезе: «Я свяжусь с тобой по телефону». «Процесс езды» тоже из этого лексикона.

     – Уважаемый родитель, в ответ на ваш запрос…

     – Не дразни старших.

     – Извини. Какой человек – такая езда. Мототурист хочет ехать, мотоспортсмен – доехать, а байкер – уехать.

     – Но мне необходимо знать: что вы делаете на остановках? Вы же когда‑то останавливаетесь? Или вы заправляетесь на ходу, подобно эскадрилье бомбардировщиков дальнего радиуса действия?

     Тогда Кей объяснил любящему порядок предку, что байкер, случается, иногда не едет. Байкер не едет, когда у него стоит. Тогда он возится с телкой. А еще на остановках байкер пьет пиво, чинится, заправляется или в беспамятстве втирает бригаде «Скорой помощи», какая у него роскошная группа крови, если остановился он из‑за того, что разбился вдребезги.

     Проскочив знакомый с детства парк, Кей повернул направо и углубился в переулки. Безгаражные граждане бросили машины тут и там, Кей ругался во весь голос, маневрируя. Часто приходилось отталкиваться ногой от борта машины, и тогда на пыльном железе оставались след и вмятина.

     Змеиное заведение Кайры обосновалось в подвале громоздкого здания какого‑то института. Попасть к Кайре можно только с обратной стороны дома, через неприметную дверь, между кирпичной стеной и развалинами недостроенного студенческого общежития. Можно часами колесить вокруг, но так и не найти эту дверь. Сразу за ней находились круто уходившие под землю узкие ступени разной высоты.

     Навещая Кайру, Кей раньше обязательно спотыкался на узкой лестнице и пару раз даже срывался в черную пустоту, по пути больно ударяясь о ржавые трубы. Потом девушка дала ему секретный «код». Оказалось, что если спускаться, насвистывая «Полет «Валькирий», то ноги автоматически последуют тактам, и ты всегда будешь цел.

     Подружки Кайры, такие же безумные байкерши, еще не объявились. Дворик пуст и тих. Оставив ХаДэ скучать в одиночестве, Кей открыл дверь собственным ключом, нашарил на холодной стене выключатель, и слабая лампочка осветила ступени. Он спустился, насвистывая, и побрел по подвалу, обходя ржавые станки и большущие металлические шкафы. На стенах висели фанерные стенды с покрытыми плесенью фотографиями людей в шляпах и с красными лентами через плечо. Когда‑то тут работала типография, но разорилась, и Кайра по дешевке приобрела право заниматься здесь любимым делом.

     Держать змей.

     Маленький серпентарий, сооруженный в нарушение всех мыслимых правил содержания ядовитых тварей в черте Города. Официально Кайра занималась пошивом балетных тапочек. Об истинном назначении подвала знали немногие. Менты, которых загонял в подвал очередной сигнал телефонного террориста, с руганью бродили впотьмах, не догадываясь, что за фальшивой стеной имеется вход в еще более глубокое подземелье. Там, под закопченными сводами, в старые времена находилась котельная, а теперь было чисто, светло и вдоль стен выстроились десятки решетчатых и застекленных клеток. В них ползало, шипело, знакомилось, размножалось, ссорилось, в общем, вело социально‑активную жизнь невиданное количество пресмыкающихся. Под каждой клеткой имелись таблички с именами и фамилиями обитателей: «Ancistrodon halys», «Elaphe schrencki» и тому подобное.

     – Кайра! – вполголоса позвал Кей. Ему нравилась Кайра, но ее бизнес он не любил.

     Змеюки в ящиках зашевелились, словно услышав голос чужака, разом обернулись и вопросительно уставились на Кея. Он поежился. В подвале прохладно, или ему кажется?

     И тут на него прыгнули сзади. Что‑то мягкое обвилось вокруг шеи. Кей мгновенно отреагировал, и «нечто» полетело в угол.

     – Ох…л, что ли? Кто тебя учил с девушками обращаться? – обиженная "Кайра сидела на полу, потирая ушибленный локоть. Кею она нравилась. И не только большой грудью, сильными бедрами, насмешливыми глазами и мягкими вьющимися волосами. – Ты, вообще, знаешь, с кем связался? Вот скажу им…

     Королева змей кивнула на стеллажи. В клетках ее шумно поддержали, раскидывая опилки. Подопечные Кайры всегда готовы броситься ей на помощь.

     – Ты бы спереди обнимала, – предложил Кей, – я чуть не сдох от таких ласк! Показалось, что это одна из твоих ползучих…

     – Не обзывайся! Они все понимают. Ты знаешь, какие они умные?

     Кей знал. За время знакомства он прослушал у Кайры полный курс герпетологии.

     – Довольно! Я ненавижу змей.

     – А меня любишь?

     Кайра поднялась с пола, отряхнула пыль и прижалась. Кей ощутил исходящее от нее тепло. В душном подземелье, где Кайра поддерживала особый температурный режим для своры чешуйчатых гадов, она хранила и свое собственное тепло. Специально для Кея. И еще она хранила желание. Это Кей понял сразу, когда ее ладонь заползла в его задний карман. Она двигалась плавно, очевидно, переняв привычки своих подопечных, но вдруг крепко вцепилась, и Кей уже не мог сдерживаться.

     Подхватив Кайру на руки, он большими шагами пересек комнату и обрушил ношу на широкий расшатанный диван, покрытый клетчатым пледом. Плед скрывал дырки от оброненных сигарет, пятна от вина и еще от чего‑то, о чем говорить не хотелось.

     Пока Кей пощелкивал кнопками ее клетчатой рубашки, девушка успела расстегнуть пуговицу на его джинсах и спустить молнию. Он ощутил руку, крепко сжавшую его мужское достоинство и осторожно передвигающуюся вверх‑вниз. В голове помутилось, и Кей впился в Кайру ногтями. Она застонала от боли и страсти, выгнула спину, подставляя губам Кея выпрыгнувшие из‑под рубашки большие груди.

     Кей целовал сладкую плоть, медленно подбираясь туда, где повыше соска изображена со всеми подробностями бурая гадюка, свернувшаяся спиралью под кокетливо наклонившимися ромашками. Когда Кайра волновалась, гадюка на высоко вздымавшейся груди раздувалась и разевала пасть. Она была единственной змеей, которую Кей не боялся. Он касался языком каждой чешуйки, спускаясь к трепещущему соску.

     Кайра вскрикнула, перевернулась, оказавшись на Кее, и несколькими торопливыми движениями стянула с себя трусики, постанывая, когда нежная кожа касалась острых зубчиков на молнии полуспущенных джинсов.

     …Потом в голове мелькали обрывки видений: узкая тропа в джунглях под проливным дождем; отрубленные головы в шляпах и с сигарами в почерневших зубах, аккуратно расставленные вокруг недавно потухшего костра; красная пустыня и солнце, как огненный плевок на сизом небе; casa del putas в маленьком тропическом городке на сваях у широкой коричневой реки и свесившаяся над сплетенной из пальмовых листьев кушеткой жирная зеленая змея с распахнутой розово‑серой пастью; доверчивые маленькие птички, которых Кей ловит руками и ест живьем, обезумев от голода и отхаркивая застревающие в горле перья…

     – Так и будешь на мне валяться? А ну, в сторону! – Кайра перевернулась на живот, и Кей оказался зажатым между стеной и все еще горячим телом.

     Его не расстраивала грубость Кайры. Однажды она призналась ему в любви, а потом проклинала себя за опрометчивую откровенность. Кей же вообще никак их отношения не называл.

     Кайра не мочалка и не подружка. Она – байкерша, она сама себе мужиков выбирает.

     Кайра перевернулась на живот, нашла на обшарпанной тумбочке сигареты и пластмассовую зажигалку, прикурила две и одну отдала Кею. Он не курил эту марку, но Кайре отказывать не хотелось. Кто еще даст ему то, что нужно? Он имел в виду не секс, конечно, а нечто более важное.

     Тепло.

     Кей рассматривал нагую Кайру, вытянувшуюся рядом. Ей нравилось подставлять себя взгляду Кея. Крепкая, плотная, но не толстая, а, скорее, сильная. Среднего роста, с вечно задранным вверх подбородком и таким наглым взглядом, что байкеры гигантских размеров рядом с ней уменьшались в росте.

     Кей запустил пальцы в ее каштановые волосы, и Кайра недовольно зашевелилась:

     – Оставь, слышишь? Оставь голову в покое! Я это не люблю.

     Кей провел ладонью по спине Кайры. Женщина, змеи и байк – гремучая смесь.

     «Если здраво рассуждать, – размышлял Кей, не замечая, что автоматически трогает, считая, родинки на спине и плечах Кайры, – женщина при езде на байке совершает половой акт. Раздвигает ноги, елозит задом, держит байк за рога, как партнёра за руки, раскачивается вперед‑назад и в стороны, вскрикивает на кочках, беспокойно вертится… Ее возбуждает жар, исходящий от труб. Остановившись, она слезает с партне… черт, с байка, закуривает и отдыхает».

     «Пять, шесть… К тому же байк согласен, чтобы им управляли. Далеко не все мужики на это способны».

     «Семь, восемь… Почему байкеры такие агрессивные? Потому что посадка на байке – это властная поза всадницы».

     «Девять, десять… Интересно, сколько мужиков изнасилованы байкершами? Изнасилованный крутой телкой самец скорее умрет, чем признается».

     – Хватит мне в спину тыкать! – перевернувшись, Кайра улеглась, подложив руки под голову. – Ты ведь не просто так, по большой любви, прикатил? За гадюками?

     Кей не умеет обманывать женщин.

     – Я так и догадалась. Когда? Ну‑у, это не скоро! Только смотри, им по осени рожать. Аккуратно соберешь и сразу – ко мне. Черт, как вы их не боитесь? Даже я…

     Кайре стало холодно. Она приподнялась, подобрала валяющийся на полу халат и накинула на себя, прикрыв ноги и живот. Грудь оставила обнаженной и повернулась так, чтобы Кей видел змейку. От прохлады соски затвердели и вытянулись.

     – Может, ты и меня по осени беременной сделаешь? Слабо? Ты не бойся, жениться не заставлю. Тебя фиг заставишь. У тебя ХаДэ есть, чтоб ему…

     Кей нахмурился:

     – Подумать, так ты сама свой байк не любишь?

     – Я от него не фанатею, как ты. У нас только Дашка от мотиков тащится, разве что не спит с ними. Хотя… Они там, в гараже, на ночь часто вдвоем остаются…

     – Бугель рассказывал, что вы ночью голые по набережной носитесь. Делать вам нечего. Озабоченные пялятся на вас из кустов.

     – Бугель – трепло! А ты ревнуешь? – Кайра оживилась, и халат сдвинулся, обнажив ноги. – Дяденька ревну‑ует! «Делать нечего?» Это ты прав. Именно так – нечего. Живем сегодняшним днем.

     Она взяла руку Кея и просунула под халат. Кей ощутил ладонью пружинистые волосы и слегка вздрогнул. Кайра продолжала говорить, удерживая и поглаживая руку Кея. Он ощущал влагу Кайры и чувствовал ее запах. Голову снова повело, но он удержался, чтобы не пришпилить Кайру к дивану опять. Рано. Пусть больше захочет.

     – Пойми: старый мужик на байке – интересное ретро. Признак денег и хорошего здоровья. С ним есть о чем поговорить. Не‑е‑т, ты не в счет. С тобой не только поговорить, но и еще кое‑что! Претензий нет… Странно, у тебя седины почти нет…

     Кайра вошла во вкус, как будто выступала перед своими студентами. Помимо байков и змеиного бизнеса она вела небольшой семинар на биологическом факультете.

     – Старая баба на байке – баба‑яга в ступе. Для нас, девок, байк – не образ жизни, как для мужиков, а этап. Его нужно пережить, прежде чем мы поймаем мужа. Байк для замужества необязателен. Он даже мешает. Крутые байкерши, как назло, врезаются по уши в тихих ботаников и получают перспективу через много лет умереть вдовой профессора.

     Женская сырость пощипывала ладонь Кея, которую он утром оцарапал в гараже, но он не собирался ее вынимать, не желая прерывать Кайру. Ему нравилось ее слушать. Та говорила громко, размахивая свободной рукой:

     – Если муж образованный, то смотрит на байк, словно это отходы какие‑то. Как там, по‑английски…

     – Idiot child in the family.

     – Во‑во! Как на дебила! Как на машину недоделанную. Из‑за этого девчонке приходится ставить байк на прикол, поскольку продавать жалко. И зря, потому что потом байк идет даром, в придачу к проданному за гроши гаражу, когда приходится переезжать к мужу с ночнушками, бюстгальтерами, огромным животом и отвисшими до колен титьками.

     Она скривилась:

     – Никто не знает, куда уходят байкерши. Они просто исчезают. Старый байкер – это интересно и впечатляюще. Старая байкерша – это противно и сильно стесняет окружающих. Как священник на дискотеке.

     Разговоры утомили Кайру. Она приподнялась, взглянула Кею в глаза и, вздохнув, вернулась обратно.

     Звякнуло стекло, в которое бросили камушек. Кайра встрепенулась:

     – Девчонки приехали.

     Искоса взглянула на Кея и добавила с безразличным видом:

     – Дженни здесь. Ждет.

     У Кея дрогнули губы. Дженни! Странная девушка. Очень странная.

     Год назад они оказались в постели, причем Кей так и не понял, кто кого затащил. Ничего хорошего не получилось. Когда дошло до главного, Дженни словно одеревенела, а Кей не умеет спать с Буратино. Так он ей и сказал, страшно обозлившись. Дженни убежала. Странная.

     С тех пор между ними словно выросла невидимая стена. Оба напрягались при мимолетных встречах, стараясь не соприкасаться взглядами.

     Он очнулся, получив крепкий удар в бок. Кайра не терпела, когда о ней забывают:

     – Дженни в тебя влюблена. До чертиков. Готова унижаться так, что страшно становится, до чего может пасть красивая девица ее лет. Когда ты спишь у меня, она вычисляет это своим звериным нюхом, приезжает и сидит во дворе под стенкой, напротив окон. Курит и молчит. Даже под дождем. И под снегом. Как кошка, которая сошла с ума и хочет любви в декабре.

     Кей не отвечал. Ему не нравилось то, что он слышал, но Кайра упорно гнула свое:

     – Ее душа мечется неприкаянно. Больная у нее душа. Девка словно ищет смерти и не находит достойного повода. Тела ей не жалко. Потому и сошлась с каскадерами. Говорит, что был у нее принц на Харлее с алыми крыльями, но уехал заправиться и не вернулся. Это про тебя. Я все знаю.

     Чертовы бабы! Ничего от них не утаишь.

     – Лучше сдохнуть с трюкачами, чем под «золотым бай ком». – Кайра тяжело вздохнула. – Моих девок он пока не трогает.

     Опять эти слухи! Скоро можно сборник легенд составлять.

     – Ты веришь в эти сказки?

     Кайра ответила, что в сказки не верит, но она женщина, а потому все знает сердцем.

     – Я за тебя беспокоюсь. – Она прижалась к нему, лизнула его нос и попросила неожиданно жалобным голоском: – Ты уж не умирай, пожалуйста! Поведешься на стоящего мужика, так его уже с асфальта соскребают…

     Кей недовольно заворочался. Кайра сообразила, что сморозила глупость.

     – Мы с девчонками собираемся на покатушки. С нами поедешь?

     – Далеко?

     – Не переживай. Обойдутся без тебя Бешеные пару часов! Знакомый пригласил. Он бар отремонтировал. Приезжайте, говорит, посмотрите. Бесплатно первые два бокала пива каждой.

     Два часа у Кея есть. К тому же он давно не видел девчонок Кайры. Кей потянулся за майкой и на секунду отвлекся. Тут же что‑то холодное обхватило его член и заставило подпрыгнуть от неожиданности. Под сводами серпентария прокатился победный клич Кайры. Воспользовавшись невнимательностью Кея, резвая девица вытянула из‑под дивана палку‑держалку для змей с захватом на конце и зацепила ею Кея.

     Кею никогда не нравилась эта шутка. Шевелиться нельзя, от этого только больнее. Он знал, что его отпустят, если он согласится повторить.

     И в этот раз он сумел загнать Кайру под себя. Кайра отчаянно сражалась, но пришлось смириться и принять Кея сверху. Кайра вскрикивала, когда Кей пронзал ее. Разбитый диван отчаянно скрипел.

     Кей лежал на Кайре, слизывая пот с ее лба, фыркая, когда волосы забивались в рот. Кайра не шевелилась, крепко прижав его к себе. Кей выскользнул из Кайры и встал. Он поймал полный желания взгляд и отвернулся. Она вскочила, встала на колени и… Словом, ему не понадобилось смывать с себя последствия борьбы. Кей жмурился, ловя остатки наслаждения.

     Заезжие байкеры из Сан‑Бернардино, что в солнечной Калифорнии, невесть каким ветром занесенные на Север, в Город, увидели развязных, здоровых и красивых девок Кайры и выпали в осадок. Назвали их Girls with Balls. С тех пор все их так зовут.

     Выйдя на свет, Кей глубоко вдыхал свежий весенний воздух и поглядывал на девчонок, окруживших один из байков. Остальные аппараты выстроились поодаль. ХаДэ возвышался далеко в стороне с отстраненным видом, словно и нет здесь женских байков с выставленными напоказ подножками и круто изогнутыми формами. Как известно, противоположный пол он не одобрял и считал, что хозяину лучше держаться подальше от баб, да разве тот послушает.

     – Эй, девки, Кей здесь!

     Это Пушок. Из всех Girls with Balls она острее реагировала на мужское присутствие. Пушок – стройная девица. Ее немного портили крупные черты лица, но это компенсировалось огромной копной кудрявых волос. Их масть Кей затруднялся определить. Каждый раз она красилась в иной цвет. Сегодня она была темно‑рыжей.

     Пушок приблизилась к Кею, встала на цыпочки и поцеловала в подставленную щеку. Или он отворачивался, а она успела клюнуть? Его раздражал неизменно висевший на шее Пушка талисман – череп змеи с хрустальным шариком в широко разинутой пасти. На сегодня гадов достаточно.

     Не замечая недовольства Кея, Пушок плотоядно обежала глазами его фигуру. Кей вспомнил как‑то оброненную Пушком фразу: «Мальчишек полно, но глупые они. Даже в оргазм толком вогнать не умеют».

     – А мы уже давно приехали. Ждем вас с Кайрой…

     – По байку догадалась, что я здесь?

     – Не‑а‑а! – хитро прищурилась Пушок и махнула рукой в сторону подвального окна, едва выступавшего над землей. – На фортке с обратной стороны Кайра тряпку вывесила. Значит, ты здесь, и приказ: «Не мешать!»

     Кей поморщился. Что за детские игры!

     – Пошли к нам! – Пушок настойчиво потянула Кея к остальным. – Может, присоветуешь что.

     Подойдя, Кей сдержанно поприветствовал всех по очереди. Над байком склонилась, наморщив выпачканный сажей лоб, маленькая, умненысая и спокойная Дашка – образцовый водитель транспортного средства. Когда бы Кей ее ни встречал, она всегда сидит у байка и копается в дебрях механизма, лихо управляясь с тяжелым инструментом, никогда не ругнется, только злится, если мешают. Любит оставаться сама с собой и тихо напевать, возясь с байком. Рассказывают, что она долго скрывала от родителей наличие мотоцикла, пока те не нашли права. Когда маму выписали из больницы после инфаркта, она обнаружила, что ее дочь с увлечением препарирует на полированном обеденном столе гидропневматическую переднюю вилку.

     Вокруг Дашки кругами бегала Кассандра – полная, круглолицая, затянутая в слишком тесные для нее джинсы и косуху. Она суетлива, во всем проявляет бешеную активность, лезет везде и обижается, когда ее не берут в компанию.

     – Здорово, Кей! – на ходу бросила Кассандра и сплюнула. К нему это никак не относилось. Кассандра плевала везде. – Вишь, мой байк концы отдает!

     – Что‑то серьезное? – Надо было проявить участие.

     Дашка оглянулась на голос Кея, устало улыбнувшись:

     – Масло надо менять, а эта корова ни черта делать не хочет. Все! Сегодня, Каська, я на тебя работаю последний раз! В следующем месяце сама выкручивайся.

     Ответом стали ругательства и целая обойма плевков на пыльную землю.

     Под стенкой сидит и курит, держа сигарету длинными тонкими пальцами, тихоня Дженни. Высокая, угловатая, черноволосая молчунья, с зелеными глазами дикой кошки и зовущими пухлыми губами. Из всех Girls – самая непонятная. Ездит быстро, и в драке ей замены нет. Однажды она сломала переносицу пьяному амбалу, не покидая байк. Дженни уже несколько месяцев работает в группе каскадеров «Живой труп».

     «Тебе нравится показывать смерть?» – однажды спросил Кей.

     «К этому привыкаешь».

     «Значит, не боищься умереть?»

     «Я так часто умираю чужой смертью, что свою просто не замечу».

     Тогда Кей был расположен к шуткам и сказал, что хотел бы умереть на Лысой горе. Оттуда хороший вид на Город. Ему показалось, что Дженни не понравилось его фамильярное отношение к смерти.

     Дженни подняла голову. Кей не выдержал и отвел взгляд. Дженни – единственная, в чьем присутствии он ощущал себя не в своей тарелке. Откуда она взялась? Никто не знает, где она живет, с кем и что ей нужно от жизни. Даже Кайра в неведении. Впрочем, ей все равно. Главное, на Дженни всегда можно положиться.

     А это еще кто? Кей застыл с разинутым от удивления ртом. Было чему удивляться.

     В дальнем углу двора стояли две девчонки, одетые, как все, и внешне похожие. Стояли, прижавшись, и обнимались. Одна, очевидно, была чем‑то расстроена, и другая успокаивала ее, поглаживая и целуя припухшие от слез веки. Расстроенная девчонка положила руки на талию подруги.

     – Это Марианна.

     Голос за спиной привел Кея в чувство. Кайра успела запереть дверь в подвал на множество замков и сейчас стояла, наслаждаясь изумлением байкера.

     – Которая из них Марианна?

     – Обе. То есть одна Машка, а другая – Анька. Но они всегда вместе. Позовешь одну, и вторая за ней, как на веревочке, тянется. Стали обеих звать Марианной для экономии времени.

     – Но ведь они же…

     – А ты что‑то имеешь против? – Кайру лучше не злить. – У нас в компании все бабы – натуралки! А эти двое… Кому какое дело? Просто они не такие, как все. Любой может обидеть их, даже самый паршивенький мужичонка. Мне их жалко.

     Девки прислушивались к Кайре.

     – А со мной их никто не тронет. Вот если все городские лесбы соберутся, сядут на байки и покатят толпой, тогда Марианна обойдутся без меня. Я и сама не захочу переться по Городу в толпе лесбиянок!

     Пушок покопалась в седельной сумке среди инструментов, вытащила косметику и горкой высыпала на бензобак. Поглядывая в зеркало заднего обзора, принялась совершенствовать свой внешний вид. Остальные занимались тем же.

     Кайра управилась первой. Надела перчатки и натянула шлемак. Остальные последовали ее примеру: Дашка, Дженни, Кассандра, зазывно улыбающаяся Пушок, Марианна (на паре одинаковых стильных спортбайков!) и еще несколько девушек, чьи имена Кей всегда забывал.

     Кайра устраивалась в седле, проклиная изготовителей:

     – Кто их делает, эти байки? Половая дискриминация! Баба, она что, не человек? Да, у нас задница по‑другому устроена! Ну и что? Вам, мужикам, даже нравится. А что ж тогда эти, на заводе? Или на производстве импотенты одни, которые женщину ощупать толком не умеют, чтобы размер снять?

     Когда покидали двор, Кей пристроился в хвосте колонны. Ему нравился стиль жизни веселых и довольных Girls with Balls. За рулем они уверенны и спокойны, при езде обставят кондового байкера. Кайра, естественно, впереди, за ней Дженни, дальше – все остальные.

     ХаДэ чувствовал себя униженным, плетясь за женскими байками. Обозлившись на хозяина, он вильнул на повороте, и Кей крепче вцепился в рога, чтобы не вылететь на обочину.

     Длинные волосы, развевающиеся по ветру, изящно отставленные в стороны локти, очаровательные круглые коленки, обтянутые кожей стройные ноги, буйно выпирающие из тесных косух груди.

     Девица на байке – зрелище, по эротической силе не сравнимое с горой порнографических журналов.

     Заморенные жестким графиком водители тяжело груженных самосвалов, завидев несущуюся по проспекту яркую девичью стайку, высовывались из окон. Они слегка притормаживали, словно опасались ненароком задеть хрупких с виду девушек, и долго смотрели им вслед, прежде чем тяжело вздохнуть, с ненавистью вспомнить красную потную морду начальника автоколонны и прибавить скорость.

     Надрывно сопя, немытый «Днепр» обогнал плавно катящего ХаДэ. Седок оглянулся, бросил торопливый взгляд на Кея и нервными рывками ушел в ближайший переулок. Кей не придал этому значения. Байков в Городе – завались. А болтавшийся на шее парня свисток он не заметил.

     …Бар как бар. Раз и навсегда выверенный стандарт: полированный шик коричневой стойки, приглушенный свет, неоновая реклама импортного пива, которого здесь в помине нет, и стук бильярдных шаров за стеной. В отсутствие хозяина, гостей отремонтированного заведения приветствовал бармен в стерильно‑белой сорочке и в профессорских очках. Кей попросил кружку светлого себе и стакан холодной воды для ХаДэ. Водой он смыл с хрома несколько пятен грязи и протер поверхности чистой тряпочкой, вернув другу первоначальный блеск. Кассандра, через окно наблюдавшая эту трогательную картину, не выдержала и сплюнула.

     Вернувшись в бар, Кей осмотрелся и понял, что драки не миновать. Из бильярдной в соседнем зале доносились пьяные голоса. Среди них особенно выделялся сочный баритон, захлебываясь от восторга, сообщавший невидимым слушателям, что «понаехали чумовые шмары на мотиках». В темной глубине бара замаячили несколько толстых рож, затеявших игру с перемигиванием, подтаякиванием друг друга и шепотками.

     Девчонки за столиками не реагировали на попытки привлечь их внимание. Что сильно задело парней, двинувшихся вчетвером. От квадриги отделился один, бесформенный, но туго подпоясанный, в светлой рубашке. Он направился к байкершам, раскачиваясь и распространяя вокруг аромат вчерашнего праздника.

     Праздник смахивал на гнилой и расшатанный коренной зуб.

     – А вы что, девки, на мотиках, значит? И, э‑э‑э, как?

     Вопрос повис в воздухе. Единственный на все небольшое заведение официант притащил девушкам поднос с какой‑то незатейливой едой и расставил высокие бокалы. Кайра воспитала девчонок так, что они отвыкли хлестать пиво из кружек.

     – Кто такие? – поинтересовался Кей у бармена, пододвинув к себе светлое и мотнув головой в сторону бильярдной.

     – Шпана залетная, с рынка, – скороговоркой сообщил очкастый бармен, протирая высокий стакан. Тряпочка в его руках заметно подрагивала. Видно было, что он в этом бизнесе недавно. – Не нравятся они мне. Ментов, что ли, вызвать?

     – Позвони хозяину, – посоветовал Кей. – Он знает, что делать.

     Бармен исчез в дверях за стойкой.

     – Щас знакомиться будем, – не унимался «Гнилой». – Танцы будут! Танцы‑шманцы! Эй, ты! Мен‑бар‑р‑рмен! Музыку!

     Над стойкой возникла голова бармена и, как своему, кивнула Кею. Значит, послушал совет.

     – Люди музыку просят. У тебя что‑нибудь громкое имеется? – участливо осведомился Кей, поставив на стойку наполовину опорожненную кружку. – Нет? На, держи. Нужна громкая музыка. Клиент не должен знать отказа. Сервис с улыбкой, так сказать.

     Кей вытащил из внутреннего кармана косухи кассету с потертым подкашником и надписью от руки: «Антракс». Подтолкнул к бармену. Схватив пластмассовую коробочку, тот полез куда‑то вниз.

     «Гнилой» оскорбился до глубины души. Он был просто потрясен равнодушием «чумовых шмар». Вероятно, в своем кругу он считался большим человеком, а теперь его авторитет рассыпался. В дальнем углу засмеялись. «Гнилой» принял это на свой счет. И резво начал восстанавливать гибнущую репутацию.

     – Молчим, значит? – Он стоял, раскачиваясь и пытаясь сфокусировать зрение.

     Отчаявшись привлечь общее внимание, «гнилой». решил сосредоточиться на одной. Под пьяные глаза подвернулась Пушок, весело уминавшая пирожное с кремом, запивая апельсиновым соком и обсуждая девичьи проблемы с Марианной, сидевшими напротив.

     – А ну иди с‑сю‑а, патлатка! – заорал «Гнилой» и потянулся к Пушку рукой. – Эй, вали к нам, братва! Пиз…ючки вонючие нами брезгуют!

     В углу тяжело зашевелилось. Выпитое давало знать, и скорость перемещения у братвы была невелика. Кей не вмешивался. Он знал Кайру не первый год.

     А та вскочила, подхватив за ручку стоявший на столе стеклянный кувшин. «Гнилому» сегодня выпал счастливый номер. Девчонки успели перекачать сок в свои мягкие животики, и кувшин оказался пуст. С размаху опустив увесистый стеклянный цилиндр на непутевую голову‑глобус с тщательно подбритыми материками‑залысинами, Кайра отскочила.

     Весьма предусмотрительно.

     На белоснежную рубашку «Гнилого» полилась первая кровь. Словно в трансе, он тряс головой, забрызгав красным пол, грубые деревянные столы и гирлянды искусственных цветов, обрамляющие картонку с лозунгом:

     ПИВО‑БОДРИТ!

     Сильные пальцы Кайры крепче сжали ручку кувшина, опасно блеснувшую торчащими по сколу острыми зубцами. Не раздумывая, девица резко чиркнула стеклом по глазам «Гнилого». Тот медленно поднял руки и потрогал лицо. Увидев кровь, осторожно лизнул пальцы и в пьяном отупении принялся ожесточенно возить толстыми ладонями по морде, размазывая кровь и не понимая, что открывает рану еще шире. Из рваных краев гуще плеснуло алым. Боль заставила «Гнилого» крут– крутнуться на месте. Белую стенку бара наискось прочертила очередь кровавых клякс.

     До ушей Кея донеслось пронзительное хрюканье разбуженных кабанов. Из бильярдной шло подкрепление, но с опозданием.

     Вылетевшая навстречу мужикам Кассандра кинулась на крайнего, невысокого паренька в майке сеточке и сшибла с ног необъятной тушей. Оба с криком повалились на пол. Оседлав жертву, Кассандра широко развела руки, словно собираясь обнять подмятого паренька, но вместо этого ударила кулаками по вискам. Этого ей показалось мало. Она сомкнула руки в замок, подняла над головой и обрушила на физиономию лежащего. Тот как раз поднимал голову. Удар припечатал затылок к каменному полу. Парень затих. Кассандра сплюнула и тяжело, как моржиха, сползла с неподвижного тела.

     Если на флангах бои завершались, то на центральном участке фронта сражение шло с переменным успехом. Девчонки за столиками напряглись, а бармен уже давно вроде как одеревенел.

     Нападающий замедлил движение и этим ослабил силу удара, нанесенного ему по животу металлическим подносом, сорванным со стойки бара Дашкой. Крепкий с виду мужик, лет под пятьдесят, ошарашенно застыл. Очевидно, впервой ему приходилось получать от баб. Дашка использовала момент замешательства. Она перехватила поднос и нанесла удар плашмя по седому ежику. По бару прокатился гул сродни колокольному. Мужик отшатнулся, и тут Дашка со всей силы залепила ему ребром подноса в лоб.

     Три удара за пять секунд.

     Это еще что! С колесом у нее покруче получается. Кей видел, как Дашка меняет колесо байка, находясь посередине моста с четырехполосным движением, в то время как солнце пылает в зените, с одной стороны напирает, невыразимо воняя, колонна дальнобойщиков, у которых тухнет свинина в раскаленных рефрижераторах, а на другой стороне отупевшие от жары менты лениво стреляются с бандой дураков‑наркоторговцев, позволивших загнать себя на водную переправу.

     Бармен не нашел лучшего момента, чтобы врубить музыку. Наверное, он держал палец на кнопке и от неожиданности дернулся. Звуки тяжелого металла заполнили помещение и прозвучали сигналом для остальных девиц.

     Дженни взлетела на стойку, промчалась мимо ошалевшего бармена и с разбега прыгнула на четвертого мужика, увлекая его на пол, выложенный новой плиткой симпатичной расцветки. Мужик упал крайне неудачно, на руку. Он резко вскрикнул и выбыл из драки.

     Серьезно контуженный Дашкиным подносом мужик нашел силы, издал клич на непонятном языке, схватил со стола вилку и двинулся на отшатнувшуюся девушку. Но с женщинами все не так. Видно, не привык престарелый джигит получать от женщин по морде, а умел только гонять их по дому, требуя горячую и острую еду. Почуяв опасность, Кайра оглянулась в поисках чего‑нибудь тяжелого.

     «Тяжелое» было рядом и называлось Кей.

     Он покинул высокий стульчик у стойки, подхватил его за стальную ножку‑трубу, протащил по полу и с глубоким выдохом обрушил на мужика, окрасив элегантный седой ежик в розовый цвет.

     В пьяной драке Кей всегда следовал древнему принципу: бей по голове и делай ноги. Не хочется отвечать, если кто‑то вдруг решит умереть и не оставит записку, что сделал это по собственному желанию.

     Кайра оглушительно свистнула. Девицы ринулись прочь из бара, на ходу рассовывая по карманам апельсины.

     Музыка стихла так же резко, как и началась. В тишине прозвучал расстроенный голос:

     – Кто заплатит за этот бардак?

     У всех барменов мира одно на уме. Убитый горем халдей собирал осколки, поглядывая на стонущих и кряхтящих мужиков.

     – Это поправимо, – обнадежил Кей и за несколько секунд прошелся по карманам раненых, не забыв также их пиджаки и куртки, оставленные в бильярдном зале.

     – Отдай хозяину. Он вычтет расходы. – Кей бросил горку бумажников на стол.

     Бармен с почтением вернул кассету.

     Парень, сбитый Кассандрой, пришел в себя настолько, что попытался мычать. Кассандра здорово его отходила. Он приподнялся, протянул руку к Кею и со стоном упал. Кей с силой опустил наборный каблук сапога на кисть руки лежащего. Тот дернулся и заверещал.

     Бармен прислушался.

     – Что он говорит?

     – Говорит: сдачу оставь себе, – перевел Кей, удаляясь.

     Кей устроился на сиденье ХаДэ, засунул в рот сразу две пластинки жевательной резинки и за цепочку вытянул ключ из заднего кармана.

     Срываясь от бара, Кей едва разминулся с парой легковушек, с визгом тормознувших у входа. Двери автомобилей распахнулись, извергнув на тротуар пригоршню одинаковых, как сардельки, парней в кожаных куртках, числом не меньше восьми. Парни с руганью толкались у входа, пытаясь быстрее пропихнуться внутрь.

     «Крыша. Придется пострадавшим раскошелиться по‑крупному».

     Знакомый звук врезался в уши, когда Кей остановился на «красный». Многоголосый, переливистый, агрессивный, требовательный, угрожающий, свирепый СВИСТ.

     Значит, «Днепровец» уже доложил по команде.

     Свистуны навалились одновременно со всех сторон. В условиях Города, на раздолбанных дорогах, трудно изображать Бэтмена, и Кей предпочел достойно отступить. То есть свалить от Свистунов, не ввязываясь в драку. Но у тех имелись на этот счет другие планы. У многих торчали из‑за спины обрезки труб, воткнутые за ремень, а у двоих с локтей свисали велосипедные цепи.

     Практичное вооружение. Можно легко спрятать и так же легко выхватить. Кей предпочитал накидной ключ 25x28.

     Зеленый. Мотор Харлея легко набрал обороты. Кей не так беспокоился за себя, как за ХаДэ. Пока он будет отмахиваться от трех‑четырех Свистунов, остальные выместят злобу на безответном ХаДэ. Большинству Свистунов никогда не получить такой аппарат, поэтому они со злостью увечат чужие Харлеи.

     От группы преследователей отделился спортбайк, за доли секунды преодолев разрыв и поравнявшись с ХаДэ. Низко пригнувшись, на байке восседал голый по пояс и уже успевший набросить на себя слабый весенний загар квадратный детина, покрытый нечеткими цветными татуировками. Кей интересовался редкими татушками и в другое время обязательно попросил бы показать. Сейчас, не притормаживая, он привстал, нанес парню удар подкованным каблуком в бок и мгновенно ушел в сторону. Весьма предусмотрительно, потому что даже в падении Татуированный не выпустил руль и кругами пошел скрежетать по асфальту, высекая стальными обтекателями косой веер искр, как из‑под точильного камня. Завершая вращение, Свистун покинул байк, перекатился пару раз и врезался спиной в стенку дома.

     Парню повезло. Он почти жив. Правда, больше не сможет ходить.

     Под горестный крик приятелей Татуированного Кей свернул в переулок и проскочил в узкое пространство между разгружавшимся грузовиком и подвальным люком.

     Зря он надеялся таким образом вынудить Свистунов притормозить. Они лучше знали округу, и, когда Кей вынырнул из переулка, они уже накатывали справа. Спасло то, что байки у Свистунов разномастные. Одни, с трудом набрав скорость, не могли притормозить, другие здорово брали с места, но в тесноте городских улочек их заносило при маневрировании. При движении группой все сбивались в кучу и мешали друг другу, как детский сад в тесной игровой комнате.

     На Кея несся мужик в трофейной каске германского вермахта с поднятыми на нее большими очками‑консервами. Ветер трепал длинную бороду, открывая готические буквы на несвежей майке: «Bike Macht Frei». Бородатый вильнул, желая избежать столкновения, и тут же получил от Кея кулаком по каске. Большое пижонство – носить военный головной убор без мягкого подшлемника, амортизирующего удары. Бородатый бросил руль и обхватил каску руками, словно пытаясь ослабить острую боль, пронзившую его глупую башку. Байк развернуло, и аппарат завалился, наткнувшись передним колесом на кромку тротуара. Бородатый упал, и ему зажало ногу между горячим двигателем и бордюром.

     Пока готовился ростбиф, ХаДэ вывел хозяина на улицу с оживленным движением и лавировал между машинами, стремясь увеличить дистанцию.

     К ним устремился Свистун на чоппере с задним колесом такой ширины, словно подобрал на обочине трассы «Формула‑1». Чоппер не успел приблизиться к Кею, как в просвет между ними моментально вмылил‑ся шустрый малолитражник. Чоппер вильнул, не удержался на прямой и завалился. Байкер пробил лбом окно малолитражки, да так и остался торчать в нем, с головой, окруженной окрасившимся в красный цвет зубастым стеклянным венчиком.

     Бросив торопливый взгляд на зеркальце, Кей заметил судорожно дергающиеся ноги парня, избравшего весьма причудливый способ перерезать себе горло.

     Сколько же их, этих Свистунов! Кей пытался потеряться в переулках. Преследователи схитрили. Они рассыпались по окрестностям и рыскали поодиночке. Кея это устраивало. Он не был настроен развлекаться.

     Кей осторожно выглянул за угол. Вдали маячила пара Свистунов, размахивая руками и что‑то отчаянно доказывая друг другу. Оживленней других вел себя бородатый «зольдат» в немецкой каске, успевший выбраться из‑под собственного байка до того, как нога окончательно поджарится. Кей пожалел, что ударил несильно, и оглянулся по сторонам, разыскивая то, что помогло бы исправить упущение. Разумеется, можно просто свалить, но уж очень не по душе пришелся Кею тип в каске.

     Длинная деревянная штакетина в заборе, окружавшем грязную стройку, устроила на все сто. Сбросив скорость, Кей ухватился за край доски и выломал ее. Удобнее перехватив занозистую деревяшку под мышкой и мысленно порадовавшись, что догадался нацепить косуху, а не жилетку, он медленно выкатил из переулка и устремился на Свистунов, набирая скорость.

     Открывая турнир, Кей нацелил штакетину, как копье, в грудь Бородатому, но дурень пригнулся, судорожно пытаясь завестись. Штакетина скользнула по каске и выдрала кусок щеки. Кей бросил деревяшку и, соскочив с ХаДэ, осторожно уложил его на землю. Маневрировать на байке в узком пространстве невозможно.

     Пока Бородатый, выдувая кровавые пузыри, подбирал щеку и пытался приставить обратно, его напарник, чернявый парень с пятном седых волос на виске, безуспешно тыркался на Каве вперед‑назад. Отчаявшись разминуться с ХаДэ, тоже спрыгнул на дорогу, но не удержал байк, и тот завалился, накрыв собой хозяина. Кей отбежал и с разгона прыгнул на Каву – обеими ногами на поблескивающую под весенним солнышком ребристую поверхность двигателя.

     – И примешь ты смерть от коня своего! – торжествовал Кей, тяжело прыгая на Каве, из‑под которой пробивался клекот задыхающейся птицы. Хозяин Кавы не умер только потому, что Кей жалел дорогие байкерсы.

     Поставив ХаДэ на колеса, Кей провел его между свистуновскими байками. Нырнув под низкую арку старого дома, больно приложился коленкой о приоткрытую створку тяжелых металлических ворот. С трудом свернув за нее (старался не поцарапать ХаДэ), Кей притаился. Не очень‑то здесь чисто, мочой воняет, но выбирать не приходится. ХаДэ ободряюще подмигнул.

     Кей ждал, пока звук работающего на малых оборотах двигателя приблизится. Рокот до отказа заполнил воздушное пространство во дворе, заставив вибрировать барабанные перепонки. Пытаясь предупредить судороги, Кей уперся спиной в стену, сквозь косуху ощущая шершавую поверхность камня. Вспомнились недавние похороны, кладбищенская теснота и зримый холод могильной ямы. Острая боль пробила мертвую кожу и отвлекла от неприятных мыслей.

     Когда рокот начал заползать под низкий потолок арки, Кей обеими ногами толкнул воротину. Свистун на байке заорал дурным голосом, перекрыв звук мотора. Удар створки пришелся по ноге. Байк завалился на бок вместе с водителем. Удар головы о стену высек гулкое эхо из вонючей тишины.

     Кей подскочил к упавшему и жестко взял его за воротник:

     – Кто тебя прислал? Говори, свисток с х…м! Кто???

     Какое там «говори»! Свистуна так контузило, что в себя он придет не скоро. Кей с сожалением отпустил воротник, и парень мешком свалился на асфальт, угодив лицом в кучку окаменевшего кошачьего кала.

     Вдалеке зажужжали двигатели. Ого! С десяток, не меньше! Придется уходить дворами. Только вот сначала…

     Кей посмотрел на валяющийся байк Свистуна. Затащил под арку, прикрыл ворота и прислонил к створкам с обратной стороны. Открыл топливный бак и отшвырнул крышку. Пошарил в кармане и выудил пластмассовую зажигалку. В зиппо закончился бензин, а утром заправить поленился. Пришлось взять газовую дешевку.

     Нажав на клапан зажигалки, Кей придержал его, вытащил изо рта откушенную половину резинки и прилепил сверху, зафиксировав клапан так, чтобы газ свободно выходил. Опустился на колени. Примерился, посматривая на привалившийся к воротам байк. Выплюнул на асфальт остатки резинки и на нее пристроил зажигалку. Отвернул регулятор на полную и крутнул колесико. Газ взметнулся сантиметров на пять, осветив убогую темноту запущенной арки.

     Гул двигателей на улице смолк. Судя по всему, Свистуны собрались неподалеку, помогая раненым братьям. Кей забрался на ХаДэ и дал всем окрестностям послушать, как работает отлично отрегулированный двигатель Харлея. Его услышали многие, в том числе и Свистуны. Кей ударил по газам и вылетел из опостылевшей арки.

     Позади уже ломились в ворота. Сначала раздался гул удара от свалившегося байка, затем громыхнуло так, что у Кея заложило уши. В узком пространстве древней арки полыхнувший в топливном баке бензин сработал не хуже бомбы. Из‑под свода вырвался сноп пламени. Кей вспомнил о Свистуне: неизвестно, как бы тот повел себя, окажись Кей на его месте.

     Кей на скорости пересек двор, лавируя между развешенным для просушки бельем, детской песочницей и скамейками. Оставалось надеяться, что впереди его не ждет тупик. Кей пожалел, что не выучил ни одной молитвы.

     После всего, что сегодня произошло, Свистуны распнут его. Если поймают.

     Проскочив первый двор, ввалился в следующий, окруженный высокими серыми домами. Здесь – как на дне колодца. Приятная прохлада, ухоженные цветочные клумбы и поразительная чистота. Между клумбами катался на роликах худенький парнишка лет пятнадцати с рюкзачком за спиной и желтыми наушниками плеера на голове. Уткнувшись в книжку с яркой обложкой, он выписывал на асфальте замысловатые кривые.

     Завидев взмыленного Кея верхом на ХаДэ, роллер встрепенулся и подкатил ближе. Развернулся и с любопытством уставился. Пригляделся внимательнее, и его глаза округлились. Он сдернул наушники и азартно прошептал:

     – Тут Свистунов – полно! Я сам видел! Давай за мной!

     Выбирать не приходилось. Неожиданная помощь пришлась кстати. Роллер умчался, и Кей догнал его в третьем дворе, где тот нетерпеливо кружился около распахнутой двери непонятного сооружения: сарай – не сарай… Постройка вплотную примыдала к высокому кирпичному дому, вырастая из него как древесный гриб.

     – Заезжай! Я закрою! – едва не подпрыгивая от нетерпения, выпалил роллер. – Быстрее!

     За неимением других вариантов пришлось согласиться.

     Вспыхнул яркий свет мощных ламп, и Кей зажмурился, выругавшись сквозь зубы. Приоткрыв глаза, он осмотрелся. Гараж. Но какой‑то странный…

     Здесь была еще одна дверь, к которой сейчас поспешно пробирался роллер через кучи металлических деталей. Чего здесь только нет!

     Побитые фары, прогнутые рамы, «клинутые» двигатели, «убитые» карбюраторы, новые и насквозь проржавевшие топливные баки, колонны сложенных ободьев, разномерные спицы в пачках – как спагетти, вилки в сборе и вилки, пригодные только для драки, кожаные косички для украшения байковских рогов.

     ХаДэ нашлось местечко рядом с агрегатом. Кей успел рассмотреть его, пока роллер копался с замком на двери. Толково собранный чоппер‑оппозит, не без претензии на стиль.

     Пробираясь к роллеру, Кей рассматривал небольшую фотовыставку. Множество снимков. И везде – Бешеные… Трибунал на байке, Барон вальяжно развалился под деревом и присосался к пивной бутылке, Освальд‑младший с перемазанным маслом лицом, Аларих, на спор, кулаком прошибает дверцу автомобиля… А вот и Кей. Ну и глупый у него вид, когда он слезает с седла, далеко выставив ногу, словно собираясь перешагнуть стоящий рядом Харлей Морга! Есть и вся Стая вместе, за столом, на котором несколько бутылок дорогого виски (чей‑то день рождения). Ха! А вот, очевидно, одна их этих бутылок, пустая, висит на стене гаража, привязанная за горлышко к гвоздику.

     Очевидно, парень настриг снимки из старых газет.

     Было время, Стаю не снимал только ленивый фотокор. Сами Бешеные в кадр не лезли, а особо назойливых журналистов посылали куда подальше. Те ждали от байкеров невесть каких выходок. Шли годы, ничего горячего не происходило, интерес прессы спал. Бешеные этого даже не заметили.

     Еще больший сюрприз поджидал Кея, когда он пролез в маленькую дверь. Разогнувшись, он обнаружил, что стоит в узком коридоре, а издалека доносится шум проходящего поезда. Или реки, прорывающейся через шлюз. Постепенно Кей начал различать голоса.

     Роллер тщательно запер дверь, махнул Кею и с шумом покатил по неровному полу, сложенному из квадратных бетонных плит. Толкнув еще одну дверь, он придерживал ее, пока Кей приблизился.

     Самый обычный магазин: еда, выпивка, табак, хлеб и булки, десяток покупателей, искусственный плющ, высокие потолки, на стенах – календари с голой Снегурочкой и множество рекламных наклеек на тех местах, где белая кафельная плитка потрескалась или начала отваливаться.

     Кей выбрался в зал, обогнув прилавок, и, стараясь не удивляться, направился к отделу с пивом и сигаретами. Но роллер его опередил. Он двигался вдоль прилавков, что‑то хватал сам, что‑то ему давали продавцы, но Кей не видел, чтобы он платил. Набив рюкзак и согнувшись под тяжестью упаковки с пивными банками, вытащенной предупредительным продавцом прямо из холодильника, роллер направился к выходу.

     Помалкивая, Кей подхватил коробку с пивом.

     – Замечательное местечко! – выходя из магазина, Кей говорил на ходу, поспешая за оглядывающимся по сторонам роллером. – Надо будет еще раз зайти, с компанией. Какой здесь добрый хозяин!

     – Папа.

     – Хозяин – мой папа. Неинтересный ответ.

     Прошли по улице, свернули в тот же двор, где к стене дома прилепился гараж роллера. Парнишка устремился в подъезд, Кей за ним. Отправив лифт на верхний этаж, роллер перевел дух и осторожно опустил на пол распухший от добычи рюкзак. Они поднялись по узенькой металлической лестнице, преодолели две двери, открытые роллером с помощью ключей, которых у него в связке имелось не меньше двух десятков. Шаг, другой – и они на крыше.

     Что за чудный денек! Солнце палит, крыша теплая и чистая после вчерашних дождей. Вокруг – антенны, трубы, чердачные оконца, непременные голуби и любопытные воробьи. Кей лег на живот, подобрался к краю и взглянул вниз. Двор пуст. Появились две бабки, примостили на лавке принесенные с собой картонки, уселись на них и замерли.

     Вот и гараж‑сарай, вид сверху. Сейчас там, внутри, ХаДэ вовсю трепется с чоппером, завирая насчет сегодняшних гонок и свысока посматривая на скромно покрашенного и почти лишенного хрома соседа. ХаДэ напыжился, отчего развал цилиндров кажется еще больше, а чоппер доверчиво развесил котлы оппозита, как уши и жадно внимает богатому собрату.

     Свистунов нет, но торопиться нет смысла. Кей перевернулся на спину. На небе ничего интересного, кроме облака, похожего на взлохмаченного Капеллана, когда тот просыпается в Норе с легкого похмелья. Рядом звякнуло. Кей приподнялся на локтях. Роллер раскладывает на железной крыше хлеб, сыр, нарезанную колбасу, куски какого‑то дивного копченого мяса, огурчики‑помидорчики и даже пачку соли.

     Перебравшись в тень, отбрасываемую широкой кирпичной трубой, Кей со щелчком вскрыл пивную банку и жадно опустошил. Опорожнив вторую, третью, он утомленно откинулся и закурил, стряхивая пепел на шмыгающих под руками воробьев и разглядывая спасителя. Именно так, «спасителя». Без роллера Свистуны зажали бы Кея во дворах, и тогда… Лучше об этом не думать.

     Парнишка как парнишка. Чуть старше сына Но совсем другой. Глаза веселые и живые. Темноволосый, невысокий, худой. Он не снимает ролики даже на крыше. Бесформенные штаны из толстой ткани, белая майка с надписью по кругу «Ёхан Палыч forever!» и сползающая на ухо черная бандана с белым витиеватым узорчиком.

     – …и тогда отец говорит: «Черт с тобой, забирай подсобку, только не устрой в ней пожар!» Я неделю перетаскивал детали, которые прятал по району. А байк собрал за месяц. Ребята помогли, те, которые уже катались.

     Роллер замолчал и вцепился крепкими молодыми зубами в толстый кусок ветчины. Слушавший вполуха Кей стряхнул с майки крошки сыра и хлеба, пошарил в коробке и вытянул очередную банку пива. Жидкость не успела нагреться, и тонкий упругий металл приятно холодил ладонь.

     – Как тебя сюда занесло? Тут же свистунский район! Они вас терпеть не могут. Я слышал, как они трепались в «Негабаритной кривой», что переловят всех Бешеных поодиночке и в асфальт вкатают. Чего им от вас надо?

     Кей молчал. На этот вопрос он не знал ответа. Роллер смолк.

     – Значит, с деталями проблем не было? – поинтересовался Кей из вежливости.

     – Нет, совсем нет! – обрадованно встрепенулся роллер. – У нас здесь полно побитых байков! Пацаны напьются пьяные и носятся. А куда здесь ездить? От монастыря до железной дороги. И обратно. А по улицам побаиваются: либо на Свистунов напорешься, либо на ментов. Один хрен! И тем и другим бабки нужны…

     Хмыкнув, роллер продолжил:

     – Дня нет, чтобы кто‑нибудь не грохнулся пьяный. Либо на переезде, либо под монастырской стенкой. Мелкота районная ко мне бежит и докладывает. Я им конфет, жвачки, шоколадных батончиков отсыплю – они и рады! А сам – на место, железяки собирать.

     Кей вспомнил агрегат в сарае и подивился, насколько грамотно тот собран. В основе, как обычно, отечественный оппозит, а все остальное – «овеществленный плод фантазии», как сказал бы Морг.

     – У твоего родителя деньги водятся. Намекнул бы, что, если ему дорого здоровье сына, надо купить японца.

     – С японцем скучно, – немедленно отреагировал роллер.

     Оторвавшись от пива, Кей с легкой иронией поинтересовался:

     – Предпочитаешь отечественные аппараты? Ответ сразил его наповал:

     – Хороший импортный аппарат рождает сон разума.

     Изумленно подняв брови, Кей спросил:

     – Где ты это вычитал?!

     – Самодельщик один сказал, когда мы с ребятами носили ему передачу. Он снял аккумулятор с ментовского мотоцикла. Только на время, проверить, особенный он или как все. Оказался как все. Но его все равно арестовали и месяц держали, пока он им все раздолбанные УАЗы не починил. Он очень умный. Мы зовем его Чип. Потому что он все помнит.

     – М‑да‑а… Он прав, ваш Чип. Стандартная заводская модель – холодная, в ней все просчитано. Но хочется, чтобы байк вызывал зуд в заднице не только при езде, но и при взгляде на аппарат. Потому и переделывают байк наперекор логике. Зато если бьются, то в лепешку.

     Поежившись, роллер задал естественный вопрос:

     – Почему бы завод не делал так, как удобно байкерам?

     – Заводу нужны точные цифры. А кто знает, сколько на свете ненормальных? Вот завод и предлагает усредненный вариант – для грибников и туристов. Увидев этот кошмар и помолившись, байкер берется переделывать «середняка» под себя.

     Глотнув еще пива, Кей шумно вздохнул. Жизнь снова начинала ему нравиться. Хотя бы потому, что встречаются такие замечательные люди, как вот этот парнишка.

     – Но в одном ты прав. Владельцы наших мотоциклов – истинные байкеры: ездят, как и Ангелы Ада, на аппаратах отечественного производства. Сами – рисковые, неимущие, не боятся расколотить байк, плюют на права и правила, отлично чувствуют Стаю. А богатенькие – боязливы и законопослушны, трясутся над дорогой техникой, и каждый сам по себе. Может, и другие бывают, я не видел.

     Оба надолго затихли. Кей курил, его юный собеседник рассеянно постукивал роликами по железу, отчего по крыше прокатывался заунывный гул. Роллер напряженно думал. Он хотел задать вопрос и не решался, Еще несколько минут он набирался решимости и быстро произнес:

     – А как пройти в Стаю? Кей не удивился:

     – Посмотреть? Или остаться навсегда?

     – Понимаешь, мне все надоело, – торопился роллер, словно опасаясь, что Кей встанет и уйдет. – Дома все рассчитано, до самой смерти. Отец меня учит, как магазином править и остатки снимать. Я ему не сын, а заместитель. Накладные, чеки, сертификаты… Сколько дать пожарному, сколько «санитару». Как от налоговой инспекции бабки заныкать. Тоска! Мать. Она только и думает, чтобы отец нас не бросил, почернела вся. В школе – мрак. Учителя сами не знают, чего от нас хотят. Пьют, трахаются в учительской по очереди и бастуют, когда надоедает с нами возиться.

     – Тебе в школе противно?

     – В школе нормально. Это дурак считает, что если он на переменке колется, то крут донельзя. Сколько их у меня на глазах подохло… А вот Стая… Вас все уважают. Даже Свистуны, хотя они – гопники на колесах!

     Нельзя спасителя послать подальше. Занятный роллер Кею понравился. Его охватило то же чувство, что и при последней встрече с сыном. Чувство сродни тому, которое испытывает человек, проигравшийся до нитки в поезде, отпросившись в туалет и выпрыгнувший из вагона на полном ходу. Он не может вернуться домой. Он не может вернуть работу, семью. Он не может отработать долг, потому что деньги примут, но бегство не простят. Он сидит в сугробе, окровавленный, со сломанной ногой и проклинает тот день, когда выучил карточные правила…

     – Не я придумал правила. Не мне отменять. Как у нас говорят: «Чтобы стать капитаном дороги, надо им родиться».

     Еиядя на изменившееся лицо роллера, Кей добавил:

     – Хороший ты парень! И вот что я тебе скажу: байк – не главное. Сперва определи, куда едешь, потом реши – с кем. Потому что одному пускаться в путь нельзя, если хочешь добраться до цели. А потом и байк появится.

     – Значит, никаких шансов?

     В очередной раз Кей взглянул сверху на двор.

     Далеко внизу шлялись Свистуны. По двое, по трое. Все без байков. Спешились и теперь прочесывают подворотни. Значит, кто‑то настучал…

     – Неплохая у них организация, – будто не слыша вопрос, задумчиво промолвил Кей. – До меня дошли слухи, что они собираются выставлять у бензоколонок патрули и собирать деньги с тех, кто хочет заправить байк. Хочешь кататься – плати.

     Роллер зашелся кашлем и отвернулся. Кей посмотрел на подергивающиеся лопатки, пожал плечами и продолжил:

     – Ты не задумывался, почему никто не догадался обложить налогом ходьбу пешком? Выходишь во двор, платишь контролеру подъезда и топаешь дальше. Называется «Сбор на восстановление дорожного покрытия». Затем обложат налогом ботинки и отдельно – шнурки. Богатые люди позволят себе покупать импортную обувь и покрывать ее шелковистым кремом. Сверкая шикарной обувкой, они будут выделяться в толпе, носящей скрепленные проволокой отечественные туфли или специально переделанные ботинки с удлиненными носками, толстой подошвой и задранной шнуровкой, с флагом конфедератов по бокам. Появятся мастера, которые научатся делать тюнинг обуви – ставить американские металлические дырочки для шнуровки, японские молнии, французские нитки, немецкие гвоздики и скреплять все это голландским клеем. Расширится торговля подержанной импортной обувью, поскольку наши фабрики закроются, лишенные электричества. Придумают особые гнутые подковки для желающих закозлить при ходьбе. И пешеходы перестанут отличаться от байкеров.

     Кей добился своего: роллер заинтересованно слушал, позабыв на время о детских обидах. Встрепенувшись, он спросил:

     – А ты смотрел «Беспечного ездока»?

     – Несколько раз.

     – А я – раз сто! Уже третью новую кассету покупаю, так я его загонял! Суперфильм!

     – Вокруг байкеров много мифов. Сказки наплели те, кто и не катался никогда. Нравятся людям истории про Змея Горыныча, Дракулу да Робин Гуда.

     – Или про «золотой байк».

     Замечание заинтересовало Кея. Он подложил руку под голову и безразличным голосом спросил, рассматривая небо:

     – А что ты о нем знаешь?

     – Разное болтают.

     – А сам что думаешь?

     – Это бог. – Голос парнишки приобрел необычную торжественность. – Раньше все думали, что он придет. А он прикатил. На байке. Он расскажет, зачем мы катаемся и куда ехать. И откуда взялось все.

     – Все?

     – Мир, люди, мотоциклы… Скоро мы все узнаем. И жить станет лучше.

     «Если кто‑то останется в живых». Эту мысль Кей оставил при себе. Настырный парень упрямо гнул свое:

     – Мне в «Беспечном» Харлеи нравятся. И дороги. А еще то, как красиво они все время едут, эти двое: Капитан Америка и Билли. Мы с пацанами спорили: а кто из них двоих и есть Беспечный ездок?

     – Никто.

     – Никто?

     – Именно так. Какой он Беспечный, этот Капитан Америка? Точнее – Обеспеченный, если судить по Харлею. Персональный дизайн, заказная длинная вилка без крыла, двигло «Пэнхед», хромированный целиком, «обезьяньи» рога, рама тоже вся хромированная, бак с флагом США, классно прорисованным… Недешевый аппарат. Ехал‑ехал байкер, а все равно его прибили. А дороги там шикарные, ты прав.

     Хороший Кею попался слушатель. Не перебивал, и, судя по напряженному лицу, старался запомнить услышанное.

     – В нашей стране все с точностью до наоборот. Как отражение в луже мочи за бензоколонкой. Наш байкер – Беспокойный. Или Безбашенный? Ехать «все время», как в кино, можно только по американскому хайвею. У нас тебя тормознут менты, бесчисленные светофоры, дырки на дороге, нескончаемый ремонт или кто‑то от скуки кинет в проезжающего байкера ржавое ведро и даже не убежит, а будет стоять рядом и пялиться, пока тот дух испускает. Вот в этом мы похожи на «беспечных». То есть ездим мы по‑разному, а конец один. Лежишь в кювете, задрав ноги к небу, и плывешь в собственной крови.

     Неторопливую речь прервал дробный звук. Воробьи отчаянно молотили крошечными клювиками по кровле, лихорадочно добирая крошки и трусовато косясь на приближающуюся банду потрепанных ворон.

     – Вообще, ты прав, – согласился роллер. – Беспечных в Городе мало. У меня таких знакомых нет. Все затраханы жизнью.

     – Вот‑вот! Наш байкер – не «Easy». Он – «Uneasy». «Uneasy rider». «Беспокойный ездок».

     – Но все‑таки можно стать Беспечным ездоком?

     – Да.

     – Как?

     – Если следовать киношному рецепту, то ответ один: удачно перепродать партию кокаина. В жизни есть и другие способы. Я не все пробовал и потому советовать не буду. Ты видел рисунок у меня на бензобаке?

     Вместо ответа, роллер вытряхнул на крышу содержимое рюкзака. Появились: потертая коробка с фильмом «Беспечный ездок», пустая коробка из‑под кассеты с музыкой к тому же фильму, книжка Р. Желязны «Долина проклятий» в дешевом бумажном переплете, маленькие целлофановые пакетики с заклепками разной формы, сломанные наручные часы, с крышки которых скалился выпуклый череп в ковбойской шляпе, китайские нашивки с эмблемами фирмы «Харлей‑Дэвидсон», значки «на винте» (чоппер, росток марихуаны, неизменный флажок конфедератов), вырванные из старых номеров журнала «Easyriders» страницы с голыми девицами на сумасшедше красивых Харлеях, пропуска‑флайерсы в ночной клуб «Полнолуние».

     Последней вывалилась записная книжка, в которой роллер быстро нашел нужную страницу. Грубо сведенный рисунок изображал голубя с листком бумаги в клюве. На листке аккуратно выведено: С17 Н21 N04. Такой же рисунок на баке ХаДэ.

     – Мы с ребятами спорили, что это такое, но так и…

     – Не мучайся. Это – кокаин. – Кей рассмеялся, увидев растерянное лицо роллера. – Шутка такая. Просто у меня очень заводной байк.

     И продолжал, лежа на спине и жмурясь от солнца, которое уже начинало спускаться вниз, к крышам:

     – Если верить фильму – это химическая формула мечты. Но мечта не может быть материализована. Мечта бестелесна, хотя всем хочется ее пощупать и положить в карман. Мечту неоднократно пытались синтезировать, но каждый раз получался кокаин. В фильме это показано буквально, когда наркоту продают, чтобы купить байк‑мечту. Получается, что байк – тот же кокаин. Мечта мутировала в соответствии с запросами потребителя. Тебе понятно, парень?

     – Все понятно. Но как ты сам к наркоте относишься?

     – Не люблю, не принимаю, но понимаю. В пиве тоже есть грибы. И если кто‑то решил уколоться, нюхнуть или слопать наркоту – это его личное дело. Значит, не нужен он на этом свете, и это не его решение, а вод природы. Как говорит один из нас, Барон: «Это его образ смерти». Наркота манит неизвестностью. Наркот; и байк – родные братья. Кстати, есть одно замечательное произведение. Начинается с «Ф» и состоит из пяти букв.

     – Фанта? Недоумение Кея очевидно:

     – Фанта? Почему Фанта? Только не говори, что это – единственное умное слово, которое ты знаешь.

     – Я его чаще слышу, чем другие. Меня все так зовут. Кличка такая.

     – Забавная. Только назначение клички – не только, чтобы тебя узнавали свои. Это еще и знак отказа от своего настоящего имени. То есть ты жертвуешь своими родственными отношениями в пользу группы.

     Парень шмыгнул носом и задумался. Заметно, что он растерян. Он ожидал другие ответы. Жизнь открывалась с новой стороны.

     – А почему у тебя нет эмблемы «Харлей‑Дэвидсон»? Ну, на майке там, на ремне… Все носят. И пацаны, и взрослые мужики.

     – Совсем просто. Когда ты молод и у тебя все впереди, майка с Харлеем – символ мечты. Но если ты стареешь, а майка с эмблемой «Харлей‑Дэвидсон» все еще на тебе, а Харлея нет, тогда это – погребальный знак разбитых надежд. Знак несбывшейся жизни. Тем, у кого Харлей есть, знак не нужен. У них байк есть. Как мой ХаДэ. Вот он и носит эмблему Харлея. Там ей самое место.

     Кей перевернулся на спину, вытащил майку из‑под ремня и подставил живот под солнце. Фанта внимательно наблюдал за ним, и у него расширились глаза, когда он увидел резанный и дырявленный во многих местах живот Кея. Раны преимущественно старые, второпях и плохо зашитые.

     – Насчет буквы «Ф». Слово‑то другое. «Фауст».

     Сказано же в этом произведении: «Что знаем мы, того для нас не надо». Это про байкеров. Байкер – это вечная неизвестность. Неизвестность притягивает. Почему байкер выезжает каждую ночь? Чтобы еще раз испытать радость скорости и напиться в компании? Возможно, но это не все. Еще и для того, чтобы попытаться открыть новое. А вдруг он встретит то, ради чего катается? Байкер гоняет за призраком. Ему нужно то, что неизвестно. Поэтому он устремляется в ночь, ищет приключения и ждет, ждет, ждет. Сидит, пьет и смотрит перед собой, едва прислушиваясь к разговорам за столом. А разговоры – те же, что он слышал и день, и неделю, и два года назад. То, что он услышит и завтра, и через год. Байкер терпелив. Поэтому завтра, как стемнеет, он снова выедет. Не надо ему мешать. Байкер может обидеться.

     – А больше в «Фаусте» ничего нет про байкеров? Кей искоса бросил взгляд на Фанту. Вроде не издевается. Можно ответить.

     – Есть. Слушай:

     Ватага, царства низвергая, Идет, закованная в сталь. Под ней дрожит земля сырая. И гулом отвечает даль.

     Фанта слушал, напряженно вытянув шею. Проглотил комок в горле. Задумался, грызя ногти. Осторожно спросил:

     – Значит, Беспечный ездок погиб потому, что по‑1ытался осуществить мечту? Цена любой мечты – жизнь? Или это Божья кара: отобрать байки, купленные (а неправедно полученные деньги, а заодно отобрать грешные байкерские души?

     Парень знает умные слова. Парень читает правильные книги, что большая редкость по нашим временам. Кей снова вздохнул, вспомнив сына:

     – Не бог, а Высшая Воля Природы.

     Не сговариваясь, Кей и Фанта вместе подползли к краю бездны. Далеко внизу ползали люди, таская сумки, мешки, коробки, детей и портфели. Свистунов не видно. Кей поднялся на колени и потянулся, разминая затекшую спину. Фанта сообразил, что скоро его оставят и нельзя терять ни секунды:

     – И все‑таки: если я добуду Харлей, я смогу попасть в Стаю?

     Кей стоял, заправляя майку в джинсы. Он торопился, но для Фанты выкроил несколько минут:

     – Я знаю, зачем тебе Харлей. Я выложил за свой больше тридцати тысяч долларов, но мне тогда самому было за тридцать, и я спокойно это принял. Полагаешь, что, получив Харлей, сразу станешь взрослее, сильнее, красивее и будешь окружен толпой друзей? Ошибочка. Как только он у тебя появится, количество друзей у тебя резко сойдет на нет. С одними ты не захочешь общаться из‑за их бедности, другие не захотят с тобой говорить из‑за твоего богатства. Да и сам Харлей сотрет в кровь твою маленькую задницу.

     – Но если я куплю Харлей, я смогу однажды стать Бешеным?

     Для доказательства собственного сумасшествия не обязательно приобретать байк. Упорный парень. Кей улыбнулся и солгал:

     – Несомненно. Будь уверен. Но, покупая байк, будь также уверен, что однажды разобьешься. Поэтому подбирай мотоцикл достойный, покруче, чтобы и на небесной Смотровой тебе завидовали те, кто разбился раньше.

     К чему расстраивать ребенка? Ему нужно верить в сказку. Правда, есть и другая: «Не ходите, дети, в Африку гулять…» Но это не по нему. Упорный парень. Скорее – упертый. Авось до дела не дойдет, он двинет по стопам папы и начнет обеспечивать жителей близлежащих домов молоком, хлебом и капустой. Много‑много лет спустя, растолстев, обзаведясь близорукостью, женой и тремя детьми, Фанта однажды увидит на дороге шикарный байк, со сладкой горечью вспомнит молодость и пригонит на Смотровую грузовик с пивом. Вусмерть напоит байкеров, и даже скамейкеров, будет сидеть с ними рядом, плакать пьяными слезами и вспоминать несбывшиеся мечты.

     – Держи на память.

     Кей отстегнул от ремня кожаный брелок с прозрачной пластмассовой вставкой.

     – Здесь мой телефон. Прощай, Фанта!

     Прошли дни.

     Сколько дней и каких дней – Кей понятия не имел. У него не было календаря. Кей жил ощущением времени. Он ощущал время как необходимость. Необходимость совершить нечто, в данный момент необходимое. Например, устроить большую стирку.

     Сейчас Урал внимательно следил за выражением лица хозяина. Пес безошибочно вычислял намерение Кея заняться стиркой и поэтому моментально забивался под кровать. Дело в том, что большую стирку Кей начинал с мытья Урала. Пес упирался, выл и долго сох, потому что был огромен. На уговоры уходило полдня, а по собственному почину пес мыться категорически отказывался и рычал при виде щетки и пачки специального собачьего стирального порошка.

     Кей вздыхал, раздевался и лез под душ. На совместную помывку Урал соглашался и долго плескался под душем вместе с хозяином, радостно лая. Остаток дня уходил на то, чтобы вымыть полы в квартире, по которым носился возбужденный своей неожиданной чистотой пес.

     Телефонный звонок отменил День Коллективной Помывки.

     Позвонил сын и обратился к папе с просьбой. Kef выслушал сына, договорился о встрече и положил трубку. Затем встал с кресла, подошел к стене и встал на голову. Из джинсовых карманов посыпались ключи, мелочь, сигареты и клочки бумажек с полустертыми словами. Большой черный пес, постукивая громадными когтями по паркету, прошлепал к хозяину. Затем улегся рядом, положив голову на лапу и внимательно глядя прямо в глаза Кею.

     Кей редко вставал на голову. Только в минуты большого душевного волнения. В такие минуты пес предпочитал держаться ближе к нему, чтобы удержать доброго хозяина от непродуманных решений.

     Сын попросил купить мотоцикл.

     Ошеломленный сногсшибательной просьбой Кей только и нашел в себе силы, чтобы поинтересоваться, не возражает ли мама против покупки. Равнодушный голос сына сообщил, что маме сейчас не до сына. У мамы объявился новый поклонник, на две головы ниже ее, но возрастом с нее, шустрый, «богатый, как Америка», таскает ей цветы каждый день и не жалеет денег на тряпки. Кей не расслышал в голосе сына ни нотки волнения.

     Мало того, он назвал мотомагазин и время, когда он там будет. Попросил папу к этому часу подобрать «что‑то стоящее». Так и сказал: «что‑то». Ни название модели, ни тип двигателя, ничего… Впрочем, он в байках не волочет абсолютно. То есть, absofuckinglutely. Если отбросить мысль о том, что сын избрал особо тонкий способ поиздеваться над отцом, тогда остается верить, что в вопросе выбора он целиком доверяется опыту родителя.

     Уралу определенно не нравилось выражение лица Кея. Он даже предпочел бы сам, без принуждения, прыгнуть под ненавистный душ, чем отпускать хозяина на улицу с таким лицом. Но тот все равно его не послушался бы. И осталось Уралу на прощание подергать клыками кожаную штанину Кея, пожелав таким образом беречь здоровье, не строить из себя героя и удирать во все лопатки, если врагов окажется больше, чем друзей.

     Кей расчесал перед зеркалом бороду, провел пятерней по волосам, нацепил самую чистую бандану. Не каждый день покупаешь байк для сына. Хотя инстинктивно Кей чувствовал, что здесь не все ладно.

     Трясясь в такси, Кей вспоминал недавний разговор отца и сына. Тревога росла. На кой понадобился байк тому, кто шарахается от велосипеда? На байке даже нет телевизора, чтобы смотреть МТV…

     …Магазин, торговавший мототехникой, располагался в громадном и глубоком подземном гараже, на много этажей уходившем в глубь земли. За свои размеры магазин прозвали «Байк‑Конг». А может, и не за размеры, а за то, что рядом стояла ошеломляющая своими размерами сдвоенная человеческая статуя: он и она, взявшись за руки, подпирают падающее небо. Именно «падающее», потому что иначе зачем таким большим людям столько лет стоять на свежем воздухе, упершись в облака и балансируя свободными руками?

     Прозвище магазина напоминало Кею «вьетконг» и будило неприятные воспоминания. Воспоминания сплошь густого зеленого цвета, плотного, как джунгли. Вязкого, как заросли. Ядовитого, как шипы дерева «нгоа», укрепленные на перекладине, искусно скрытой среди ветвей и врезающейся в грудную клетку идущего в авангарде бойца. Боец обрубил нету лиану и теперь судорожно дергается в воздухе, в метре над тропой, нанизанный на шипы «нгоа» и став новым экспонатом в коллекции скрюченных белых мертвяков, много лет собираемой племенем мео. Очень удобно и практично, потому что нанизанных на колья людей можно сразу тащить на костер и готовить горячее блюдо «Белый червяк смеется». Точно: на лице зажаренного заживо человека сохраняется подобие улыбки.

     …Кей бродил по цементному полу, среди бесконечных рядов разноцветных байков, теряющихся в темноте. За ним неотступно следовал один из владельцев торжища, тем самым оказывая исключительное уважение покупателю. Или он его просто побаивался? Зря. Сегодня Кей в тихом, лирическом настроении. Ему вдруг захотелось поверить в то, что мир не так уж плох и что даже сын, напоминающий ему пульт дистанционного управления телевизором, вдруг решил поменять что‑то в своей жизни. Хотя… Что менять в том, что еще и не начиналось?

     Байкер остановился напротив величественного чоппера, благородной осанки и чистых линий рамы и руля. Наличие хрома только в нужных местах и в умеренном количестве наводило на мысль о том, что существует еще в мире понятие гармонии и разумного эстетического равновесия. Взволнованное сопение магазинщика за спиной Кея участилось. Неужели купит?

     Для начинающего слишком круто. Но для одной из Girls with Balls – в самый раз. Надо будет сказать Кайре, она постоянно ищет подержанных японцев на замену для своих девчонок, вместо разбитых байков.

     «Странное дело. Если бьются парни – так насмерть, в блин. А как девка – так отделывается мелкими ранами и переживает не за сломанную ключицу, а за поцарапанную щеку. При аварии из девицы вытекает меньше крови, чем при месячных. Получается, что авария для девки – дело не критическое…»

     Кей остановил свой выбор на симпатичном чоппе‑ренке и попросил включить двигатель. Послушал, сел и покатил вдоль замерших на приколе байков. Надо покататься, послушать, повосьмерить, порулить.„

     …Кей почуял неладное, когда спустился на несколько этажей под землю. В это время дня здесь тихо, ни человека. Это только наверху идет кое‑какая торговля, мойка да покраска, а здесь… Бормотание почти нового движка‑вэшки, шуршание асфальта под мягкими шинами.

     Темно. Съехав по пандусу еще на один этаж ниже, Кей остановился у стены, включил фару и полез в карман за сигаретами. Закурить не получилось. Не потому, что сигареты закончились или зипа отказала. Нет.

     Далеко впереди, в темноте подземелья, настолько огромного, что его глубину не пробивали фары байка, что‑то шевельнулось. Так, слабое движение… Так птица ночью взлетает с ветки дуба, и та еще долго потом раскачивается, а у ночного путника отчаянно колотится сердце, но ветка все раскачивается, словно маятник часов, неумолимо отсчитывающих придуманные человеком доли времени, которого на самом деле нет, и которое придумано только для того, чтобы сдержать собственные душевные порывы, чтобы не узнать то, что ЗА. За пределами, за границами, за стенами…

     …Это произошло так внезапно, что Кей сначала и не понял. В темноте вспыхнули яростным огнем два большущих желтых глаза, раздался визг дикой кошки и из темноты на Кея набросилось нечто. Нечто стремительно приближалось, от пронзительного, острого, как бритва, визга под низким широким потолком не осталось места для иного чувства, кроме всеподавляющего страха. Страх сковал Кея. Байкер торчал под светом приближающихся огней, как нелепый черный гвоздь, который через мгновение согнет, перекрутит, сровняет с полом неведомая адская сила.

     Страх страхом, но пальцы Кея, хотя и одеревенели, но за доли секунды управились с рулем. Это не каждому дано. На такое способен только тот, кто способен на громадный, смертельный испуг. Кто не раз умирал от страха, но чье достоинство в том, что он всегда возрождался.

     На разворот не осталось времени. Еще секунда‑другая и Кея, вместе с неоплаченным байком, размажет по стене это чертово нечто, вынырнувшее из темноты, словно из преисподней. Кей резко взял с места и рванул навстречу неистово верещащей твари. Но отнюдь не с целью геройски погибнуть.

     Кею не нравились герои. Они подозревал их в безумии. Равняться на сумасшедших не хотелось.

     Преодолев десяток метров, Кей резко взял вправо и проскочил между бортами машин, длинными рядами выстроившихся в темноте подземного гаража. Тут же приняв влево, Кей продолжил движение, постепенно успокаиваясь.

     Он всегда успокаивался, находясь в седле байка. Человек всегда успокаивается, когда его руки и ноги чем‑то заняты. Тогда можно подумать и о голове, наполнив ее полезными и правильным мыслями.

     Правильной мыслью было остановиться. Фару Кей давно вырубил, едва сорвавшись с места. Неведомое нечто также остановилось и огонь в его глазах пропал. Тишина.

     Кей знал, что долго так продолжаться не может. Неизвестно, какими способностями обладает это «нечто». Может, оно и в темноте способно видеть, а Кей этого не умел. По крайней мере, без спецсредств. Поэтому он решился на самый простой шаг. Требовалась провокация. Не раздумывая, Кей включил двигатель и тут же выключил. Словно приоткрыл и тут же захлопнул дверь.

     В темноте заурчало, словно, зверь отрыгивал сытную пищу. Кей привстал и устремил напряженный взгляд в темноту. Длинный ряд машин отгораживал его от громадного автомобиля, проплывавшего мимо в почти нереальной тишине. Кею почудилось, что он находится посередине ночного океана на маленьком спасательном плоту, а мимо проходит громадный круизный лайнер. Сходство дополнялось тихим шорохом шин, словно о борт корабля бились волны, в салоне мерцали слабые огоньки индикаторов, как сигнальные судовые огни. Кею даже почудилось, что он слышит музыку.

     Одновременно показалось, что из темноты к нему тянутся длинные скользкие щупальца, покрытые множеством бородавок, отвратительных наростов и ноздреватых присосок. Где‑то далеко, в бензиновой темноте подземелья, капала вода, что усиливало сходство с тварью, вылезшей из глубин.

     Машина‑преследователь остановилась. Пропали звуки, погасли огоньки. Воцарилась давящая тишина.

     К байкеру вернулся старый недуг. Кенофобия. Это когда боишься пустого пространства. А если долго остаешься в пустом помещении один, то запросто можно рехнуться. В голове завертелся маленький карданный вал, стремительно набирая обороты и наворачивая на свое крохотное железное веретено байкерские чувства. Только чувства. Мыслей не осталось.

     Нервы Кея сдали, он рванул с места, не разбирая дороги, едва успевая увернуться от вырастающих из темноты столбов, подпиравших многотонные гаражные перекрытия. За спиной байкера радостно взвыл зверь, узревший добычу.

     Чоппер отчаянно старался доказать, что еще способен на многое, несмотря на солидный пробег. «Лишь бы горючки хватило!» – единственная мысль, оставшаяся у Кея. Его почему‑то абсолютно не интересовало, кто и зачем гоняется за ним, и что эти смелые джентльмены собираются сотворить с мирным байкером, зажав его в грязном углу сырого автомобильного подвала.

     Чтобы вывернуть руль влево и вмылиться в пандус, а при этом не стереть бок до позвоночника о бетонный бортик, пришлось проделать почти цирковой трюк. «Жаль, Дженни не видит! Старички еще дадут фору юным профи!» Дурацкая мысль. Почему в самые страшные моменты жизни в голову лезут идиотские мысли, вроде воспоминаний о том, как на переменке в школе, когда учился в третьем классе, упал на пол, перевернулся на спину и вдруг увидел светло‑синие теплые трусики своей первой учительницы…

     …Не только Кей оказался на пандусе. Водила‑преследователь, очевидно, очень гордился опытом и знаниями. С таким шиком и свистом он взлетел на пандус за Кеем, который даже не нашел времени изумиться скорости, с которой здоровенная черная машина развернулась.

     Верь в удачу – и она придет. Или приедет.

     Кей преодолел два этажа на сумасшедшей скорости и готов был мчаться дальше и выстрелить самого себя вместе с чоппером наружу из кривого гаражного ствола, взлетев выше супружеской пары металлических истуканов и отскочив от неба, которое они подпирают…

     …И ничего такого делать не пришлось. Пришлось резко сбросить скорость, когда навстречу Кею лихим виражом вывалился удалой пикапчик, с верхом груженный подержанными покрышками. Кей едва успел разминуться с пикапчиком, водитель которого от неожиданности резко дернул машину. Пикапчик занесло, и он прочно засел между бортиками пандуса.

     Кей охотно задержался бы и посмотрел, что будет дальше, но он очень не любил оставлять подпись под протоколами осмотра места происшествия, будь он свидетель, жертва или виновник. Пришлось удовлетвориться тем, что грохот от столкновения машины преследователя с пикапом был настолько силен, что казалось, одно за другим гаражные перекрытия обрушиваются, соединившись во что‑то, похожее на невероятных размеров многослойный торт с бетонно‑автомобильной начинкой.

     …Возвращая чоппер хозяину магазина, Кей даже не оглядывался по сторонам. Что‑то подсказывало ему, что сын не пришел, и даже более того, не собирался приходить.

     – Ну, ты и накатал! – изумился тощий магазинщик, осмотрев байк и почесывая затылок. – Когда успел столько бензина спалить?

     Ничего не оставалось Кею, как только пожать плечами и заторопиться к выходу.

     Покинув негостеприимное местечко, Кей купил банку пива тут же, около трамвайной остановки. Уселся под тополем, одиноко торчавшим посреди асфальтовой пустыни, и жадно припал к отверстию на крышке. При этом он одним глазом косил в сторону широко разинутой пасти – входа в подземный гараж, откуда валили клубы черного дыма, где метались люди и доносился естественный в таком случае крик: «Пожар!»

     «Где‑то горит», – предположил Кей.

     Он вспомнил покрышки и грохот, с которым преследователь врезался в пикапчик. «Лишь бы никто не умер».

     Кей закрыл глаза и тут же открыл, дернувшись всем телом. Кенофобия не отпускала. «Странно, – размышлял Кей, допивая пиво и закуривая, – не подозревал, что внутри меня так пусто. Надо чаще бывать среди людей».

    

КАТАЙСЯ СО МНОЙ ДО УТРА!

    

     Ночь. Луна покрыта толстым слоем пыли. Это дождевые облака. Дождь льет пятый день подряд.

     Кей сидит в траншее и дрожит, прижавшись спиной к скользкому краснозему. На нем грязная майка, грязные армейские брюки, грязные армейские ботинки. Кто сказал, что эти ботинки не промокают? Первый день дождей они еще держатся. На второй – сдаются. Кей не имеет права сдаваться. Он скорчился, зажав автомат между ног, втянув голову в плечи, чтобы дождь не лил за воротник. Когда луна выходит из‑за облаков, все вокруг блестит тропической влагой: грязь на бруствере, грязь на дне и стенах земляной ямы, грязь на лицах мертвецов. Зеленые деревья джунглей пригнулись к траншее под тяжестью широких листьев.

     Трупы повсюду. Стоят, привалившись к брустверу, сидят, приготовившись к атаке, лежат, отдыхая после атаки. Дождь не прерывается ни на миг. Луна исчезает, и Кей вновь остается наедине со своими страхами.

     Страхов много. У них есть имена. Страхи можно потрогать. Их можно позвать. Но если ты начинаешь с ними разговаривать и тебе отвечают, – ты конченый человек. От тебя осталась оболочка, и та ни на что не годна, потому что продырявлена во многих местах и распространяет зловоние гниющего тела.

     Там, в километре от траншеи, – река. Река – это дорога из ада. Кей думает о реке, и ему хочется пить. Он подносит к губам одну из стоящих на дне траншеи металлических касок, где булькают капли дождя, и полощет горло теплой водой. Он боится пускать ее к себе в желудок. Он не знает, каких микроскопических тварей на этот раз принес тропический ливень. Прошлый раз, выпив воды, он болел неделю, пока из него не выползли все восемнадцать изрядно подросших червей, не стерпевших огромного количества чистого спирта, натощак принятого Кеем.

     Шуршащий звук – словно пальнули из рогатки. Справа, на расстоянии вытянутой руки, в грязь с чмоканьем входит маленькая мина. Оперение распустилось над дном траншеи безобразным железным цветком. Мина блестит мокрым боком, в котором отражается луна.

     Кей тупо смотрит на мину. Берет за оперение и выкидывает. Взрыв и крики. Он попал в соседний окоп. Кей хохочет. Его колотит от сырости. Он ощущает только сырость. Ничего более.

     Белые пятна лиц. С неподвижных лиц покойников дождь смыл грязь. Проклятая ночь!

     Ночь – ощущение гигантской стопы, занесенной над головой. Успеешь выбежать из‑под надвигающейся тени?

     Байкеры мчатся из ночи в день, ускользая из‑под пяты. Успеть пережить ночь. Не заметить, как прошла ночь. Не успеть испугаться.

     Кто‑то принял решение. Кею приказано убираться из траншеи. Голос знакомый. Это его голос.

     Кей встает, опираясь на автомат. Он бредет по траншее, за ноги стаскивая трупы в большую кучу. Он один. Он живой? Едва ли. Разве что движется. Но это не всегда означает, что ты жив. Кей строит пирамиду из мертвецов и пытается взобраться по трупам. Мокрые по‑дошвы скользят по бледным лицам, оставляя темные полосы.

     Все напрасно. Кей обреченно сползает.

     Он присаживается на трупы и закуривает. Он пытается согреть руки. Обшарив карманы погибших, находит пачки писем и фотографий. Перед глазами мель кают незнакомые и ненужные лица, обрывки слов любви и надежды, памятные вещицы из дома. Он берет каску, выливает воду, поджигает одну из бумажек и по очереди роняет остальные в тлеющий в каске огонек, не читая.

     Мертвые тела не имеют смысла. Мертвые бумаги на мертвых телах еще более бессмысленны. Теперь все, что может сделать Кей для тех и других, – вдохнуть последнюю искру жизни в эти бумажки. Они согреют его одного. Это все, на что годится память. Согреть на пару минут и исчезнуть навсегда, превратившись в мокрый пепел.

     Кей сидит, привалившись спиной к мокрой земле, дрожа от холода и сырости. По противоположной стене траншеи сбегают струйки воды. Струйки плетут бессмысленные узоры.

     Кей мертв. Он не имеет смысла. Его жизнь не имеет смысла. Смысл не имеет смысла. ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕТ.

     Состояние покоя. Полная гармония. После армии Кей ощутил гармонию только при езде на байке. Это – особое чувство. Это – не блаженство. Это – гораздо больше. Это – все.

     Ты достиг равновесия. Байк везет тебя сам, выбирая скорость и направления. Главное – не закрывать глаза. Потому что, закрыв глаза, рискуешь никогда не вернуться.

     Это подтвердит любой мертвый байкер. Спросите, когда встретитесь ТАМ.

     Кей проснулся. Спать больше не хотелось.

     Сегодня Трибунал надумал отвезти Стаю к камням. Кею немного скучно, но его вид подчеркивает сосредоточенность и целеустремленность. Наглухо застегнутая косуха, темные очки и неподвижная посадка в седле. Кажется, что их вместе с ХаДэ отливали из одной стали.

     Раннее утро, прохладно. Здесь, посередине шоссе, сухо, но по краям, вдоль тротуаров, вытянулись темные и грязные пятна – лужи, оставшиеся после вчерашнего ливня, внезапно накрывшего загибающийся без влаги Город. Дождь лил ночь напролет и прекратился с рассветом. Земля влажна, ее испарения впитываются в мертвую кожу.

     И чего это Трибунала потянуло к камням? Такие места навещают, собираясь задобрить демонов дороги. Существует поверье, что погибший, получив выпивку, пролитую на камень, поделится с демонами, и те будут добрее к байкерам. Кей не спорит с теми, кто верит. Вера – частное дело. Но ему не по душе, что Трибуналу вздумалось общаться с нечистой силой.

     Стая передвигается обычным порядком.

     Трибунал уважает порядок, хотя от военной службы его воротит. Кей уверен, что Трибунал прав. Армия справедливее гражданской жизни. По крайней мере, в армии все равны, когда, инстинктивно пригнувшись, прыгают с вертолетного борта. Не повезло – и после десятиминутного боя полученные вчера на складе новенькие ботинки‑вездеходы достаются другому, и он сидит рядом с тобой, еще не совсем умершим, но уже разутым, и примеривает трофей, не выпуская сигарету изо рта…

     Те, к кому сейчас мчатся Бешеные, много лет назад создавали Стаю вместе с Трибуналом. Из той веселой компании он остался один.

     Солнце все‑таки умудрилось понаделать дырок в редеющих облаках, и один из лучей скользнул по лицу Кея. Он улыбнулся.

     От разогретого мотора поднимается тепло. ХаДэ ведет себя идеально. Кей позволил себе расслабиться и сейчас бесцельно глазеет по сторонам.

     Красный.

     Кей поднял руку. Колонна замедлила ход, ни на четверть корпуса не нарушая общего строя. Такова договоренность: скорость у всех одинакова и ни одной остановки в пути. Путь проверен лично Кеем.

     Подошли к светофору, когда дали зеленый. Колонна разом прибавила скорость.

     Выскочили на окружную. Стае предстояло пройти полтора десятка километров, прежде чем она свернет на шоссе и пропилит еще пару км.

     Увеличили скорость. Сегодня много машин. Впрочем, какое дело Кею до коробков? Это им до него дело. Каждый второй пялится на Стаю.

     Водители дешевых и непрочных легковушек, направляющихся на дачи, вцеплялись в руль и посматривали на Бешеных искоса, взглядом, в котором смешались ноющая боль и неуверенность. Большинство из них вспоминали веселую поддатую молодость, подаренный папой ИЖ‑Юпитер с топливным баком цвета яичного желтка и девчонку с хвостом, которую он, трясясь от пронзительного зуда в штанах, больше, чем его мотик на кривой тропинке, отвез на берег реки, туда, «где никто не видит», и там неловко сделал ее женщиной, приобретя первый опыт половой жизни. Вот она, эта девчонка, постаревшая, расплывшаяся, со злыми глазками‑пуговками, выбившимися из‑под косынки седыми волосами и животом, распирающим бесформенный сарафан. Одной рукой она прижимает к себе клеенчатую сумку с сахаром для варенья, а другой старается удержать любопытного внука, который лезет в окно и поедает байкеров широко распахнутыми глазенками.

     Владелец дорогого, ухоженного, холодно поблескивающего многослойным лаком экипажа, нагонял байкеров, замедлял скорость и некоторое время шел рядом, небрежно бросив одну руку на руль, чтобы все видели витой желтый браслет, а другой вытягивая прикуриватель и поднося его к торчащей из брезгливо сжатых губ сигарете с золотым ободком на фильтре. При этом он не отрывал взгляд от Стаи, но что было в этом взгляде, догадаться невозможно. Вероятнее всего, решил Кей, ничего и не было. Он вообще сомневался, что хозяин роскошной тачки что‑то думал. Подчинив свою жизнь одному главному принципу: «производить впечатление», он уже не был в состоянии интересоваться окружающими. Это и понятно. Он старался забыть унижения и бедность прошлого и отгонял мысли о неотвратимости смерти, которая поджидает его, присев на подоконник в гулком подъезде элитного муравейника и озабоченно прикручивая глушитель к одноразовому пистолету ТТ.

     Таких людей Кей понимал: «Я, когда еду, могу вообще не думать. Я еду. Просто еду. Может, я и не хочу думать? Да и на фиг!»

     Одна из таких машин не понравилась Кею. Уж слишком долго она неслась рядом с ними, словно прилипла. Он оглянулся на Стаю и махнул рукой дважды по направлению движения. Злой покинул строй, поравнялся с машиной и заглянул внутрь. Тем, в машине, это не по душе, но они поступили очень правильно, не сделав Злому замечание, просто резко ушли вперед. Им не понравилось выражение лица байкера. Лицо Злого никому не нравится. Злой притормозил и вернулся в строй. Кею показалось, что он недоволен.

     «Многие представляют себя на нашем месте, – подумал Кей, – но никто не хочет быть на нашем месте. Хлопотное это дело – быть».

     Здания по обе стороны шоссе постепенно уменьшались, прижимаясь к земле, словно понимая, что вдали от города можно выжить, если научиться напрямую питаться почвенными соками. Замелькали микроскопические городки и поселки, заканчивавшиеся на счет «одиннадцать». Кей изобрел собственную систему измерения скорости передвижения. На данной скорости поселок надо проскочить именно на счет «одиннадцать».

     «Десять» еще ничего, но вот «двенадцать» – это уже ни в какие ворота! Явное опоздание.

     Все эти места он проезжал не раз, и ничего здесь не менялось. Кея это поначалу радовало, потом стало раздражать. В Городе он мог свернуть в переулки и выбраться на другую улицу в поисках новых впечатлений, людей и байков. Здесь же ему предстояло увязнуть в грязи, отъехав пару метров от обочины, и навсегда остаться самым красивым из ржавеющих под мелким дождиком останков деревенских механизмов.

     Он и не пытался отважиться на такое безумство. Злопамятный ХаДэ никогда не простил бы хозяину попытку превратить байк в мотокультиватор.

     Вспомнился утренний сон. Никак не избавиться от кошмаров. Каждую ночь он идет в бой.

     «Странно, – размышлял Кей, позабыв про ХаДэ. – Все произносят слово «бой». Гражданские даже чаще. И все подразумевают атаку. Боец со штыком наперевес, полусогнутый, а вокруг красивые беззвучные взрывы. У тебя разинут рот, а ни черта не слышно, что ты орешь. Какой бред! Бой – это когда ты на привале продрал глаза рано утром оттого, что вопит часовой, которому неправильно перерезали горло. И у тебя полсекунды, чтобы схватить автомат, откатиться в сторону, вскочить и нестись в заросли. Если, конечно, заросли есть. А вот если их нет… То, что начнется, это даже больше, чем бой.

     Бой – это еще когда ты удачно прикинулся папоротником и мимо тебя прошли ровно семьдесят три автоматчика. На каждого пришлось по двенадцать ударов пульсирующего в бешеном ритме солдатского сердца. Может, они из «дружественных» войск, но лучше не высовываться. Черт их знает, этих «друзей». На месте мозгов у них вуду. И всем человечина по вкусу».

     У побывавших на войне сохранилось желание вернуться в бой, даже у старцев. Древних ветеранов тянет пострелять больше, чем молодых ребят. Последнее время Кей все чаще встречал на улицах парней, бесцельно бредущих из одного конца Города в другой, опустив глаза в покрытый раздавленными комками жвачки тротуар, отчаявшись поймать взгляд сочувствия и понимания.

     Кей угостил одного из них пивом, и тот произнес странные слова: «Может, следовало найти работу и стать как все, но это убивает больше, чем пуля».

     Он еще добавил, безучастно оглядев ХаДэ:

     «Счастливый ты. У тебя жизнь посередине дороги, у всех остальных – на обочине. А что за жизнь на обочине?»

     Вот оно, это место. Бешеные разом нажали клаксоны, и воздух прорезал вой. Выли байки, выли люди. В этом вое слились тоска, бессильная злоба на неподвластный человеку случай, на злую волю, лишающую Стаю ее братьев.

     Давным‑давно здесь разбились двое – Плуг и Сенатор. Стая переживала не лучшие времена и болезненно перенесла потерю пары Бешеных. Зачем понадобилось водиле автофургона, заполненного битой птицей, выворачивать на окружную так, словно он единственный шофер на земле, никто уже не узнает. Байкеров вдавило в асфальт, и смерть их была мгновенной и безболезненной. Водитель тогда не пострадал.

     Он умер через три дня и тоже довольно быстро.

     Испортил здоровье другому – расплатись своим. Одиннадцатая заповедь.

     Вся боль досталась Стае. Бешеные хоронили ободья, перекрученные, словно старые газеты, и вилки, завязанные узлом.

     Вдруг раскинет спицы Обод пожилой. Разойдется вилка, И ты покинешь строй.

     Смерть байкера – свободная смерть.

     Кей тогда занимал то же положение в Стае, что и сейчас. Он смотрел на смесь металла с человеческим мясом и думал. Думал о том, что большинство людей даже не представляют, до чего неудобно они устроены внутри. Все жизненно важные органы расположены так, словно Создатель специально желал человеку скорой смерти. То‑то удивился бы Господь, заглянув на Землю и увидев, как слабо его творение. Он здесь давно не бывал, как его ни просят. Спит, наверное…

     Вой прекратился так же внезапно, как начался.

     Тогда, давным‑давно, Бешеные отвезли металлические останки на ближайшую стройку, где бетонщик залил искореженное железо в небольшой плите. Теперь плита наполовину зарыта в землю в стороне от кустов, чтобы на нее не опорожнился пролетный дальнобойщик.

     Встали напротив плиты, аккуратно выстроив байки вдоль обочины, словно с небес на них смотрели раздавленные байкеры и оценивали степень оказываемого уважения. Трибунал опустился на колени и говорил с мертвыми. Живые сгрудились в кучу немного в стороне и не мешали. Они вслух вспоминали пьяного Плуга, запросто делавшего стойку на руках, на полном ходу держась за рога байка. Этот трюк вызывал живой интерес водителей, и не одна тачка разбилась вдребезги из‑за неожиданного цирка на дороге. Вспомнили Сенатора, немолодого мужика, в одночасье оставившего должность в правительственной конторе и заделавшегося свирепым байкером.

     Трибунал встал. Каждый из Бешеных по очереди подходил к камню, трогал его и медленно возвращался к своему байку. Когда очередь дошла до Барона, тот вытащил из кармана косухи никелированную фляжку и полил из нее на камень. По толстой небритой щеке скатилась слеза, почти незаметная среди струек пота.

     Придерживая ХаДэ на малой скорости, Кей дождался колонну и вмылился в зазор, заняв привычное место.

     Байкеры исчезли.

     Солнце расплавило облака, и его лучи неторопливо испаряли алкоголь с начавшего крошиться еще зимой бетона, прошитого ржавеющими жилками раздробленного металла. Камни врастали в землю, сливались с ней, медленно разрушаясь.

     Каждый, живший в Стае, достоин нескольких слов, глубоко выбитых на могильном камне.

     «Я жил в Аркадии».

     Почему все хорошее – в прошлом?

     На обратном пути остановились у небольшой пивной, заняв все столики под парой старых дубов, чудом уцелевших после расширения кольцевой дороги.

     Пиво лили все, кроме Трибунала, который попросил кофе, попробовал и больше не притрагивался к чашке, вслушиваясь в разговор Стаи.

     Говорил Вторник:

     – …дурацкий сон. Будто еду я со Стаей, а у меня отвалилась рама вместе с двигателем и задней подвеской. Раскатилось это добро по асфальту, а я с рогами в руках бегу за Стаей, толкаю вилку перед собой и еще успеваю уворачиваться от коробков. Боюсь отстать от Стаи. Дело ночью происходит, и у меня фара горит, хотя аккумулятор валяется позади, на дороге, и его уже расплющил какой‑то козел на МАЗе. Как под мост вошли, все гудеть принялись, а я – пас! Гудок не работает. Тогда я принялся орать во весь голос заместо сигнала.

     – И чем закончилось? – Только Танк проявлял живой интерес к рассказу. Капеллан мрачно молчал, вертя в руках зипу. Остальные еще не отошли от свидания с камнями, помалкивали и мрачно переглядывались.

     – Мать ввалилась в комнату и перетянула меня по башке веником. Тут яч и проснулся. Оказывается, я на весь дом орал, даже собаки на улице залаяли, даром что живу на третьем этаже. Потом уснул, и уже ничего не снилось. Потом опять проснулся.

     – А чего просыпаться, если все уже?

     – Все?

     – Ну, ты ведь не перся больше под мостом с вилкой в клешнях?

     – Нет.

     – Ну?

     – Что «ну»?

     – Проснулся чего?!

     – Менты приехали, – нехотя произнес Вторник. – Соседи вызвали. Сказали, что родители меня наконец‑то убили, а я перед смертью криком исходил. Я с предками со школы в контрах. Дня не проходит, чтоб они меня на бычки не вытянули. Из церкви не вылезают. Туда идут трезвые, а возвращаются – еле ноги волокут.

     – И что соседи?

     – Я им кайф сильно обломал, когда вышел к ментам на лестницу голый, только шлемаком член прикрыл. Старушка из восемьдесят второй – хлоп в обморок! Ментовский медик ее оживил, провоняв нашатырем весь подъезд.

     – А потом что?

     – Ничего. Пошел снова спать. Уснул и проснулся, когда вы под окнами кнопки давили…

     «Правильно поступил Трибунал, запретив Стае трепаться на людях, – размышлял Кей, вслушиваясь в разговор. – Что подумают люди, услышав? Очарование Стаи улетучится, как дым».

     – Что скажешь, Кей? – Капеллан отвлекся от зипы и развернулся. – Растолкуй нам всем, что бы сей сон значил.

     – Проблема в том, – невозмутимо начал Кей, забросив ноги на стол, – что человек живет одновременно в нескольких стаях. А это противно природе любого живого существа. Но на работе одна стая, дома – другая, в компании – третья. А если компаний несколько? А если ходит по бабам? А когда много ездит, то вынужден примыкать к временным стаям, если человек общительный. Общительные долго не живут. Вспомните Христа.

     Последнее замечание – специально для Капеллана.

     – То есть вынужденная жизнь на несколько стай расстраивает психику и разрушает человека как личность. Жизнь в одной стае угодна природе и всем, желающим жить с природой в мире и согласии.

     Болтовня отвлекла Бешеных от мыслей о скоротечности жизни. Стая заинтересованно слушала. Каждому не терпелось встрять в разговор со своей темой.

     – …дороги – дрянь! И никогда они у нас хорошими не будут! – горячился Танк. – Надо не дырки заделывать, а все полотно менять! Атак… Одно расстройство. И для байкера, и для байка. Езда, конечно, приключение, но не до такой же степени, чтобы загнуться на ровном месте, когда асфальт под тобой разошелся, и ты летишь к центру земли! А на кой, скажите, мне знать, что там, под землей, раньше положенного времени? Я еще свое не откатал!

     Похрустывая чипсами и отхлебывая пиво, Стая внимала речи Танка. Тема дорог его здорово задевала. Причина быстро прояснилась:

     – У меня между ног добра на полcта тысяч баксов, а они…

     Стая дружно заржала. Из дверей пивной выглянул встревоженный хозяин, но тут же успокоился. Дракой не пахло. Отсмеявшись и закурив, Капеллан посерьезнел:

     – Ты мнительный, Танк. За твое добро столько не дадут. Разве что твои яйца от Фаберже.

     Танк насупился и буркнул:

     – Ты знаешь, что я имею в виду. Не хрена булькать без дела.

     Никто не обиделся. На своих не обижаются.

     – Танк прав, – заявил Морг и помахал в воздухе пустой кружкой, подзывая официантку в зеленом передничке. – Дороги у нас в стране, конечно, паршивые. Старая истина.

     Приятно поболтать в обществе равных, когда некуда спешить, жарко и полунагие девчонки едва не вываливаются по самые трусики из окон проезжающих автобусов. Так им хочется понравиться крупнотелым байкерам.

     Кей возразил:

     – Где‑то я читал, что плохие дороги – это государственная стратегия. Часть оборонительного плана на случай внезапной агрессии.

     – Это как же? – с набитым ртом изумился Освальд‑младший, отвлекшись от жирной дымящейся сардельки и двух гор рассыпчатого жареного картофеля и тушеной капусты.

     – А вот так, – рассуждал Кей. – Предположим, на всех картах дорога обозначена, как трасса федерального значения в Город. Попрет по ней враг, а она окажется улучшенной грунтовой и заканчивается в болоте. Тут врагу со всей его мудреной техникой и каюк! Особенно хороший каюк может быть осенью. Или весной… Впрочем, если подумать, на наших дорогах врагу в любой сезон крышка.

     – Оставьте, ребята, – устало бросил Злой. – Я думаю, что дела у нас в стране так паршивы, что наверху порешили казну потратить лучше на еду и баб, чем на какие‑то дороги в никуда. Они, наверное, правы…

     Замолчали.

     – Споем? – предложил кто‑то, не подумав.

     На него зашикали, но поздно. Заскучавший Барон моментально оживился, радуясь возможности продемонстрировать вокальные способности, и немедленно забасил, заставив в страхе разлететься ватагу кормящихся при ресторане галок:

     Чопорный чоппер Чопал чуть‑чуть…

     Со слухом у Барона плохо. Ему не дали закончить и моментально освистали, правда негромко. Он не сильно расстроился, потому что все равно забыл слова.

     Укоризненно покачивая головой, Капеллан успокоил певца:

     – Сын мой! Ты не виноват в том, что тебе трайк на ухо наехал. Но в детстве тебя могли бы предупредить. Кто тебя воспитывал?

     Барон не умел отвечать кратко. Он вытер губы наверченной на запястье банданой и нудно загудел:

     – Если в порядке очередности, то сперва бабушка, специалист по творчеству английского сатирика Генри Филдинга. Читала мне его на ночь. Когда я научился говорить, то выплюнул соску и заявил, что Филдинг – полный отстой! Бабушка вскоре скончалась. Родители пробовали воспитывать, когда навещали меня в интернате в редкие дни приезда из Штатов, где работали русскими физиками на китайской фирме. И так до того дня, пока меня не повалила на маты в школьном спортзале моя училка по физкультуре, огромная потная кобыла в шортах, с двумя дынями впереди и чемоданом вместо задницы. Она оставила меня после уроков, чтобы потренировать перед городским чемпионатом по тяжелой атлетике.

     Барон зажмурился от удовольствия и продолжил:

     – На пару мы маты едва до дыр не протерли! У нее оказалась богатая фантазия, и мы придумали несколько новых способов использования спортивного снаряда «козел», шведской стенки, бревна и гимнастической палки. Попытались еще поработать с канатом, но она подвернула ногу, свалившись вместе со мной из‑под потолка. На этом наш сексодром работу закончил. После этого я занялся самовоспитанием. И нечего гоготать! Девчонку себе завел, из параллельного класса.

     Болтовню оборвал голос Трибунала:

     – Кончай треп, братва. Снимаемся.

     На въезде в Город Трибунал притормозил, на ходу перебросился с Кеем парой слов и повел Стаю между длинными бетонными заборами, окружившими многие тысячи расползшихся в разные стороны гаражей. Казалось, нет им конца, этим прибежищам убогой автотехники, хранимой хозяевами как последнее сокровище, без которого они навсегда перейдут на положение пешехода, существа неполноценного.

     Дома Кея ждали Урал с поводком в зубах, сам по себе разморозившийся холодильник и сообщение на автоответчике от Покера, приятеля Кея еще со школьных времен. Кей включил автоответчик на прослушивание и затеял возню с Уралом, якобы стараясь вырвать поводок из пасти. Вот еще! Урал рычал сквозь крепко сжатые челюсти и не отпускал. Не отдам, дескать, а то еще ты повесишь его на гвоздик, и не видать мне прогулки. А у соседнего дома гуляет стриженая пуделиха, такая самочка, что закачаешься. Урал увидел ее утром из окна и втюрился по самый хвост. Платонические чувства быстро перешли в собачью похоть. К приходу Кея пес обезумел от страсти.

     Песий рык отвлек внимание Кея от автоответчика, и пришлось прослушивать еще раз. Покер был немногословен. Приглашал к себе, сказав, что ждет в любое время, потому что у него отпуск и он торчит дома, маясь от скуки.

     Покер маялся от скуки не один, а в компании с ящиком коньяка, который успел опустошить наполовину, хотя отпуск начался всего несколько дней назад. Кей встретил Покера во дворе, когда тот, покачиваясь, брел от табачного ларька с блоком самых дорогих сигарет, какие смог найти. Внешность Покера вызвала у Кея неприязнь: коротенькая стрижечка, коротенькая кожаная курточка и маленькая сумочка со множеством отделений и миниатюрной ручечкой. Мальчиков в таком прикиде, с такими крохотными сумочками и немужскими повадками Кей во множестве наблюдал на улицах европейских городов в компании обеспеченных пожилых господинчиков.

     Покер приветствовал Кея, долго обнимая и тыкаясь губами в его бороду. Даже обронил сигареты. Нагнувшись, долго пытался ухватить выскальзывающий целлофановый бок. Ухватив цветастую коробку, еще дольше не мог разогнуться, раскачиваясь и балансируя. Кей не мешал Покеру, готовый прийти на помощь, если тому станет совсем плохо. Покер сумел собраться, и остаток пути до дверей великолепной квартиры они проделали быстро.

     Последний раз Кей был у Покера лет пятнадцать назад. Мало что изменилось. Разве что экран телевизора больше, стены белее, прибавилось полок, на которых расставлена разнокалиберная музыкальная аппаратура, а демократичный потертый текстиль сменила роскошная диванная кожа. Родители Покера, давно умершие, оставили тому в наследство жилье, деньги и теплое местечко в министерстве «каких‑то» дел. Покер никогда и ничего не умел делать толком, поэтому в министерстве его приняли как родного, и он сразу влился в коллектив, напиваясь до бесчувствия дважды в неделю. Если выдержать этот ритм, поучал как‑то Покер Кея, то можно достичь изрядных высот и войти в правительство.

     Когда‑то они с Покером классно катались, вместе пережили не одно приключение, а теперь Кей смотрел на остатки человека, маленькими глоточками попивая коллекционный коньяк и слушая бесконечный пьяный треп:

     – Я слез, – вещал Покер, пытаясь нарезать твердую, как ножка стула, колбасу и не замечая, что пилит тупой стороной ножа, – когда понял, что моя страна никогда не станет великой байкерской державой. А в другой я кататься не намерен. Мы обречены прозябать на обочине мировой цивилизации, трясясь от холода рядом с раздолбанным байком отечественного производства, подогревая себя водкой и чувством принадлежности к величайшей нации мира!

     Кей перегнулся через стол (друг принимал его на кухне) и перевернул нож. Покер немедленно порезался, но не сильно и не обратил на порез внимания. Сейчас не это для него главное. Порезанную колбасу он рукой переложил на тарелку и продолжил:

     – Можно стать байкерской державой, если много людей имеют много денег. Тогда мы покупаем фирменные байки или строим завод и производим их сами. Этого нет и уже никогда не будет! Бензина ни хрена не осталось… Верь мне, Кей, у меня точная информация. Я нахожусь на острове… Нет, на острие! Да, на острие научно‑технического прогресса. Я точно знаю, что он уже закончился. Отвожу байкерам еще десять – пятнадцать лет езды. Затем – все… Стоп‑машина! У нас в стране – так точно. Бешеные как появились, так и сгинут. Чем вы лучше других?

     «Поразительно. – Кей уперся глазами в кнопку на телефоне. – Человек в резину пьян, но речь его гладка и безукоризненна».

     Действительно, Покер проговаривал слова так, словно долго размышлял, затем записал мысли и выучил текст наизусть.

     «И на черта мне эта мука? Терпи, Кей!»

     Колеблющейся рукой отправив кусочек колбасы в рот, Покер зажмурился от удовольствия, долго пережевывая мясистый толстый кружок, проглотил и грустно подытожил:

     – Правда, у Бешеных есть Трибунал. Поэтому шанс выжить у вас выше, чем у других. Возьми хоть мою Стаю… Пошли, покажу!

     Вошли в невероятных размеров комнату, все стены которой занимали шкафы с антикварными изданиями, судя по темным переплетам и золотому тиснению. Ан нет! Кей присмотрелся и едва не рассмеялся, вовремя удержавшись. Какой‑никакой, Покер все‑таки школьный друг.

     Все шкафы забиты фотоальбомами! С переплетами под старину и золотыми буквами затейливого шрифта, сплетавшегося в слова и фразы: «Новый год», «Греция», «Мертвое море», «Ирландия», «Я и Америка», «Переделкино», «60‑летие шефа» и прочая дребедень в том же духе. Еще больше понапихано видеокассет. Тысячи и тысячи фото и видео. Похоже, Покер заснял едва ли не каждый день своей жизни. Видно, ему нравилось наблюдать себя со стороны. Так ему больше верилось в то, что его жизнь правильна и что он вообще еще жив. На всех фото стояла дата и час съемки. Покер вытянул альбом с названием «Моя стая» и сунул в руки Кею:

     – Любуйся, старик, а я пока отолью.

     Стая Покера являла собой группку людей с очевидными признаками переедания и недостаточной физической нагрузки, страдающую болезнями сердца, печени и желудка. Люди улыбались, строили рожи, принимали забавные позы и ни на одном фото не расставались со стаканом. Кею показалось все это настолько искусственным и нелепым, что он с досады едва не швырнул альбомчик в форточку. Друг другом, но тащиться на байке в такую даль, чтобы пялиться на изображения людей, которые ненавидят Покера, что ясно по их взглядам… Впрочем, на фото они все друг друга смертельно ненавидят и боятся.

     Внимание Кея привлек единственный альбомчик без названия. Черный корешок манил неизвестностью. Кей оглянулся на дверь. Ему казалось, что он вторгается в запретную зону.

     В поспешно снятом с полки и раскрытом альбомчике находились фото его и Покера молодости: диковатые развлечения, драки, путешествия… Вот Кей развалился на байке и спит, свесив руку едва не до земли. В руке – бутылка с остатками пива… Здорово, наверное, погуляли! Покер, с опухшим лицом, устроился под кустом сирени, в обнимку с двумя потрепанными девицами, вероятно, после бессонной ночи. И снова Кей, но уже снятый не так давно: верхом на ХаДэ, с серьезным видом выруливает на проспект. Лицо так четко вышло, что можно разглядеть даже крохотный крестик, болтающийся на серьге…

     За спиной послышались шаги. Кей захлопнул альбомчик и поставил на полку. Незачем давать Покеру тему для бесконечных и бесполезных воспоминаний.

     Покер вернулся, на ходу вжикнув молнией на брюках, продолжил, словно и не отлучался:

     – Помнишь время, когда наши байки были простыми «Уралом» и «Днепром»? Ничего не изменилось: байкеры на «Уралах» хотят могучих японцев, но не могут себе это позволить. А те, кто на японце, не хотят назад, на «Урал». Дурацкий каламбур… Те, кто катался на отечественной технике, знает, что это такое. А тот, кто сразу получил богатую тачку, не собирается опускаться. Он просто слезает, стоит ему потерять японца.

     Кей молча курил и не возражал. Нравится Покеру уговаривать самого себя – милости просим. Кей согласен немного послушать. Посидит еще полчаса – и домой. Надо с Уралом (о, черт, всюду Урал) еще разок погулять, а то сегодня время ушло на скандал с дамочкой, которая вывела во двор пуделиху, чтоб им обеим… Когда Урал потащил его к этой расфуфыренной кудрявой псине, ее хозяйка решила, наверное, что они хотят их обеих изнасиловать, причем еще неизвестно, кто из двоих – хозяйка или собачка – приглянулись крупногабаритному, дрожащему от страсти Уралу.

     – Понимаешь, милый Кей, – с сентиментальным вздохом вальяжно тянул Покер, вытаскивая пробку из очередной коньячной бутылки, – хотел я стать уик‑энд‑байкером. Катался бы по выходным, глядишь, пить стал бы меньше, перейдя на пиво. Но и на это меня не хватило. Представляешь, скорость перестала нравиться!

     Хохотнув, Покер икнул, обдав Кея перегорелым коньячным ароматом. Сам он запахи уже не различал и вдохновенно продолжал:

     – Сам понимаешь, скорость для байкера – средство самоутверждения. Хочется ехать, словно Капитан Америка, и оставлять за хвостом затраханных жизнью граждан. Таких, как я, например… Только некуда бежать. Езда на месте. Ехать – не ехать, уехать – не уехать… Через десять минут ты остановишься и увидишь тех же самых людей, как будто и не уезжал! Можешь час ехать, год… Те же гнусные рожи! Только, может, с другим разрезом глаз… Черные рожи, желтые рожи… Поэтому байк – средство симуляции ухода от проблем.

     Слово «симуляция» далось Покеру с трудом.

     – Ты почему на фото один? – прервал Кей рассуждения приятеля, раскрыв альбом со «стаей Покера». – У тебя, по‑моему, дочь и жена…

     – Дочь, жена… – подтвердил Покер и хитро прищурился. – Только я себя вижу, а их – нет. Поэтому на фото я один. У них свои фото есть, без меня. Потом покажу. Да они, кстати, сами скоро завалятся. Хочу их порадовать известием!

     Покачиваясь, Покер встал, откинул руку в сторону и заявил:

     – Завтра! Нет, послезавтра… Словом, скоро снова залезу на байк! Жди меня, Кей! И я появлюсь…

     Он отхлебнул коньяк из горлышка, поперхнулся и зашелся кашлем.

     Вытерев рукавом слюнявый рот, Покер продолжал, откинувшись на диван. Голос звучал тише и тише:

     – Хотя… Скажу откровенно. Харлей – мечта, взращенная искусственно. В нем нет практической необходимости: дорог, технически несовершенен, жесток, капризен, его опасно хранить. Хозяин обречен на переживания: сопрут – не сопрут? Все это предусмотрено изобретателями системы «Харлей – мечта». Ты, Кей, жертва этой системы. И я тоже, потому что и сейчас верю в магическую силу и божественное назначение Харлея. Байк становится неотвязным кошмаром, смыслом всех действий. Вот х…я какая! Искусственная мечта вырастила андроидов с кучей комплексов. Они и есть байкеры.

     Перед тем как совсем отрубиться, Покер сосредоточил взгляд на Кее и с пьяной удалью заметил:

     – До меня дошли слухи о «золотом байке». Хана теперь всей братве!

     Кей насторожился. Покер продолжил, сощурившись, словно стараясь не упустить важную мысль:

     – Я его понимаю, этого золотого. Нужно очень сильно ненавидеть байкеров и байки, чтобы придумать такое! Собрать мотоцикл из золота – тонкое издевательство. Я на такое не решусь никогда.

     Кей уточнил:

     – Золота жалко? Или не обучен с людей кожу сдирать?

     Покер не ответил. Он умолк, и через секунду Кей услышал болезненный храп упившегося в дым человека. Кею нравился Покер, какую бы чушь тот ни порол. Покер не раз выручал его в трудные времена, когда Кей ушел жить на улицу. Стащив с друга ботинки и уложив бесчувственное тело на диван, Кей подложил под голову стопку снятых с полки фотоальбомов.

     – Не старайтесь, не оценит.

     Кей обернулся на голос. Девушка с длинными темно‑русыми волосами, затянутая в волнующе‑узкие джинсы и с полоской синей ткани, едва закрывающей грудь удивительно красивой формы.

     – Проснется и даже не вспомнит, с кем пил. Она прошла в комнату, по дороге швырнув на стол сумочку и складной зонтик. Заметив на низком столике бутылки, присела рядом и налила коньяку в одну из стопок, в беспорядке расставленных по всей полированной поверхности.

     Кей молчал, уставившись на девушку, лихо опрокинувшую в себя содержимое стопки и замершую с открытым ртом. Коньяк действительно хорош. Содержащийся в нем мощный и ароматный заряд едва не опрокинул самоуверенную девицу на пол. Покачнувшись, она удержалась и встала, искоса бросив на Кея независимый взгляд.

     «Рановато начинаешь. Надрать бы тебе задницу, малышка. Или еще что сделать…»

     Поправив сползающую с груди ткань, она еще раз взглянула на Кея.

     – Вы меня не узнаете?

     – Нет!

     – Я – жена, вон, его…

     Она поджала полные губы и небрежно ткнула пальцем в сторону безмятежно посапывающего на диване Покера.

     Пришло время Кею удивляться. Он не удержался:

     – Иди ты! Жена? Вы отлично сохранились, мадам, для своих лет! Простите, я искренне…

     Девушка игриво покачала бедрами, что в другой обстановке Кей растолковал бы иначе. Сейчас это следовало понимать, очевидно, как простое кокетство.

     – Я – вторая жена… А с первой вы знакомы?

     – Видел однажды, издалека. Давно это было. Ваш супруг привозил ее на Смотровую площадку.

     – Самое место для осмотра! Любит она осмотры! Только б на нее и пялились! – неожиданно взвилась девица, сверкнув глазами и моментально превратившись в маленькую фурию. Ей шло демонстрировать злость.

     Она нагнулась к низкому столику и подняла стопку с остатками коньяка. Специально или нет, но так она продемонстрировала Кею все свои достоинства: тяжело колыхнулась грудь, едва удерживаемая тонкой тканью, и еще больше натянулись джинсы, притягательно обтянув то, что не нуждалось в искусственных средствах для округления.

     В отношении жен друзей Кей следовал незыблемому принципу: не трогать! Но сейчас внутри него обрушились тщательно возведенные за много лет подпорки, и сердце с гулом покатилось вниз, сшибая на своем пути остатки благоразумия. Теперь он мог думать только об одном.

     – Я вас знаю. Вас зовут Кей. Мне рассказывали… Э‑э‑э… Муж рассказывал! Кстати, мы с ним давно не живем вместе.

     – В смысле?

     – В том самом смысле. И очень давно. Почти всегда. Кстати, – к ней вернулось игривое настроение, – у меня есть фильм про вас всех!

     Кей удивленно поднял брови, и девушка пояснила, поглаживая пуговку на джинсах длинным зеленым ногтем указательного пальца:

     – Ну, где все Бешеные по дороге едут. Муж снимал… Фильм не здесь, а там, в другой комнате. Я поставлю и вас позову.

     До Кея дошло, что будет дальше, и его слегка затрясло от предчувствия. Но как странно! На вид‑то ей лет восемнадцать. Если не меньше… А, какое ему дело! Лишь бы Покера не потянуло в туалет с двумя пальцами во рту.

     Она позвала его минуты через две, и Кей побрел на голос, ощущая дрожь в коленках. Чувство, знакомое каждому мужику. Ну, если облом! Поначалу Кей заподозрил что‑то неладное, но после того как жена Покера (или кто там она ему?) дважды укусила его, он сам рванул в атаку и тем отрезал себе путь назад. Целый час прошел, за окном темнело, но оба не ощущали усталости.

     Он лежал поперек огромной кровати, широко раскрыв глаза, и следил за самым волнующим в мире зрелищем: девушка разводила для него длинные ноги, медленно, заставляя Кея в который раз пойти мелкой дрожью и наблюдать с едва сдерживаемым звериным бешенством, как увеличивается прямо перед глазами темный островок и томно раскрываются лепестки, куда он, Кей, врывался, вваливался, вонзался, погружался, где тонул, барахтаясь и не зовя на помощь, потому что слаще такой погибели представить себе ничего невозможно.

     Взяв ее первый раз, Кей испытал ощущение, что его нагло обманывают, но перед зовом плоти все другие чувства растворились. Кей послал принципы очень далеко. Но она… Не то она играла с ним, проверяя на прочность нервов и желая полностью подчинить своей воле, не то она действительно слегка, почти незаметно, смутилась в самый ответственный мо‑. мент.

     Она многое знает, но не все и не главное. Кей терялся в догадках в те редкие минуты, когда наступала передышка и оба замирали, чтобы через считанные мгновения снова кинуться друг на друга, высунув языки и кусаясь, словно животные, долго искавшие пару, и едва дотерпевшие до случки, чуть не сойдя с ума в одиночестве.

     Два или три раза Кей слегка спасовал перед неожиданными требованиями дикой кошки, не знавшей границ в стремлении удовлетворить себя. Она навязывала свою игру, и Кей с опозданием ощутил, как ловко она сделала свои желания его желаниями. Ведьма! Это уже не игра. Это – война. Приняв вызов, Кей вынудил ее кричать, заставив испытать длинную череду мгновенно сменяющихся чувств – от острой боли до многократного оргазма. В отместку она до крови разодрала ему спину когтями, но тут же залечила раны, нежно касаясь царапин горячими губами.

     Как внезапно все началось, так же стремительно и закончилось. Неожиданно девица перегнулась через Кея. Он решил, что она созрела для еще одного раза, набрал побольше воздуха и зарылся лицом в манящую грудь, но она схватила лежавшие на скомканных джинсах малюсенькие часики, взглянула и охнула во весь голос. Пока она стремительно натягивала одежду, Кей успел еще раз внимательно рассмотреть юное создание и понял, что его обманули, но в чем заключается обман, он так и не сообразил.

     Она ему отчаянно нравилась, но он не торопился со скоропалительными заявлениями. Торопиться некуда. Покер дрыхнет, а вечером дел нет. ХаДэ загнан на стоянку, где гордо возвышается под окнами маленького кирпичного домика, в котором дядька‑смотритель трясется от чувства жестокой ответственности за доверенную ему кучу денег на двух колесах.

     Девица умчалась, не попрощавшись. Сначала она пробежала в коридор, откуда до ушей Кея донеслось поскрипывание дверцы стенного шкафа. Затем помчалась на кухню. Гулко хлопнула дверь черного хода (Кей знал о его существовании еще с детских времен), и вернулась тишина, прерываемая беспокойным кряхтением Покера, которому, очевидно, снились иллюстрации к его заумной лекции: тонущие во льдах байкеры, порхающие в облаках Харлеи и колонны «Уралов» и «Днепров» защитного цвета, марширующие по улицам, залитым кровью пешеходов.

     Затушив со вкусом выкуренную сигарету, Кей поправил простыни, медленно оделся и вышел из спальни, оглянувшись. За окном темнело. Повозив рукой по стене, он нащупал выключатель, и комнату залили потоки света от полудюжины ярких ламп большой люстры. Кей невольно сощурился и поднес ладонь к лицу. Похоже, в этой спальне кто‑то боится темноты… Даже ночника нет.

     Он увидел брошенное на спинку стула платье, и его поразила одна деталь. Чтобы удостовериться, он взял платье, присмотрелся и со злостью отшвырнул в сторону. Может, Покер заболел и наряжается в женские тряпки? Его молоденькая «супруга» запросто утонет в таком балахоне.

     Недоумевая, он покинул спальню и остановился, задумавшись. В голову не приходило ничего, кроме мысли о необходимости проверить масло в ХаДэ и заменить, если что.

     В коридоре щелкнул замок входной двери, и раздраженный Кей повернулся к дверям, намереваясь устроить небольшой допрос. Возможно, что и с пристрастием. Сейчас эта девчонка ему все расскажет!

     Вошла женщина, полноватая, в очках, примерно одного с Кеем возраста и замерла, увидев незнакомца. Кей улыбнулся:

     – Я знакомый. Знакомый Покера. Если собрались кричать, то не надо. Я не грабитель.

     Раз у нее ключ, значит, она здесь не чужая.

     Женщина бессильно опустилась на стул около двери, аккуратно поставив на блестевший свежим лаком паркет сумку и полиэтиленовый пакет. Стенки пакета проткнули вязальные спицы, мягко обозначились контуры пары клубков шерсти. Кей зрительно ощущал мягкость и упругость клубков, двух шерстяных котят – отраду тоскующей женщины.

     – Я вас знаю, – донесся до ушей Кея тихий женский голос. – Вас зовут Кей. Мне о вас рассказывал муж.

     Байкеру показалось, что пол поехал у него под ногами. Он действительно слышит эти слова, или ему чудится? Кей не нашел ничего лучше, как переспросить:

     – Муж? Этот?

     Очень глупый вопрос. Очень глупая ситуация.

     Женщина поправила очки и внимательно посмотрела на Кея. Он не производил впечатление законченного идиота, но она на всякий случай кивнула и подтвердила:

     – Да. Тот, кого вы и прочая сорокалетняя детвора все еще зовете Покером.

     От возможной догадки Кея прошиб холодный пот. Неужели? Если так, надо уносить ноги.

     Женщина встала, забыв про тапки, и приблизилась к дивану. Кей подошел ближе, на тот случай, если она вздумает ударить Покера бутылкой по голове.

     – И так – каждый день… – донеслось из‑под прижатых к лицу ладоней с большими золотыми перстнями. – Каждый божий день. Не могу же я бросить работу и сидеть с ним рядом, как с ребенком! Сволочь проклятая! Фашист!

     В ее голосе зазвучали знакомые Кею истерические нотки. Слова тоже знакомы. По собственному опыту он знал, чем такие жалобы заканчиваются и что такой тон означает.

     Женщина отчаянно всхлипнула, повернулась к Кею и уткнулась в его широкую грудь, сотрясаясь от рыданий. Тот меньше всего ожидал подобного оборота и неуверенно погладил супругу Покера (настоящую!) по голове. В мозгу булькали дурацкие фразы вроде «Ну‑ну!» и «Все обойдется!» – их Кей благоразумно решил оставить при себе.

     В конце концов, он с Покером давно рассчитался по долгам… Да и ХаДэ заждался. Неизвестно еще, что там у него за общество на незнакомой стоянке.

     «Твоя партия сыграна, Покер. Надо повышать ставки, а у тебя ничего в жизни не осталось, кроме альбомчиков, которые ты надеешься сдать партнерам как большую ценность. Дураков нет. Тебе придется пасовать. А мне пора уходить».

     Кей последовал традициям диковинной семейки и покинул дом, не прощаясь с его обитателями, в полной уверенности, что более не увидится с ними никогда. По крайней мере, в этой жизни.

     – Я говорю: пошла отсюда, шалава! Шваль подзаборная!

     – Не нуди, хер задроченный! Сам отвали!

     – Ах ты, сучка! Выставила вымя наружу и думает, она здесь лучше всех!

     – Вымя у меня – что надо, дядя! Не бухти… Смотреть разрешаю, а лапы спрячь! Кому сказала! Убери клешни!

     Кею показалось, что в диалоге женского и мужского голосов один ему хорошо знаком. Правда, слышал он его недолго, но зато недавно. Так и есть!

     На стоянке около смущенного ХаДэ толкались двое: смотритель в синей застиранной куртке, сидевшей на нем коробом и носимой всеми сменами по очереди, и новая знакомая Кея, претендовавшая на звание второй жены Покера. Кей остановился, закурил, прислонился к стене сторожки и наслаждался тихим вечерком, свежим воздухом и зрелищем проклевывавшихся на темном небе звезд. Интересно, что этих двоих так цепко держит около ХаДэ? Надо бы пойти проверить. Байкер сделал последнюю затяжку, затоптал окурок и широким шагом направился к занятной парочке.

     – Вот он, хозяин! Пришел, наконец‑то! – с облегчением заорал смотритель стоянки и отпустил русалку в джинсах. – Ну, держись теперь, беляночка!

     Торопливо и с обидой он поведал Кею, как «эта» воспользовалась тем, что он отвлекся, подбежала к байку и…

     – …и приковала себя, сволочь, так, что теперь отпиливать придется!

     Помятая и растрепанная девица сидела, прислонившись к передней вилке ХаДэ, дула на синяки, оставленные цепкими лапами смотрителя, и затравленно посматривала по сторонам, напоминая взъерошенного хищного зверька, загнанного в угол. Другая рука прочно прикована к вилке никелированными наручниками. Кей охнул и схватился за карман косухи.

     Так и есть! Сперла, дрянь такая, по дороге к двери. Когда поспешно смывалась, предчувствуя приход матери. В том, что девица – дочь Покера, Кей почти не сомневался.

     – Ножовочку принести? – услужливо предложил смотритель. – Ментура рядом, помогу девку доставить, если что. Недорого.

     Своим ключом Кей молча отстегнул наручники и оттолкнул девушку от ХаДэ. Ему показалось, что байк с облегчением вздохнул, избавившись от живого прицепа. Кей включил зажигание и после первых оборотов электростартера запустил двигатель.

     Нагнувшись, он схватил девчонку за руку, резко дернул к себе.

     – Садись! Живо!

     С каменным выражением лица она подчинилась. Кей не ждал, пока она устроится поудобнее, а вырулил со стоянки на проспект и немедленно начал разгон. ХаДэ плавно набрал скорость, в ушах Кея засвистел ветер, и к байкеру вернулось хорошее настроение. Осталась только кое‑какая мелочь.

     – Эй, а помедленнее нельзя?

     Девица недовольно подала голос, это послужило сигналом Кею резко газануть. ХаДэ завибрировал, что пассажирка немедленно ощутила всем телом, особенно нижней частью. Она замолчала, и через минут пять такой езды Кей понял: девчонка упорно будет терпеть и готова пожертвовать своей круглой попкой, хоть разбейся Кей вдребезги!

     Сбросив скорость, он свернул в крохотный парк за станцией метро и резко затормозил. Соскочив с байка, Кей наблюдал, как девушка медленно покидает пассажирское седло. Когда она встала, покачиваясь, и с наслаждением потянулась, он ударил ее по щеке и, без перерыва, по другой.

     Она даже не заплакала. Только щеки покраснели, и в напряженно сузившихся глазах мелькнул ведьминский огонек. Кей решил, что ее стоит наказать еще разок, но только он об этом подумал, как она с шипением прыгнула и цапнула острыми зубами руку Кея, повыше запястья. Никак не ожидавший подобного, Кей дернулся, взвыв во весь голос. Интеллигентная пожилая пара, гулявшая по аллее, торопливо повернула обратно, испуганно оглядываясь.

     Девица отошла в сторону, словно ничего не случилось, села под деревом, прислонившись к стволу, достала сигареты и принялась искать зажигалку. Нарочно она так делала или нет, но Кей включился в игру, щелкнув зиппо. Прислонившись к ХаДэ, он тоже закурил и только теперь подробнее рассмотрел девицу, изредка дуя на руку. В доме Покера на гляделки не нашлось времени.

     Сказать, что она хороша, значило сказать мало. Кею она не доставала и до плеча, но это и неудивительно. Женщины одного с ним роста пугали его. Сложена настолько правильно, что глаз не мог зацепиться ни за один изъян в фигуре. Ведущие джинсовые фирмы мира просто не догадываются о существовании этой роскошной девицы, иначе открыли бы военные действия за право сделать из нее «Фигуру фирмы».

     Вот только грудь у нее больше, гораздо больше, чем у обычной девчонки ее роста и возраста.

     Разбросанные по плечам волосы спутались от ветра, и сейчас она нервными движениями пыталась их поправить, скорее инстинктивно, чем по необходимости. Аккуратная челка, чтобы скрыть умный лобик, который она морщит, задумываясь. Длинные, нервно подрагивающие ресницы. Большие влажные губы, которые часто облизывает острый розовый язычок. Круглый подбородок, детской формой выдающий тщательно скрываемую ранимость.

     Но глаза, глаза!

     У людей таких не бывает. Кей охотился на трех континентах, везде, куда его заносил армейский контракт, и теперь он попытался найти аналогию в мире животных. Припомнилась ангольская саванна. В полночь местные жители приволокли привязанную к палке самку гепарда. Они сказали, что она долго ходила вокруг полуживой антилопы, лежащей на решетке из тонких сучьев, закрывающей большую дыру в земле. И только через несколько часов решилась подобраться, подстегиваемая жалобным писком голодных детенышей, которых могут запросто сожрать гиены. Когда ее извлекали со дна ямы, она успела искусать и исцарапать человек десять. Самка гепарда злобно шипела и бешено извивалась, опутанная прочными веревками.

     Кей запомнил ее глаза. Такой ненависти и жажды свободы он раньше не видел. Ночью он пробрался к грузовику, в кузове которого неутомимо возилась длинная желтая кошка, надрезал веревки, предоставив ей самой довершить дело, и тут же удалился, решив, что благодарность дикого зверя ему ни к чему. К утру ее уже не было, что с удовлетворением отметил Кей, сидя в палатке, прислушиваясь к стенаниям расстроенных пропажей аборигенов и опустошая утреннюю фляжку местного фруктового самогона.

     – Сколько тебе лет? Она задумалась.

     – Ну‑у…

     – Значит, шестнадцать.

     Судя по гордо дернувшимся плечам, Кей попал в точку.

     – Что с отцом творится? Мне показалось, он не в себе.

     Девица жестко усмехнулась и привстала, чтобы выдернуть из‑под себя острый сучок. Кей засмотрелся на стройные ноги, и у него противно запершило в горле. Он закашлялся, и девица бросила на него недоуменный взгляд.

     – Простое дело. – Она изъяснялась в телеграфной манере. – Он решил больше не жить. Ему, видите ли, надоело. Заодно и нам житья не дает. Кстати, ты ее встретил?

     Кей пропустил мимо ушей наглое «ты».

     – Виделись.

     – Значит, понял, до чего мы дошли.

     В течение пяти следующих минут девушка излагала историю, слышанную Кеем сотни раз.

     – …Они все делают наспех. Будто боятся не успеть. Куда не успеть? Сами не знают. И мне житья нет. Мать одного хочет – чтоб я не забеременела раньше времени. Кто знает это время? «Ответственное решение – завести ребенка!» Завести, представляешь! Как собаку.

     – Собака собаке рознь, – резонно заметил Кей, копаясь в кожаной седельной сумке.

     Обнаружив на дне железную банку с самым популярным в мире напитком, он довольно вздохнул. Есть чем угостить девушку! Жидкость показалась теплой и противной. Отпив немного, он протянул банку девице, которая приняла ее обеими руками, с благодарностью взглянув на Кея. Насмешливые искорки в глазах сводили его с ума. Так она и пила, держа жестяной цилиндрик руками, словно подставляла сложенные корабликом ладони под струю родниковой воды.

     Он смотрел на девушку, вспоминал дочь и понимал, что из этой образцовая домохозяйка не получится, хоть пристрели.

     – Что тебе от меня надо? Приковаться наручниками – дурацкая идея.

     Ее волновало другое:

     – Можно, я буду у тебя жить?

     В горле снова запершило, и поэтому Кей не торопился с ответом. Девушка истолковала молчание по‑своему.

     – Ты давно нормальную еду ел? Я тебе готовить буду. Я умею.

     Кей поднял голову, словно вспоминая. А ведь действительно! Она права. Чипсы, пиво и гамбургеры – это даже не еда, а, как выразился бы Барон, «обман фантазии».

     Оставалось одно препятствие. Кей опустил глаза и с сомнением посмотрел в глаза девушке. Он‑то не против…

     – Надо спросить Урала.

     – Это еще кто? – девица недоумевающе уставилась на Кея.

     – Друг. Я думал, у меня их много, но остался один.

     – У тебя еще один человек в доме?!

     – Больше, чем человек. Собака. Напрягшаяся было девица с облегчением вздохнула.

     – Тогда договоримся.

     – Интересно знать как? Если даже я…

     – Я буду с ним гулять каждый день.

     Удар ниже пояса. Она договорится с Уралом. Так, наверное, даже к лучшему. А выкинуть ее за дверь он сможет без труда в любой момент.

     В отношении девицы Кей явно переоценивал свои возможности.

     – Ты испортила мне вечер.

     – Ну, не совсем. Тебе что, не понравилось?

     Она умудрилась кокетливо пошевелить бедрами, даже сидя на земле.

     Черт, она еще и заигрывает! Кей мысленно вернулся на полчаса назад и что‑то похожее на смущение промелькнуло на его лице. Сказать про девицу «бесстыжая», значит, выдать ей большой комплимент.

     А ей все до лампочки! Она встала и стряхивала с себя налипшие на джинсы травинки.

     – Мы можем пойти в клуб. Здесь недалеко. Вечер в честь Дня Первого Вознесения Всемогущего Тимоти Лири. Попрыгаем – и к тебе! С родителями – о'кей. Я на все лето укатила к подружке. Куда, к какой – не их дело. Да им все равно.

     – Между прочим. У тебя есть справка о прививке от бешенства? – поинтересовался опытный в таких делах Кей, садясь на ХаДэ и продемонстрировав глубокий укус. – Мне не в кайф таскаться на уколы.

     – Достану, – пообещала девица, устраиваясь поудобнее за спиной Кея. – Завтра сбегаю к ветеринару. Человеческие доктора почему‑то отказываются со мной говорить.

     – Справку я повешу в коридоре.

     Кей подумал, что набирается целая галерея справок. Правда, остается надеяться, что девица не будет трогать соседей. Если, конечно, те не подадут повода.

     – Блох у меня нет, – деловито сообщила девица. – И чумкой я не болела. Вылизываю себя каждый божий день. В этом деле мне равных нет. Самая чистая бойцовая сука в Городе.

     – Тогда тебе нужно дать кличку.

     – Зови меня Кока‑Лола.

     – Читаешь мои мысли? Ты – девушка опасной породы.

     – Я хочу, чтобы ты обо мне помнил каждый день.

     – Да уж… – произнес Кей, осторожно дуя на укус: может, прижечь?

     Девица беспокойно возилась за спиной.

     – Эй, ты что там делаешь?

     – А вот что!

     Держа руками рога байка, Кей заглянул себе под руку и увидел, что одна из полосок лапши, свисающей с рукава, завязана узелком.

     – Каждый раз, берясь за руль, будешь думать обо мне.

     Кей покосился на весело покачивающийся узелок и ничего не сказал. Только прикусил губу. В путь, Кока‑Лола! Даже если этот путь короткий, как жизнь.

     Ночной клуб «Лошадь Спешит Домой» встретил Кея и Кока‑Лолу оглушающим грохотом из всех углов огромного зала, болезненно‑вежливым отношением охранников, настороженно покосившихся на кожаные доспехи Кея, и полным отсутствием мест, где можно «спокойно посидеть». Избегавшему шумных ребячьих посиделок, Кею представилась возможность убедиться, что культурная жизнь Города бурлит в самом прямом понимании этого слова.

     Новая знакомая чувствовала себя своей в обстановке, промышленным шумом напомнившей завод по переработке старых автомобильных кузовов. Она немедленно согнала полусонного подростка с крохотной приступочки в дальнем углу зала, усадила Кея и отправилась «искать знакомых». Кею не нравилось торчать косматым темным динозавром среди ярко наряженных юношей и девушек. Но он в который раз за день промолчал.

     Кока‑Лола растворилась в море разноцветных тряпочек, порхающих по всей территории клуба, знакомящихся, целующихся, ссорящихся, пьющих, спящих, танцующих, болтающих, смеющихся, толкающихся, грустящих или, как Кей, молча разглядывающих собрание людей, объединенных одной целью – на один вечер забыть о существовании человечества и то, что они сами однажды родились.

     Интересно, что здесь пьют?

     Бар как таковой, с неизменным суетящимся барменом и высокими стульями, отсутствовал напрочь. Желающий выпить подходил к стене, в которой имелось несколько отверстий с надписями «Водка», «Виски», «Белое», «Коньяк». Жаждущие совали деньги и в обмен получали пластмассовые стаканчики с содержимым, соответствовавшим надписи над дыркой. Кей оценил прогрессивную примитивность сервиса. Весьма удобно. Из‑за всепроникающего музыкального шума не слышно ни слова, хоть ори бармену на ухо.

     Пиво предлагали бродившие по залу измученные мальцы, наряженные в форму на манер военной. Каждый малец предлагал отведать свой сорт. И каждый таскал за собой аппарат на колесиках, смахивающий на гибрид огнемета с пылесосом. Из носатой трубки в подставленный пластмассовый стакан лилось пиво. Наполнив стакан, парни подхватывали «пивометы» и тащились дальше.

     Удобно, когда пиво само идет к тебе. Кей подозвал одного из «огнеметчиков» и получил порцию пенной жидкости, по вкусу неотличимую от раствора стирального порошка. Кей поставил пластмассовую посудину под стенку, подальше от себя, и решил, что хорошего пива здесь не получишь.

     Однообразная музыка молотила по ушам, но постепенно Кей перестал ее замечать. Кое‑что в клубе ему даже понравилось: ди‑джей, восседавший под потолком в устройстве, стилизованном под неряшливо открытую консервную банку с надписью «DJ Flastor IILiang»; просматривавшиеся сквозь густую пелену табачного дыма отсеки в стене, копирующие тюремные камеры – с нарами, зарешеченным оконцем и небольшим столиком, намертво прихваченным к полу; танцпол с батутом, на котором по очереди прыгали расходившиеся плясуны; прозрачные квадраты пола, под которыми на небольшой глубине сновали пестрые тропические рыбки, которые (счастливые!) не слышали музыкального грохота и воспринимали топчущихся над ними размалеванных фриков как естественную часть фауны местного кораллового рифа.

     Кея плотно окутала чужая болтовня, но при всем желании он не смог бы разобрать ни слова без помощи сурдопереводчика с большим стажем работы в дурдоме. Постоянные посетители в посредниках не нуждались и понимали друг друга по движению губ.

     Искусственная жизнь требовала искусственных стимуляторов. Чудесами химии присутствующие вогнали себя в состояние, близкое к трансу, и то вяло покачивались, ожидая слышимую только им смену мелодии, то заводились в бесконечном кружении на одном месте.

     Кей неторопливо брел по огромному залу, и публика расступалась. Так чайки разлетаются, завидев плавник акулы. Кей натыкался взглядом на лица. Некоторые торопились отвести глаза, другие неподвижно смотрели сквозь Кея. Они его не видели. Они вообще ничего не видели.

     Выбеленные лица с густо очерченными бровями. Лица, словно набросанные второпях на листе бумаги обломком уголька. Кто‑то рисовал и отбрасывал, рисовал и отбрасывал… Сегодня вечером рисунки ожили и собрались вместе потанцевать. К утру уголек осыпется, и на белые листочки придется наносить новый рисунок.

     Взлохмаченные волосы, блестящие одежды, тонкие, колышущиеся фигуры, замедленные движения. Зал похож на поле, беспорядочно поросшее цветами. Порывы ветра пролетали по травянистой глади.

     Некто невидимый подал неслышимый знак. Колыхание цветов прекратилось. Пестрота организовалась и перестроилась в правильные длинные полосы. Намечалось нечто особенное. Народ изготовился к ритуальным танцам. Каждый занял свой ряд.

     Бум‑бум‑бум!

     Пию‑пию‑пию!

     На сцене появились двое в одинаковых белых одеждах, похожих одновременно на больничные пижамы и индийские дхоти и пенджаби. Парочка принесла с собой огромный барабан и флейту.

     Бум‑бум‑бум! Краснорожий малый с барабаном работал от души, старательно надувая щеки при каждом ударе, что делало его самого похожим на инструмент.

     Пию‑пию‑пию! Флейта подвизгивала в унисон барабану. Изможденный флейтист изящно выставил вразлет острые локотки.

     Музыканты слаженно топали ногами. Полы белых одеяний развевались.

     Бум‑бум‑бум!

     Пию‑пию‑пию!

     Зал маршировал в заданном ритме. Публику захватил ритм. Ритм подавил и подмял под себя всех.

     «Они будут маршировать до утра, – решил Кей. – Угарная вечеринка. И как это додумались, что маршировка – самый заводной танец на свете?» Он пробирался к выходу, бесцеремонно расталкивая встречных. Некоторые истерично смеялись и совались ему в лицо. Хотелось набить морду одному‑другому, но Кей сдерживался.

     – С тебя еще не сняли кожу? Кей замер. Медленно обернулся. Кто? Кто сказал это?

     Где этот… эта… это… что‑то… кто‑то…

     Бесполезность всего.

     Сегодня кладбище проводит День Открытых Могил. Одинаковые мертвые лица. Бесполезно искать живого среди трупов.

     В Кее росла злоба.

     Его мутило. То ли от глотка «стирального» пива, то ли от обстановки, где у окружающих особей на лицах застыла маска отрешенности.

     Около выхода он наткнулся на Кока‑Лолу. Она допытывалась у охранника: «Свалил этот длинный байкер или нет?»

     Кей схватил ее за локоть и, не обращая внимания на негодующее верещание, потащил прочь. Под знакомой луной ему легче дышать.

     – Ты хочешь зрелище? Ты его получишь! Садись, пока не передумал!

     Понятливой девочке не надо повторять дважды. Терез десять секунд они мчались в глубокой ночи, распугивая одинокие коробки.

     Кей злился. Он часто, без причины, менял скорость, резко газовал или, наоборот, еле‑еле тащился. Ха‑Дэ смущен. Байк тяжко задумался над необъяснимым поведением хозяина. Сильная машина осторожно помогала Кею восстановить душевное равновесие, смягчая порывистую езду и плавно выдерживая повороты.

     Что‑то с тобой не так, Кей.

     Давным‑давно к нему обратились неприятные люди и требовательно заявили: «Мы хотим знать правду!»

     Они хотели знать, почему его отряд никогда не приводил пленных.

     Кей ответил, не задумываясь: «У меня правда закончилась. Зайдите в следующей жизни». Люди ушли не сразу, а еще долго и плохо говорили с Кеем. Глупые люди, они пытались ему угрожать. Зачем? Кто еще согласится наводить порядок в джунглях, где так заметна белая кожа?

     Интересно, кем ты будешь в следующей жизни. Кей? Подорожником под скрипучей дверью деревенского сортира? Возможно…

     Тогда, после тяжелого разговора, он сбросил полевую форму, облачился в мертвую кожу и помчался по дороге в поисках Стаи. Он нашел свою Стаю и пошел по неведомому пути, он испытал новые ощущения, острые и волнующие.

     Главное – перебороть гордость, принять авторитет вожака и согласиться с байкерским уставом, слова которого не для бумаги.

     Примкнув к Стае, Кей получил возможность думать. У байкера больше секунд в минуте, чем у прочих. Правда, он расточителен, разбрасывается полученным даром и спускает драгоценный талант на пиво и девок…

     Проскочив мост, ХаДэ свернул в арку большого несуразного дома. Здесь Кей намеревался срезать угол и пройти внутренним двором, разбудив жителей ревом двигателя. Кока‑Лола притаилась за спиной. Иногда Кей ее не ощущал. Пару раз он обернулся, чтобы убедиться, что она все еще здесь. Упрямо надвинув на брови рваненькую бандану, найденную Кеем в сумке для инструментов, девчонка сидела, как влитая, не шелохнувшись.

     Кей одобрительно хмыкнул и нырнул под следующую арку, собираясь на скорости проскочить улицу. Ночь темна, можно слегка нарушить правила. Скинув скорость, он подал ХаДэ вперед, но тут же резко затормозил, отчего Кока‑Лола высоко подпрыгнула и громко выругалась в гулкой тишине арочного свода.

     – Замолкни! – грубость в умеренных дозах никому не вредит. – Слезай!

     Горько усмехнувшись, девушка полезла с седла. Путешествие закончилось! Она рассчитывала на большее.

     Не покидая байк и помогая себе ногами, Кей отогнал умолкнувший ХаДэ во двор и остановился. Схватив Кока‑Лолу за руку, он потащил ее за собой в арку.

     – Вот и развлечение! Что скажешь? Кока‑Лола недоверчиво хмыкнула и выглянула на улицу. Широкая улица пуста. Поразительно пуста. Только свет уличных фонарей. Ни одно окно не горит, и непонятно: то ли все действительно спят, то ли граждане выключили свет, подползли на коленях к подоконникам и робко выглянули, осторожно отодвинув целебное растение алоэ и головку лука, проращиваемую в банке с мутной водой.

     Девица раздраженно обернулась, решив, что ее разыгрывают. Но тут ее уши уловили далекий звук, нарушивший тишину замершей в нехорошем предчувствии улицы. Кока‑Лола обернулась, всмотрелась и едва не вскрикнула. Кей крепче сжал ее руку, и она сдержалась, но он отчетливо ощутил, как рука задрожала. Ага, значит, есть все‑таки на свете вещи, которых она боится! Впрочем, этого испугалась бы не только она.

     Чужие заполнили улицу широкой полосой, затопив ее от края до края. Чужие знают, что здесь им никто не помешает. Смельчаков нет.

     Много чужих на сверкающих хромированными двигателями разноцветных байках:

     черных, как южная ночь красных, как воды азиатских рек белых, как цветы опийного мака синих, как океан зеленых, как рисовая плантация.

     Прямоугольные флаги с неясными рисунками вознеслись из‑за спин и хлопают над головой у каждого второго. Толстые кожаные латы особого покроя, выработанного за столетия межклановой борьбы. Раскрашенные лица с иероглифами на щеках и густо татуированные торсы с множеством шрамов. Резкие выкрики, в которых прорывается тысячелетняя злоба переселившегося в Город потомственного крестьянина.

     Некоторые выбивались из общей картины, нарядившись в дорогие костюмы, белые рубашки, однотонные галстуки и темные очки. В сочетании с крепко сжатыми губами и неподвижным, пронизывающим взглядом узких щелочек, они казались пародией на гангстеров из американских фильмов.

     Мелькали поднятые над головами дубинки с вытравленными по всей поверхности иероглифами и короткие мечи, маленькими молниями сверкавшие в сиреневом уличном свете. Те, у кого лица не скрыты за ушастыми шлемами и забралами, стянули черные маслянистые волосы зелеными повязками с белыми надписями восточной вязью.

     Множество амулетов, нанизанных на тонкие кожаные ремешки, болталось на шеях. У некоторых к седлам приторочены обезглавленные куры, оставляющие на земле бурое многоточие крови, капающей из растворенных тупым ножом шей.

     Иногда кто‑то невидимый отдавал неслышный приказ, крики и рев двигателей смолкали, на улицу накатывало тяжело давящее молчание.

     От колонны исходил тропический жар. Душно, хотя затаившуюся в арке парочку овевает ночная прохлада.

     Кей наблюдал спокойно, без эмоций. Кока‑Лола побледнела, прижалась к нему и глубоко дышала, раздавленная мощью колонны. Кей усмехнулся и погладил ее по голове. Успокойся, ершистый напуганный зверек!

     Пока есть Бешеные и он среди них, все будет нормально. Хуже, если Стая рассыплется. Тогда все умрут.

     Кей перевел взгляд на колонну.

     Не отраженный холодный свет уличных фонарей видит Кей в темных стеклах шлемов, скорее похожих на боевые, чем на защитные, а блеск пожаров и сверкание молний над разоренным Городом. Не грохот двигателей, а предсмертные хрипы гибнущего некогда великого народа, накрытого огромной желто‑зеленой волной, за которой встает солнце; народа, не успевшего сбиться в Стаи и скрыться в спасительном Лесу, о который разобьется волна с Востока.

     Темнота поглотила колонну, и на улицу вернулась тишина. Странная это была тишина. Словно после эпидемии чумы. Когда уходят даже крысы.

     – Кто это? Она потрясена.

     – Зубы дракона.

     Кей сплюнул, не сдержавшись.

     – Прошлым летом было меньше. Значит, прорастают…

     – Я никогда раньше не видела…

     – И не могла. Как из‑за океана потянуло гарью, так они здесь сразу оскалились. Радуются. Теперь хотят всё. Подавай им весь наш Город, тебя, меня…

     – И… Что? Что дальше?

     – Либо мы, либо они.

     У них оставалось мало времени, чтобы успеть застать тот тревожный момент, когда Ночь неуловимым глазу прыжком перемахивает призрачный барьер и принимает новое имя – Утро.

     Было продолжительное катание в перелесках, среди заброшенных поселков, под высоко взметнувшимися искореженными металлическими конструкциями, по разобранным железнодорожным путям, через гулкие и пустые заводские цеха, выгоревшие много лет назад, и мимо куч подозрительно мерцающих отбросов. Затем Кей оставил ХаДэ около поваленного недавним ураганом дерева и размеренным шагом направился в темноту, в сторону рассвета.

     Девица старалась не отставать и настойчиво держалась ближе к Кею, хотя быстрая ходьба по песку давалась ей с трудом. С каждым шагом она зачерпывала кроссовками пригоршню песка и старалась вытряхнуть его, тихо бурча невнятные ругательства. Кей не обращал внимания на ее недовольство и упорно продвигался вперед.

     Внезапно он остановился. Кока‑Лола налетела на него и только приоткрыла рот, чтобы высказаться, как Кей пригнулся и прошептал:

     – Здесь! За мной! И – ни слова!

     Они пробирались сквозь лишенные листьев кусты, раздвигая голые ветви и царапая ладони. Пару раз Кока‑Лола упала в кромешной темноте на твердую землю и больно ушибла локоть и коленку. Она злилась, но молчала. Решив доказать, что способна на многое, она обогнала его и непременно свалилась бы в пропасть, если бы Кей не ухватил ее за руку. Она заскользила кроссовками по краю, но удержалась и через миг лежала, гневно сопя, прижатая к камням его сильной рукой. Дивное зрелище открылось перед ней.

     Огромная яма заброшенного карьера, края которого терялись в темноте. Склоны круто уходили вниз, оканчиваясь среди гигантских обломков известняка. Их острые края неприятно резанули глаза Кока‑Лолы. Она поежилась, представив, что осталось бы от нее.

     Вокруг громоздились ряды проржавевших насквозь механизмов: тракторы, бульдозеры, автокраны, самосвалы с потерявшимися невесть где кузовами и несметное количество автобусов, слепо пялящихся в небо пустыми окнами. От груды истлевшего металла веяло кладбищенским духом и холодом могилы. Кей ощутил, что девушка крепче прижалась к нему, и у него снова заныло под сердцем. Давно такого не случалось. Лишь бы ХаДэ никому не рассказал, как влип его хозяин.

     Кей привстал и беспокойно прислушался. Неужели облом? Но сегодня такая ночь…

     Комариное жужжание приближающегося оппози‑та кольнуло слух. Кей замер, обхватив девушку за плечи, словно боялся, что она шевельнется, спугнет невидимого байкера, звук настороженно смолкнет, а затем стремительно удалится.

     Нет! Невидимый байкер упрямо двигался вперед, продираясь сквозь песок и нащупывая колесом твердую поверхность тропинки, ширина которой позволяла проехать только одному байку и о которой ему много рассказывали, о которой он мечтал, мучился страхом, но отважился ступить на нее. Сознание того, что обратной дороги нет, придавало сил, и Кей услышал, как мотор увеличил обороты. Для разгона байкер выжимал максимум возможного из двигателя, напоследок приведенного в идеальный порядок.

     Они увидели его, взлетевшего над карьером, на миг зависшего над пропастью, шлемом коснувшегося луны, широко раскинувшего руки, словно обнимающего весь подлунный мир, прощающегося со своими братьями и медленно, мучительно медленно заскользившего вниз.

     Кока‑Лола широко раскрыла глаза и впилась ногтями в Кея, приготовившись услышать грохот пробивающего гнилые автобусные крыши байка и предсмертный вопль.

     Ничего.

     Просто ничего. Тишина.

     – Зачем ему это?

     – Спросить не у кого. Все, кто прыгал, исчезают. Их как будто больше нет и никогда не было.

     – А что там, в темноте, на дне?

     – Недавно я был там днем. Днем там ничего нет. Одно ржавье. Ни трупов, ни байков.

     – А ночью?

     – Ночью, думаю, тоже ничего нет.

     – Вообще ничего?

     – А что еще может быть в темноте, кроме ничего, если и днем там пусто? Ржавье не в счет.

     Призрак. Призрак байкера.

     Он прикатил сюда, как приезжают все призраки погибших байкеров.

     Как прикатят еще многие и многие. Чтобы совершить прыжок в вечность. Байкер не умирает. Он срывается.

     Прошел день и еще день…

     …Кей проснулся через четверть часа после того, как уложил в кровать сонную Кока‑Лолу и сам рухнул рядом.

     Девица заворочалась во сне и лягнула Кея, как пони копытцем. Байкер даже не выругался. Тяжелая усталость мучила его. Нет, скорее даже ломила, выкручивая суставы. Не то чтобы его утомили события прошедшего дня, нет. Да и не было никаких особых событий. Байкера мучили нехорошие предчувствия. Если попытаться уснуть, все исчезнет…

     …Пес сидел рядом, уставившись на Кея и тяжело дыша. Собачье сопение и гипнотизирующий взгляд Урала заставили Кея разлепить веки. Он с трудом приподнял голову. Пес обрадовался пробуждению хозяина. Крепкие собачьи клыки осторожно зацепили большой палец хозяйский ноги, пес попятился и Кей едва не свалился на пол.

     Пес вел себя странно. Он тяжело протрусил к окну, встал на задние лапы и уставился на ночной двор. Кей вздохнул и побрел вслед за собакой. Встал рядом и принялся тупо разглядывать квадрат детской площадки, слабо освещенный единственным фонарем, хилую березовую рощицу о пяти кривых стволах, серые от летней пыли крыши многочисленных автомобилей, по случаю жары ночевавших вне душных боксов, под окнами граждан.

     Кей почесал живот, широко зевнул и собрался было отвернуться, но Урал, наблюдательное животное, тут же принялся елозить когтями по стеклу. Соприкосновение стекла и острых когтей создавало крайне неприятный звук. В темноте спальни недовольно заворочалась Кока‑Лола. Кей встревоженно обернулся. Она лежала, отбросив простыню, погруженная в безмятежный девичий сон.

     Тишина в мире нужна для одного – дать девушкам спокойно спать. Им хорошо, а остальной части человечества – и подавно. Потому что когда девушки просыпаются, в мир возвращается война.

     Урал прекратил царапать стекло, зато принялся тихонько скулить. Ого! Значит, он чует такое, что волнует его разум и беспокоит посильнее сновидений с собачьим сексом. Кей понял, что если не успокоить пса, тот поднимет лай и разбудит Кока‑Лолу. А вдруг ей это не понравится? И она уйдет? Тогда Кей останется без обещанного регулярного питания, а пес – без утренних прогулок…

     Ерунда! Кей понимал, что не из‑за этой ерунды ему нужна Кока‑Лола. Уже несколько дней в его душе аврально трудилась бригада реставраторов, спешно собирая по дальним углам остатки человеческих чувств и пытаясь склеить нечто, похожее на картину счастья. Пока получался детский рисунок: синее до изумления небо, на котором солнце ощетинилось острыми лучами‑прутиками, да нереально‑зеленая полянка с крохотным кубиком дома и неизменным дымом, курящимся из косо торчащей трубы. Но это только начало.

     Пес негромко гавкнул и вернул Кея к действительности. Выхода нет. Придется влезать в кожу и побродить вокруг дома. Либо спугнуть команду покрышечных воров, «скатывающих блины» от машины в самом темном углу двора, либо спугнуть парочку, неудобно устроившуюся для любовных ласк на низенькой оградке песочницы, либо… Кей уже оделся и перестал напрягать фантазию вариантами. Пес предпочитал не доверять на слово и поковылял до дверей, дабы убедиться, что хозяин не перекуривает за дверью, а спускается вниз. Самого Урала Кей оставил дома, охранять покой сонной девы.

     Байкера насторожила настойчивость, с которой пес постарался выпихнуть его из дома. Ноги сами потащили Кея туда, где стояла его главная ценность – ХаДэ. Сначала – проверить байк, а потом уточнить, не сыпят‑ся ли на Город атомные боеголовки.

     …В этот лунный час в гаражах никого не было, если не считать пожилого охранника, сморенного старческим сном у невыключенного телевизора, на экране которого мелькали черно‑белые полосы. Да еще в глубине, у дальних боксов, едва мерцал огонек. Здесь чинился один из тех энтузиастов автомобилизма, который не столько ездит, сколько лежит под коробком, размышляя о несовершенстве мира, в котором уже не осталось контргаек нужного калибра.

     Сунув ключ в замок, Кей привычно толкнул дверцу и шагнул вперед. Все оказалось не так просто. Дверца не поддалась, и Кей едва не врезался лбом в' железный лист, из которого эта дверца вырезана. Кей отступил и недоверчиво толкнул дверцу еще раз, посильнее, с тем же результатом.

     Проверил замок. Замок открыт. Складывалось впечатление, что за дверью находится большой весельчак, который просто не хочет впускать Кея в его собственные владения. Не успев даже додумать до конца это предположение, Кей с яростным воплем навалился на дверцу. Та едва‑едва поддалась. Кей ослабил нажим и дверца мгновенно захлопнулась. Как в сказке, ей‑богу!

     Байкер стоял напротив гаража и тяжело дышал, сжимая кулаки. Будь у него лом… Или… Кей огляделся по сторонам, но ничего подходящего не заметил. Со злостью пнув массивные гаражные ворота, покрашенные свежей краской цвета морской волны, Кей дрожащими пальцами вытащил сигарету и закурил. Больше всего его волновала судьба ХаДэ. Как он там, за дверями? Цел ли? Их разделяли несколько метров, но, чтобы преодолеть это расстояние, требовались усилия поболее тех, на которые способен Кей.

     У вдруг байка там НЕТ?

     Кей выронил сигарету изо рта и накинулся на дверь. Та выдержала напор, поддавшись на пару сантиметров и снова захлопнувшись перед носом бессильно матерящегося байкера.

     – Проблемы, сосед?

     Кей обернулся, чтобы послать автора участливого вопроса куда подальше. Но… Перед ним стоял вроде как ангел, в грязнейшем из комбинезонов, вытирая руки еще более замызганной тряпкой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась береткой. Тщательно перенеся грязь с рук на беретку, водила водрузил ее на голову.

     Это был именно водила, тот самый, единственный на все гаражи, мучавшийся то ли от бессонницы, то ли от того, что жена поутру устроит ему выволочку, если они не смогут перевезти на дачу куски фанеры, подобранные вчера на свалке.

     При помощи одного жеста и двух‑трех слов Кей объяснил водиле, в чем проблема. Не раздумывая, тот отправился в свой бокс и вернулся на машине, которая явно была его ровесницей. А было водиле лет пятьдесят.

     Пара минут ушла на то, чтобы продеть трос под ручкой дверцы. В свое время Кей славно потрудился, приварив к ней здоровенную металлическую скобу. На «раз‑два‑взяли!» водила подал машину назад. Дверь гаража плавно приоткрылась. Кей не торопился сунуть туда голову. Приоткрытая дверца уж очень напоминала готовый к работе капкан. Но мысль о ХаДэ не давала покоя. Кей полез внутрь, при этом едва на споткнувшись о неведомо откуда взявшуюся под ногами веревку. Громко ругнувшись, он нащупал на кирпичной стенке выключатель, щелкнул пластмассовым рычажком и… мгновенно выключил свет.

     – Ну, чего там у тебя, сосед?

     По праву помощника, водила просунул голову в щель. Кей испытывал желание стукнуть его в нос, но сдержался.

     – Лампочка перегорела, – произнес чей‑то голос. Кей не сразу догадался, что это его собственный голос.

     – Так я принесу! У меня их полно!

     Водиле явно понравилось быть полезным. К тому же впереди маячила перспектива глотнуть с Кеем пивка у ночного магазина.

     Кей уже почти уверил себя в том, что увиденная на миг дикая картина ему почудилась. Сейчас он включит свет – и нет никакого повешенного, что болтается прямо посередине гаража, рядом с ХаДэ, который, слава господу всемогущему, жив, и, кажется, невредим.

     Кей отказался от помощи. Он не помнит, что сказал, но, очевидно, отказ прозвучал в довольно грубой форме, потому что сосед ушел, недовольно бормоча себе под нос что‑то о «двухколесных пижонах, мать их, и отца, и бабушку…»

     Дождавшись, пока водила заведет машину и отъедет на порядочное расстояние, Кей зажег свет.

     Ничего ему не почудилось. Кей зажмурился и снова открыл глаза. Невероятно, но покойник не исчез. Более того, это был узнаваемый покойник. Знакомый покойник. Даже очень знакомый, хотя он и не входил в число близких друзей Кея. Скорее, в число близких врагов.

     Принято считать, что человек, скончавшись, теряет многие свои отрицательные внешние черты, которые словно стирает неведомый ластик, оставляя те, хоть и малочисленные, но положительные черты, с которыми покойный предстанет перед менеджерами потустороннего мира.

     При жизни Шторм производил на Кея отталкивающее впечатление. Перейдя в иное, безжизненное качество, он стал просто отвратителен. Шторм висел, повешенный под потолком гаража, в своей неизменной тельняшке, с боцманской дудкой, болтавшейся на изрядно вытянувшейся шее. Петля глубоко врезалась в кожу, почти скрывшись под жирными складками. Шторм выпучил один глаз, а второй был полуприкрыт, словно подмигивал. Знаменитый штормовский порез от уха до уха, вместе с пастью, заклеен широкой полосой коричневой упаковочной ленты. Здоровенные волосатые ручищи стянуты за спиной такой же лентой. Ноги не доставали до бетонного пола, совсем немного.

     Секунду Кей раздумывал, как снять Шторма. Следовало поторопиться. Не потому, что в широкой груди Шторма еще могла теплиться жизнь. Шторм был мертв, как капитан Дрейк, которого, кажется, постигла та же участь. Но мог вернуться водила, чтобы вторично предложить свои добрые услуги. Его реакцию при виде повешенного матроса в гараже байкера Кей даже не хотел представлять.

     Кей обошел Шторма и ему стал ясен смысл изуверской забавы неизвестных палачей. Шею Шторма перетягивала не банальная веревка, а металлический трос, из тех, что используют в качестве такелажа на больших дорогих яхтах. Трос пропущен в отверстие на металлической балке под потолком и другой его конец тщательно, очень тщательно закреплен на ручке двери с обратной стороны.

     Несмотря на прохладу гаража, байкера бросило в жар. Это что же получается? Значит, палаческая команда (одиночка не управился бы со Штормом, дверями и тросами одновременно) пробралась в гараж Кея, оставила здесь спеленатого Шторма, закрепила трос на дверях с внутренней стороны и покинула гараж, оставив Шторма, живого, стоять с петлей на шее и ждать, пока Кей сам его удавит, пытаясь открыть дверь.

     Неоднократно желая смерти Шторму, Кей ни разу не задумывался над тем, как это произойдет. И в самых пьяных видениях он не представлял, что удавит Шторма в собственном гараже. И место не подходящее, да и для байкера, каким бы Шторм ни был мерзким типом, вид смерти выбран препаскуднейший.

     Процесс освобождения Шторма занял немало времени. Прежде всего, Кей, при помощи зубила, перерубил трос на двери, чтобы закрыть ее и предотвратить появление нежелательных свидетелей. Кей и не пытался удержать трос, чтобы Шторм помягче приземлился на бетон. Шторму все равно, а ладони Кея моментально превратились бы в кровавую губку. Кроме того, Шторм свалился удачно, не задев ХаДэ. Роскошный байк стоял, поблескивая и радуясь появлению хозяина. Хозяин молча разглядывал свое сокровище.

     – Я на тебя столько денег угрохал, а ты так и не научился говорить… – бормотал Кей, обходя ХаДэ и тщательно его осматривая. Для этого пришлось сперва откатить в сторону безжизненное тело Шторма, оказавшееся на удивление тяжелым. Беглый осмотр показал, что с байком все в порядке. Общую картину слегка портил слабый серый отпечаток на резине заднего колеса.

     В удивительно затейливом плане чувствовалась изощренная фантазия маньяка, которому Кей встал поперек пути.

     Картина окончательно прояснилась. Кей представил, как Шторм, стоя, провел в гараже некоторое время, мыча заклеенным ртом, напрягая мускулы на руках в бесполезных попытках разорвать прочную упаковочную ленту. Он даже пытался дотянуться ногой до заднего колеса ХаДэ, чтобы повалить байк, в надежде шумом привлечь внимание, не понимая, что тем самым приближает собственную смерть, смерть от поганого удушья, недостойную Свободного Байкера Большого Города. Первый, пришедший к нему на помощь, должен был стать его палачом.

     Да и что он мог понимать? Думал ли он вообще? В такие минуты страх поселяется в каждой клеточке мозга, вытесняя все остальные чувства. Не боится только тот, кто, на свое счастье, успел тронуться умом, когда его шеи коснулась петля‑удавка.

     Зачем‑то Кей начал отдирать ленту, заклеивавшую рот Шторма, но, увидев розовые шрамы и улыбающегося покойника, поспешно прилепил ленту обратно. Теперь Шторм снова «молчал», но по‑свойски подмигивающий глаз в упор уставился на Кея. Тот, помедлив, отвернулся.

     За годы скитаний Кей имел достаточно возможностей убедиться в том, что нет в мире ничего более назойливого и неприятного, чем изучающий взгляд мертвеца, словно размышляющего, сгодишься ли ты ему в компанию…

     Зато он тщательно стер отпечаток с резины ХаДэ, использовав самую чистую из найденных в гараже тряпочек. Он даже не задумался, что в удалении отпечатка нет необходимости. Достаточно проехать пару метров на байке и пятно исчезнет. Но в это мгновение ему нужно было чем‑то заняться, отвернувшись от развалившегося на холодном полу Шторма.

     «Главное – вывезти. Главное – вывезти. Главное – выве…»

     Надо торопиться.

     Не каждый день Кей вывозил покойников из собственного гаража, но вариант был только один, и не самый легкий. Пришлось изрядно помучиться, выволакивая Шторма из гаража через узкий дверной проем. Кей усадил Шторма под стеной и прислонил спиной к кирпичам. Пока Кей закрывал дверь и запирал замок, Шторм успел завалиться набок. Кей хотел было посадить его обратно, но спохватился. Шторму сейчас удобства по фигу…

     Важнее другое – вытащить его за пределы гаражей и затем подумать, как спрятать так, чтобы его не отыскали Свистуны, которые уж сумеют докопаться до того, где и как закончил свои земные покатушки их вожак.

     С кряхтением Кей взвалил Шторма себе на плечи и потащил вдоль гаражей, по направлению к самой дальней торцевой стене. При этом старался держаться ближе к гаражным дверям, куда не проникал лунный свет. У стены пришлось помучиться еще больше, затаскивая труп на мусорный контейнер. С неимоверным трудом приподняв многокилограммовую тушу Шторма, Кей перевалил тело через забор. В самый последний момент Кей не удержался на узком краю контейнера, оступился, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и с грохотом свалился на кучу мусора. Пытался выбраться, но только глубже зарывался в отбросы.

     …Перевалившись через забор, Кей упал прямо на Шторма, лицом к лицу. Обнявшись, они скатились по склону насыпи, едва не угодив на железнодорожные рельсы. Высвободившись из цепких объятий Шторма, Кей схватил его за ноги и уволок в темноту, в заросли кустов, сплошной полосой шедшие вдоль путей.

     Закурить бы… Кей похлопал себя по карманам и вспомнил, что спросонья, подгоняемый Уралом (собачьи инстинкты оказались сильнее человечьих), оставил дома и сигареты, и зипу. Взгляд байкера упал на Шторма. Минутное колебание – и в руках Кея появилась помятая пачка сигарет и картонные спички с эмблемой ночного клуба «Маккой». Найдя одну, хотя и помятую, но не разорванную, Кей закурил и с облегчением откинулся, забыв, где находится. Завалившись спиной в кусты, Кей долго, с проклятиями, выбирался, отдирая с лица паутину. Сигарета потерялась, и разыскивать ее в темноте не было никакого желания. Кей со вздохом поднялся на ноги. Надо искать способ упрятать Шторма. Поглубже. Или подальше?

     Кей побрел вдоль путей, направляясь в сторону темнеющих неподалеку вагонов. Короткое расстояние он преодолевал долго, спотыкаясь о шпалы, зарываясь носками байкерсов в острый щебень на насыпи, не видя даже собственные руки в густой тени кустов.

     Постепенно стало светлее. На путях никаких огней не было, зато на высоченной решетчатой башне работали несколько прожекторов, бросая символический свет на железнодорожную разруху. От пережитого в голове Кея вновь пошли сплетаться образы, реальность начала терять очертания, растворяясь в слабом искусственном свете прожекторов, и не пытавшихся соревноваться с лунным сиянием.

     Поначалу Кей решил найти незапертый вагон и засунуть туда Шторма. Оставалась слабая надежда, что его найдут не сразу, и не в этом Городе, а отправят куда подальше. Кей присел на стрелке и задумался. Едва ли можно назвать мыслями тот жужжащий рой, что носился у него в голове. Шума много, толку мало. Шмели бестолково сталкивались и разлетались. Кею даже показалось, что он близок к отчаянию.

     Неподалеку послышались голоса и шмели мгновенно утихли.

     – …не жрали двое суток! И сегодня ничего не привезли!

     Кей пригнулся, и в пространстве между вагонными колесами разглядел двух путейских рабочих, устало вышагивающих по шпалам.

     – Когда их заберут‑то? – поинтересовался второй голос.

     – Шут их знает! – первый сплюнул. – Только я туда не сунусь. От этих свиней воняет так, что впору пути после них мыть!

     – Точно! – поддержал второй. – Пусть вдвое платят за то, что мы туда ходим!

     Кей не стал ждать, пока голоса удалятся. Он вскочил, побежал по путям, высоко подняв голову и заодно вдыхая свежий ночной воздух. Ага! Не такой он и свежий… Откуда‑то слева ветерок принес сногсшибательный заряд вони, и Кей едва не задохнулся. Развернувшись, он, спотыкаясь и падая, побежал туда, где его терпеливо поджидал Шторм.

     …Даже если застать Кея в хорошем расположении духа и попросить рассказать о том, чего ему стоило преодолеть километр железнодорожных путей со Штормом на плечах, он не расскажет. Не потому, что не хочет, а потому, что не помнит. Он знал свою цель: воняющие свиные вагоны. Даже если бы он нос к носу столкнулся со взводом железнодорожных ментов, он бы никак на них не отреагировал, а продолжал бы упорно тащить покойного по путям, раскачиваясь из стороны в сторону, падая и ушибаясь ребрами о рельсы, страдая, но продолжая путь. Так не терпелось ему стереть Шторма с лица земли, чтобы и памяти не осталось о нем, а следовательно и о том, что он «отдал концы» в его, Кея, отличном гараже, оставив отпечаток лапы Свистуна на нежной резине верного ХаДэ.

     Хрюканье становилось все отчетливее. Это даже и не хрюканье. Скорее стон, скулеж, хрип. Несчастные животные! Они почуяли приближение человека и отчаянно закричали. «Злобные твари!» Так Кей подумал о людях, постаравшихся превратить в кошмар последние дни существ, выращенных для расчленения и поедания. Парадоксальность ситуации забавляла его и даже немного отвлекла.

     Преодолевая последние метры, Кей развлекал себя воспоминаниями о том, как сплавлялся на плоту по медленной желтой реке в Южной Америке. О том, как громадные крокодилы подплывали так близко, что он мог пересчитать все зубы в широко разинутых пастях. Оставалось еще три дня пути, а крокодилы наглели на глазах и уже залезали на плот, шлепая лапами по бревнам, опасные твари. Когда рептилии оказывались совсем рядом, Кей и его сопровождающие, бойцы местного «Фронта сопротивления имени Сопротивления», сталкивали с плота одного‑двух пленных, предварительно полоснув широким лезвием мачете по горлу. Это совершалось из соображений гуманности, чтобы люди умерли до того, как отвратительные грязно‑зеленые кроки примутся вертеть жертву. Когда пленные заканчивались, по прибрежным свайным поселкам набирали новых обреченных…

     …Свинский хрюк стал совсем невыносим. Хрюк оглушал. Вонь заставила Кея перейти на дыхание ртом. Байкер почти завидовал Шторму, избавленному от пытки визгом и вонью. Скинув Шторма на рельсы, Кей подошел к вагону. Деревянные стены сотрясались от ударов мощных свиных туш. Животные скользили по склизкому полу и гулким стуком падали, издавая почти предсмертный хрип. Щели в деревянной обшивке вагона сочились тошнотворной мерзостью. От вони кружилась голова. Кей подошел к вагону, набитому до отказа одичавшими домашними животными, готовыми наброситься друг на друга, повернув эволюцию вспять.

     Побродив вдоль вагона, Кей нашел доску, с помощью которой надеялся его открыть. Подставив один ее конец под железную перекладину, Кей нажал на другой и, к собственному удовольствию, откинул железку. Но, попытавшись откатить в сторону увесистую дверь, Кей с проклятием отскочил в сторону, едва не накрытый с головой потоком навоза.

     Вагоны давненько не чистили, а убирать за собой свинки не научились. Да и зачем соблюдать гигиену, если все одно тебе суждено родиться, жить и умереть эскалопом.

     Выждав, когда поток дерьма схлынет, Кей откатил дверь, не обращая внимание на то, что сам перемазался по уши.

     За невысокой перегородкой бесновались несколько десятков свиней. Они лезли одна на другую, давили товарок, желая вырваться из навозного ада наружу. Кей сообразил, что еще пара минут промедления – и свинский батальон вырвется на оперативный простор.

     Кей склонился над Штормом. Извини, парень, но, видно, на роду тебе было написано не быть погребенным в морской пучине, переодетым во все чистое, а раствориться в полусотне свиных брюх, которым все равно, как ты одет… И через мгновение Шторм оказался по ту сторону загородки, а Кей с лихорадочной поспешностью задвигал дверь и накидывал железную перекладину.

     В вагоне творилось нечто страшное. Изголодавшие животные издавали неистовые вопли, пытаясь пробиться к единственной еде, которую они получили за последние несколько дней. До ушей Кея донеслось характерное чавканье и его едва не вырвало. Согнувшись пополам, байкер побежал по путям, преследуемый навозной вонью, грохотом свиных копыт, отбивавших скотскую чечетку на склизком полу, и радостным урчанием животных, сумевших немного насытиться…

     …Дома Кея ждали Урал и Кока‑Лола. Оба сидели в коридоре: пес на полу, высунув красный язык и тяжело дыша от напряженного ожидания, а девушка дремала под зеркалом. Когда Кей, смердящий навозом, кровью и страхом ввалился в дом, девушка и пес ошеломленно замерли. Пес с шумом втянул воздух трепещущими ноздрями, на мгновение замер и моментально смылся на балкон, где и залез под много лет валявшуюся там дырявую резиновую лодку армейского образца, что делал лишь в состоянии панического ужаса.

     Кей неловко переминался с ноги на ногу, пригвожденный к стене негодующим взглядом Кока‑Лолы.

     – Я не знаю, где ты был… – медленно произнесла она. Кей закрыл глаза и представил, что его режут на дольки тупым ножом, на площади, при большом стечении народа. – Я не хочу знать, где ты был! – Кей открыл глаза, немного приободрившись. – Но зато я знаю, где ты будешь сейчас.

     И, не выдержав, крикнула:

     – Живо под душ, воняйкер!

     Кей не сопротивлялся. Кока‑Лола мыла его с ожесточением, словно вознамерившись в кровь ободрать жесткой мочалкой спину и пересадить на нее мертвую кожу с косухи. Кей терпел, используя вынужденное безделье для размышлений:

     «Если Шторма повесили, то мне на хвост сели не придурки‑Свистуны. На кой им вешать своего? Тогда кто? О, черт! В следующий раз я вернусь домой с собственной головой под мышкой. Изи райдер без головы… То есть безголовый… И зачем я читал так много книг? Неграмотным умирать проще».

    

ПОЛЕТ НАД АСФАЛЬТОМ И ПРЯМО В ДАЛЬ

    

     Кока‑Лола пахнет лесом.

     Она и Кей живут вместе. Сейчас Кока‑Лола заняла любимое место, на ковре, у ног развалившегося на диване Кея. Она ненавидит стулья, кресла, табуретки и прочие скамейки, короче – все, придуманное человеком для сидения. Зато обожает кровати, диваны, матрасы и просто тряпку на полу вместо подстилки, на которой можно заняться любимым делом.

     Кока‑Лола сидит, цепко обхватив Кея за ногу руками и прижавшись щекой к его коленке. Она может сидеть так часами, изредка поднимая голову и посматривая на него светящимися в темноте глазами. Однажды, желая развеять мучившие его сомнения, Кей подтащил ее к окну и долго изучал зрачки. Ему казалось, что они вертикальные. Кока‑Лола злобно скалила крепкие белые зубы, и Кей оставил ее в покое.

     Кей и Кока‑Лола смотрят телек.

     Новости:

     утренняя кровь стекает по лицу статуи Свободы, растерянно оглядывающейся на взорванные здания веселые сенаторы на солнечном пляже пыльный шлейф танцующей смерти над городком, засыпанным грязевым потоком рождение ребенка в семье семидесятилетнего режиссера и двадцатилетней актерки расстрелянные мертвые дети вповалку на полу кабинета физики в американском захолустье церемония вручения премии MTV пробившемуся в шоу‑бизнес вертлявому наркодилеру, которому некуда девать черно‑розовые пальцы…

     – Я боюсь остаться одна, Кей…

     – Забудь. Ты – в Стае. Это одному бояться тяжело. Можно насмерть испугаться.

     В душе Кея идет война. Гибнут армии, и стираются в пыль гордые столицы. Он думает о Кока‑Лоле, и ему хочется произнести старое, как Земля, слово, которое он не решается произнести и вряд ли когда‑нибудь произнесет.

     Он молчит, как молчали, не смея нарушать табу и называть имя своего бога, жители крохотной лаотян‑ской деревушки, куда Кей в сезон дождей неделю пробирался по горам с отрядом. Важное задание: укрепить вертикаль местной власти. На деле – сменить начальство маковых полей. По сути – одно и то же, поскольку используется тот же инструмент – с магазином на тридцать патронов.

     Кей не знает, почему все жители в один день отказались сеять мак. Кто их разберет? Ему сказали: «Мак – основа экономики!», и он обязан восстановить порядок. У него – контракт.

     Жители сидят на коленях в маленьком деревенском храме и слушают заунывное пение бритого наголо старика в оранжевом балахоне. Ливень барабанит по пальмовым листьям, прикрывающим навес перед храмом. Монах бьет в бубен деревянным полированным Крючком, надолго замолкает и вновь грустно заводит молитву, в которой все слова – из гласных звуков. Она похожа на песнь звезд. Кей знает, как поют звезды.

     Кей покидает храм и углубляется в джунгли, обхо‑Дя крохотные, игрушечные огороды и стараясь не замечать любопытных детей, похожих на паучков с тонкими лапками, прячущихся под широкими лиловыми листьями неизвестных ему растений.

     Он слышал не раз, как лопаются глазные яблоки от испепеляющего жара прилипшего к роговице напалма. Этот слабый щелчок неразличим в реве огненного смерча, но Кей слышит только его. Один, второй, третий… Подсчитать и поделить надвое. Для отчета. Кей закрывает уши, как делал в детстве, когда не хотел слушать нудные мамины нотации.

     Лица крестьян неподвижны и строги. Люди и сейчас молчат и не призывают вслух своего бога. Они так и останутся стоять рядами, как армия терракотовых воинов, погребенная вместе с китайским императором, имя которого Кей запомнить не в состоянии. Тех вылепили из глины, а этих маленьких человечков пропитает насквозь, прожжет до костей и оставит стоять на коленях трофейный американский напалм приличного качества. Подобные штуки янки делают на совесть.

     Напалм продолжает убивать и через много лет, ради того чтобы на 42‑й улице Нью‑Йорка закинулся под предельной дозой героина огромный негр в норковой шубе и с килограммовым золотым крестом Осириса на жирной шее. В негре бродит, дозревая и готовясь шарахнуть по начинающим подгнивать мозгам, лаотянский героин той самой деревни. «Пимп» причалил к тротуару на длинной розовой тачке, чтобы устроить смотр ночным солдатам любви, своей частной армии разноцветных силиконо‑виниловых шлюх.

     Кей ойкает, дернув ногой. В глазах Кока‑Лолы мерцают злые огоньки. Она больно щиплет за ногу, когда чувствует, что Кей в мыслях улетел слишком далеко от нее. Она – дикая кошка лесной чащи. Все окружающее, не исключая Кея, – ее добыча.

     Кока‑Лола просыпается по ночам и часами сидит у окна, сумасшедшим взглядом вперившись в луну и дальше. Кей знает, но не решается заговорить с ней.

     С ужасом чувствует, что подчиняется ее желаниям. Он почти поверил, что Владыка Тьмы подослал к нему одну из своих дочерей. За что такой подарок? Или это наказание? От неизвестности ноют раны, которые давно не беспокоили Кея, а вот теперь… Неизвестность пробуждает воспоминания, от которых он давно избавился. Очень плохие воспоминания.

     Они живут вместе уже месяц, и Кей не знает, как ему вести отсчет дней. То ли начать с единицы, то ли заняться обратным отсчетом. Такая жизнь слишком далека от его представлений о счастье.

     Он сидит дома, ест приготовленную ее руками вкусную еду и ведет наблюдение за тем, как Кока‑Лола дрессирует Урала.

     Когда она впервые переступила порог, пес от неожиданности обратился в чучело и долго смотрел на нее, сидя в дальнем конце коридора. Кока‑Лола бесстрашно приблизилась и нагнулась к нему, протянув руку. Собравшийся было рявкнуть, пес онемел от такого развязного обращения какой‑то особы ненавидимого им человеческого женского пола, встал и побрел на балкон подышать свежим воздухом и развеяться.

     Утром Кей слышал сквозь сон, как она одевалась и долго говорила с собакой. Приподнявшись на подушке, он застал удивительное зрелище: Кока‑Лола держала поводок, а Урал, с виду смирный, как овца, сам подсовывал шею, чтобы его пристегнули. Хитрое выражение собачьей морды не нравилось Кею, но он не стал вмешиваться и перевернулся на другой бок, громко зевнув. Пусть сама выпутывается! В конце концов, он ее сюда на поводке не вел.

     Его разбудила громкая перебранка во дворе. Отчетливо выделялся звонкий голосок Кока‑Лолы, звучавший неожиданно мощно, многократно отражаясь от стен зданий. Сонный Кей на ощупь подошел к окну и приоткрыл слипающиеся глаза.

     Посередине двора отчаянно переругивались Кока‑Лола и хозяйка белой пуделихи. Ее «крошка» и Урал стояли неподалеку, бок о бок, высунув языки, и внимательно вслушивались, дружно переводя взгляд с одной орущей дамы на другую. Четвероногие имели вид ужасно довольных особей, только что совершивших акт, ради которого существует все живое на земле. Урал довольно облизывался, пуделиха стыдливо потупилась.

     Обалдевший от шума Кей смог разобрать только «твой паршивый беспородный кобель» и «сама ты сучка похотливая, как твоя болонка». Иногда дамы шли на сближение с намерением вцепиться друг другу в волосы, и тогда собаки угрожающе рычали. Кей забрался в постель, закурил и прикинул: чью сторону приняли бы собаки, дойди дело до драки. После заявления Кока‑Лолы, что «тебя даже собаке трахнуть западло», шум во дворе стих и через пять минут девушка ввалилась в квартиру, разгоряченная схваткой и раздраженно гремя замками, ключами и каблуками. Кей спешно загасил окурок и притворился спящим, чтобы не участвовать в разборе итогов утренней прогулки.

     Сегодня он сменил сапоги на туфли, а косуху – на аккуратно выглаженную рубашку. Ее выгладила Кока‑Лола, узнав, что он собрался навестить родителей. Визит самый обычный, никакого праздника, но возражать девушке Кей не решился. Отказавшись от еды (мама ждет к завтраку), Кей удовлетворился кружкой кофе, окончательно проснулся и ушел, взяв с Урала обязательство вести себя прилично. Пес обещал слушаться Кока‑Лолу.

     Собака следовала примеру хозяина.

     Родительский дом, где замерло время и потускнели краски. Здесь знакомый воздух, который можно потрогать. Миллионы слов на страницах множества книг. Потемневшие картины. Тихая музыка. Звучат обожаемые отцом скрипки. На столе – тарелки, которые достают из буфета, по привычке запираемого на ключ, предназначенные для дорогих гостей. На тарелках столько хорошей еды, что хватило бы на десяток таких здоровых лбов, как Кей.

     Кей приходит к родителям с тяжелым чувством человека, который заранее знает, что будет тоскливо, но не может отказаться. Отец переживает, что Кей не пошел по его стопам, не достиг «положения» и что «растратил самый драгоценный дар – жизнь». Но когда мама выходит из комнаты, он вполголоса жалеет о времени, выброшенном им на бессмысленные совещания и добывание повышений. Кей подозревает, что в глубине души отец завидует ему.

     Сын жует горячий пирожок с капустой, а отец широко разворачивает свежую газету и строго спрашивает, глядя поверх очков для чтения:

     – Сын, что ты думаешь об итогах выборов президента страны?

     – То же, отец, что и об итогах Второй Пунической войны. Мне все равно.

     Старик снимает с полки толстые книги «по истории». Он горячится, он доказывает:

     – Ты должен читать наших историков. Неужели тебя не интересует славный путь, проделанный страной за тысячелетия?

     – Путь куда?

     – Ты должен гордиться подвигами предков!

     – А можно «я не хочу»?

     – Оставь дурацкие шуточки!

     Кей не собирается обижать отца, но надо оставить тему для бесед с мамой еще на полмесяца. Поэтому упрямо гнет свое:

     – Горько читать историю народа, которому страшно хочется быть Великим, а он – не лучше других. Изучение подвигов предков годится лишь молодняку Для сдачи экзаменов.

     «Поразительно, – думает Кей, – всякий раз, оказываясь в компании «начитанных», приходится слушать восторги по поводу славного прошлого, великой истории и отважных предков. В процессе беседы все напиваются. А заканчивается тем, что хочется пить до утра, а денег нет. Исторические книжки – страшная отрава. Они внушают человеку, что он, во‑первых, «наследник», а во‑вторых, постоянно что‑то кому‑то должен».

     – Против чего, сын, ты протестуешь?

     – А что у вас есть?

     – Не понимаю…

     – Извини. Я не протестую. Я катаюсь. Просто катаюсь.

     – Вы разрушаете мир.

     – А чего его сохранять? Все вранье, кроме Стаи. Я старее вас, родители. Я прожил миллион лет. Я видел все. Я думаю, жить ли еще один миллион годов? Всегда одно и то же.

     – Неужели ты не замечаешь в людях доброты?

     – Добра нет. Зла тоже нет. Вообще ничего нет. Где‑то есть истина, но человек никогда ее не узнает. Вместо истины человек изобрел крест, воткнул в землю и бродит вокруг.

     – Ты не веришь в правду, сын? Не для того я тебя воспитывал…

     – Нет правды нет лжи. Где‑то, в моем разуме, пробираясь сквозь замусоренные воспитанием и обучением коридоры, бродит истина. Лишь бы она никогда не выползла на свет. Вселенское разочарование хуже атомной войны. Должное – это инстинкт выживания. Выживать лучше в небольшой компании себе подобных.

     – Вот ты и прибился к Стае…

     – Потому что большая компания выживалыциков называется «армия», и командуют ею толстые придурки в загнутых к небу огромных фуражках. Армия не хочет выживать. Армия хочет убить дураков‑командиров, выпить и – к теплым бабам.

     Мама собирает посуду и выходит, чтобы вернуться с обязательным чаем, лимоном и рафинадом в вечной хрустальной сахарнице с металлическим ободком.

     Она отворачивается, чтобы Кей не видел материнских слез.

     – Ты редко нас навещаешь, – отец протирает очки маленькой замшевой тряпочкой с аккуратно подбитыми краями. Его руки дрожат. – Она ждет тебя каждый праздник. Готовит, суетится… Потом плачет, когда понимает, что ты снова забыл нас. Закрывается в комнате и звонит подругам. Тем, кто еще жив… Я делаю вид, что не прислушиваюсь. Она рассказывает, что приходил сын и мы всей семьей весело отмечали праздник. Еду относит соседям, у них большая родня: дети, внуки… Кстати, все они живут вместе, дружно.

     Потом отец напомнил Кею вехи его, Кея, биографии: школа, институт, армия, контракты, курсы и тренировки, войны в близких к экватору странах… Он зачитывает отрывки из писем, а Кей вспоминает, что творилось вокруг него на самом деле, когда он сочинял бодрые, полные боевого настроя послания. Отец припомнил журналистские попытки Кея и то, как скоропостижно тот бросил этим заниматься.

     Отец листал семейный альбом, и перед глазами Кея возникал Покер, храпящий на диване. Кей искоса посматривал на фото и видел себя, наголо бритого, с тощей шеей, торчащей из воротника жесткой армейской куртки.

     Родители не понимают Кея. «Неудивительно, я сам себя с трудом понимаю. Кажется, если я умру, то это умру не я. А я просто постою в стороне и понаблюдаю за процессом».

     – Было время, я лично выступал за строительство в окрестностях Города большой трассы для водителей двухколесных средств транспорта, – отец принялся за старое. – Чтобы вы катались, никому не мешая.

     Кей взрывается:

     – Вам байкеры что, белка в колесе? Ты знаешь наш лозунг: «Землю – крестьянам! Воду – матросам! Водку – народу! Небо – наркоманам! Дороги – байкерам!»

     – А чем плоха езда по кругу? – недоумевает отец. – Это – как жизнь.

     Кей на секунду немеет. Он понимает, что отца не изменить. Отец горячится и настаивает:

     – Твоя банда…

     – Стая.

     – Не важно. Вы существуете неофициально. Вас никто не разрешал…

     Кей дождался знакомой фразы и развеселился:

     – Что такое «официально»? То, что приятно большинству? Тогда самая большая банда – государство. Оно никому не нравится.

     – Что‑то говорит мне, что ты не всегда действуешь по закону, – понизив голос, сообщает отец, оглянувшись на кухню. – Я не знаю, чем ты занимаешься, но…

     У Кея готов ответ:

     – Ты не говорил так, когда сына отправили убивать незнакомых ему людей в тридесятые царства. Я разрезал пленным языки вдоль, если они сообщали неверные сведения. Мне казалось, что это – справедливое наказание за ложь. Теперь, когда все изменилось в очередной раз, я вспоминаю и думаю: как им живется с раздвоенным языком? Они меня вспоминают каждый раз, пытаясь заговорить. От их ненависти мне иногда нехорошо.

     Отец ссылается на сложность исторического момента и неизбежность военных конфликтов. Он в который раз раскрывает газету, шуршание которой раздражает Кея. Отец ссылается на мнение «государственной элиты».

     – Отец, только бедный умом человек рад, что его причисляют к «элите». Он что, лошадь?

     – При чем здесь лошади? – Отец взволнованно вскакивает.

     Он ходит по комнате, и Кей отмечает с горечью, как сильно он сдал, пригнулся к земле.

     – Да, отец, мне нравятся те, кто разводит лошадей, доит коров и стреляет с крыльца в темноту на подозрительный шум, даже не спрашивая, кто идет. Хорошие люди. Они выживут и продолжат род на своей земле.

     Отец снимает с полки толстый справочник и находит нужную статью:

     – Ты носишь на рукаве флаг американских конфедератов. А знаешь, что их конституция навеки узаконила рабство? Ты хочешь, чтобы все люди стали рабами?

     – Не все.

     Отец теряет дар речи и называет Кея страшными словами, среди которых «нацист» – самое мягкое.

     – Не знаю я никакой нации. Есть Стая. Есть вожак. Он говорит, и он же отвечает. Если что не так – мы его съедим. Гармония духа и тела!

     Вернулась мама с чаем и приняла участие в споре поколений. Ее, как медика‑профессионала, врача «скорой» на покое, интересует: отчего становятся байкером? Что так тянет тысячи молодых и не очень молодых людей срочно свернуть себе шею? Нет ли здесь следов вирусной инфекции? Или это – наследственное? Тогда допустимо существование байкерского гена.

     Мама произнесла имя своего отца, и Кей моментально вспомнил лихого деда – первого мотоциклиста в маленьком черноморском городке. Дед был докой по моторам, и его частенько вытаскивали по ночам из постели. Машина «органов» мчала его на озеро Рица готовить катера к приезду Самого. Во время Самой Большой Войны дед не покидал заставу на турецкой границе. Имея за душой четыре класса, он свободно трепался на восьми языках, выучив их все в порту на слух. При таинственных обстоятельствах дед разжился английским байком «Нортон» и гонял на нем по серпантину, счастливо избегая аварий, пугая птицу удод и местных долгоногих поросят. Удалой бабник, веселый барабанщик на танцах и неутомимый центровой футбольной команды порта. Он успел сыграть десяток ролей в местном театре, а в бане мылся жесткой рыбачьей сетью. Почуяв зуд в плечах, терся о дверной косяк, словно медведь о сосну. Отчаянного гуляку дружки приносили домой на плечах, на манер раненного в бою командира римского легиона.

     Кей переживал, что в детстве редко общался с дедом‑байкером по причине малопонятных внутрисемейных дрязг.

     Наливая сыну чай, мама привела медицинский факт: наследственность маньяков проявляется через поколение. И если вирус еще можно вычислить, локализовать и уничтожить, то с наследственностью ничего не поделаешь.

     Убедившись, что сын попробовал смородиновое варенье и печенье с корицей, мама‑доктор со вздохом предположила:

     – Мотоцикл – это диагноз. Мотоцикл – часть тела и души. Или это и есть твои тело и душа? Забери варенье и отдай своей женщине. Я специально для нее приготовила. Ты хорошо выглядишь.

     Кей неторопливо поднимался по лестнице (лифт не работал с утра), с грустью вспоминая разговор с родителями. В груди поселилась ноющая боль. Он не знал, как и чем ее лечить. Вероятно, бывшая жена права: Кей умеет только разрушать и причинять боль. Никак у него не получается созидать и лечить. Вся жизнь наоборот. И нечего пытаться восстановить то, что изначально родилось неправильно. Все равно, что склеивать разбитое кривое зеркало. Разумеется, можно склеить разбитое кривое зеркало. Но зачем? Чтобы оно продолжало показывать криво?

     От мыслей его отвлек истошный лай Урала. Пес заливался, нет, он просто заходился в лае. За время совместного проживания Кей успел выучить все оттенки гав‑ков, лаев и воя пса, ставшего ему родным. Но то, что он слышал сейчас, не относилось ни к одному из известных ему типов и тембров. Пес чего‑то отчаянно боялся и одновременно ненавидел. Словно пришли живодеры снять с Урала его роскошную шкуру, или же ему приснился сон о братьях и сестрах, в шутку замученных насмерть маленькими дворовыми детьми.

     Кей ускорил шаг и буквально взлетел на площадку перед дверям квартиры. Здесь его поджидал зловещий сюрпризец…

     С придверного коврика на него оскалилась огромная свиная голова! Вся в потеках черной засохшей крови, с торчащими здоровенными ушами, длинным рылом и неподвижными, страшными глазами. Из‑за толстых свиных щек вывернулся толстый красно‑белый воротник – жирное сало с широкими мясными прожилками, по месту, где голову снесли со свиных плеч.

     Во всем этом было бы мало удивительного. Подумаешь, свиная голова на коврике перед дверью! Чего только не найдешь на городских придверных ковриках! Такое иногда найдешь, уходя утром ца работу, что и говорить противно…

     Но кое‑что заставило Кея примерзнуть подошвами к мозаичным плиткам пола. Более того, Кею показалось, что он позабыл, как надо дышать.

     Из оскаленной свиной пасти торчала серебряная боцманская дудка с цепочкой. Кею показалось, что он даже знает, что за надпись выгравирована на боку дудки, некогда являвшейся предметом особой гордости покойного Шторма и всех Свистунов.

     Почуявший хозяина и на время замолкший, Урал забеспокоился и взвыл так, что Кей моментально пришел в себя. Пожав плечами, наклонился, с кряхтением подхватил тяжеленную голову и открыл дверь. Из кухни донесся звонкий голосок Кока‑Лолы:

     – Что готовить на обед?

     Ответ напрашивался сам собой. Кей буркнул на ходу:

     – Макароны по‑флотски.

     Кей обнаружил Кока‑Лолу по горло в домашних делах. Она сновала по комнатам, пытаясь привести квартиру в порядок. Девушка занималась этим раз в неделю, но запала хватало примерно на час. Кей не мешал. За час она успевала сделать то, с чем он возился месяцами.

     Неопрятное жилище Кея начинало напоминать место, где живут люди, и это ему почему‑то не нравилось. Вид аккуратно сложенных полотенец в ванной привел его в ярость. Он гневно расчесал пятерней бороду и, с головой свиньи в руках, направился на кухню, откуда доносился голос девушки.

     В одних трусиках и фартучке с кармашками, купленном тайком от Кея (байкер никогда не позволил бы пронести в свой дом такую бабью тряпку), Кока‑Лола стояла на коленях перед Уралом, пальчиком осторожно подталкивая к собачьей морде миску с изрядной порцией овсянки пополам с жареной ветчиной и кукурузными хлопьями.

     – Кушай, собаченька, кушай! – вкрадчиво предлагала Кока‑Лола и почесывала Урала за огромными ушами. – Сегодня хорошо получилось. Я сама ела.

     Ласковым обхождением Урала не провести. Пес с недоверием косился на миску и отворачивался.

     – Жри, собачье отродье! – не выдержав, заорала девица и попыталась ткнуть пса мордой в миску. – Весь в хозяина, чтоб тебя!

     Пес отчаянно сопротивлялся насилию, упираясь всеми четырьмя лапами, скрипя когтями по паркету и тихо подвывая.

     Кей прекратил издевательство над другом, обра‑тясь к голой девичьей спине:

     – Не мучай животное. У него от такой еды по морде чирьи идут и на улице собаки смеются.

     С ужасным воплем Кока‑Лола вскочила на ноги и метнулась в ванную, где надолго застряла у зеркала. Через десять минут Кей, разрубая голову на части и запихивая в холодильник, крикнул:

     – Хватит заниматься ерундой. Собирайся.

     Кока‑Лола влетела в комнату.

     – Едем кататься?!

     Она не скрывала радости.

     – Да. А вечером – к Злому. Он приглашал подышать свежим воздухом. По дороге заберем Вторника.

     Злой – владелец деревянного дома в глухом местечке на север от Города. Места сырые, добираться туда непросто, и потому в соседях у него лишь несколько семейств кабанов, лосей и тучи наглых белок. Злой сам собирает орехи для белок и кормит прожорливых пушистиков на убой. Белки до того обленились, что заполонили весь дом и скачут под ногами, научившись не бояться байков и Бешеных, которые любят ездить к Злому.

     У Злого в жизни есть только дом и лес. Он живет один, не считая бродящего вокруг зверья, озер с рыбой и утками, а также подвала с таким количеством оружия, что его хватит замутить переворот в небольшой южной стране.

     Кей передал Кока‑Лоле мамино смородиновое варенье. Подарок женщине, которая «присматривает» за сыном. Девушка прижала баночку к груди, словно боялась, что отнимут. Она подняла взгляд на Кея, и он увидел слезы. Чистые и прозрачные. И очень соленые. Кей убедился, слизывая их со щеки. Кока‑Лола убежала прятать варенье, и он ждал ее, удивляясь собственным терпению и глупости.

     …Когда позвонили в дверь, Кей мысленно порадовался, что пришел раньше и успел убрать с коврика свиное рыло – непременный атрибут немецкого гастрономического развлечения «швайнфест». Уже открывая дверь, он с некоторым опозданием подумал, что прийти мог и тот, кто эту голову принес.

     Пришел сын.

     Визит сына не очень обрадовал Кея. Он не мог забыть гонки по пандусам подземного гаража, когда сынуля так и не появился в окрестностях «Байк‑Конга».

     И еще. Ему очень не хотелось, чтобы он видел Кока‑Лолу. Но… Поздно.

     Сын не захотел идти дальше коридора. Повод для визита к папе оказался пустяковым: «Дай денег, а то мама где‑то гуляет, а у сестры уже начался медовый месяц, не дождалась свадьбы…» Передавая небольшую сумму, Кей не удержался:

     – Не передумал покупать байк?

     Сын наморщил лоб, словно удивился глупости вопроса. Затем улыбнулся, вспомнив что‑то.

     – Нет. Мне это без надобности. Сам катайся. А насчет купить… Кто‑то позвонил матери, предложил тебя разыграть. Она меня уговорила, вот я тебя и попросил. Шутка это была. Шутка такая…

     Что‑то говорило Кею, что сына не пришлось долго «уговаривать» подшутить над родителем.

     – Тебе не показалось странным, что…

     – Нет. Мне все равно. А ты сам себе не кажешься странным?

     Кей понял, что детей у него больше нет.

     Из кухни вышла Кока‑Лола, увидела юного незнакомца и с жалобным писком спряталась, потому что «лицо еще не готово».

     Сын посмотрел на папу. Кей обозлился, заметив в его глазах усмешку:

     – Новая знакомая?

     Кей кивнул. Зачем отрицать очевидное?

     – Маленькая…

     Пришлось кивнуть еще раз. А что оставалось делать? Он был противен самому себе. Хорошо, что никто из Бешеных сейчас не видит, какая глупая у него рожа!

     Сын немедленно взял верх:

     – Она мне даст алгебру списать?

     Кей нахмурился, но проглотил молча. Точка зрения сына поражала своим трезвым подходом к проблеме: если девчонка дает отцу, то почему она не может что‑то дать и сыну? Хотя бы малость? Хотя бы в шутку…

     …Они катались, иногда останавливаясь для сигареты и чашки кофе. Сладкоежка Кока‑Лола поглощала пирожные в опасном для здоровья количестве и мучила Кея вопросами, на которые он отвечал с разной степенью охоты.

     – Странно. Так много слов, обозначающих одну вещь: байк, аппарат, мотик, агрегат…

     – У арабов тысяча слов для обозначения верблюда.

     – А почему вы Бешеные?

     – Не мы себя так назвали. Народ.

     – Тогда почему не «звериное» название?

     – Тоже мне, жертва Голливуда! Запомните, девушка: даже в Америке, прародине всех‑всех байкеров, полно Стай с названиями, в которых звери и не ночевали. А уважают их поболе звериных. Рок‑Машина, Грешники Сатаны, Язычники, Бандидос… Ангелы Ада, в конце концов!

     – И то верно… Да и зверей всех уже, наверное, разобрали…

     – Точно. Куда там «Кровавые гризли» и «Безумные тигры»! В Штатах есть Стая, называемая просто «Хэмстерз», что может означать в переводе только одно: «Хомяки»! Без всяких вторых значений и исторических толкований.

     – Байки разные, как и люди. Правда, дураков среди байков нет…

     – Спасибо. Сам знаю. Мне кажется, компании «Харлей‑Дэвидсон» надо зарегистрировать не только стук двигателя, но и все остальное: поскрипывание седла, загадочно‑тревожный блеск хрома, сексуальный изгиб рамы, крылья, томно обтекающие колеса, немую музыку мелькающих спиц…

     – Ты говоришь как‑то странно.

     – И ты туда же!

     – Извини, не подумала.

     – Учись.

     – С чего начнем?

     – Я покажу тебе людей. Не удивляйся. Они разные, но в основном – смирные.

     – Так чего мы ждем?

     – У тебя осталось еще одно пирожное. Начни с него.

     Среди железобетонных сот стандартных гаражей они нашли один, где работал сумасшедший изобретатель. Смыслом его жизни стала разработка байков «под настроение»: отчаяния, злобы, любви и равнодушия. По мысли занятного деда, каждый человек должен иметь в гараже набор байков и пользоваться ими в зависимости от состояния души.

     Поражало наличие на каждом байке выхлопников с такими гигантскими раструбами, что внутрь можно засунуть детскую коляску. Грохот при езде накрывал площадь в несколько квадратных километров и будил жителей целыми районами. По мнению изобретателя, человек не должен замыкаться в отчаянии, любви и пр. Он должен немедленно оповестить о себе окружающих и пригласить к общению. О последствиях такого общения изобретатель умалчивал, стараясь не поворачиваться к Кею той стороной лица, где переливался всеми цветами радуги замечательный образец подглазного синяка.

     – Тебе просто нравится кататься, Кей?

     – Сложно сказать. С одной стороны – катание в кайф, но возня с байком – труд еще тот! Отсюда – истоки тяжелого характера байкера. То мчишься и радуешься, то приходится вставать на прикол и чиниться.

     – А еще – паршивый климат.

     – В самую точку, девушка! У нас вредный для байкера климат. Шесть месяцев кататься – шесть месяцев сосать лапу, развивая паранойю и психозы. Летом несусветно радуешься, зимой грустью маешься, а весна и осень такие, что хоть в петлю лезь от тоски. Поневоле запьешь. Потому байкеры такие мрачные. Резкие климатические перепады портят человека. Тем более – байкера. Есть такие, кто находит особое удовольствие в возне с грязным железом. Как тот ненормальный, с иерихонскими трубами на выхлопе.

     – У них цель есть. Они хотят всем показать результат. И вредное же это занятие!

     – Согласен. Байкер не только покрывается грязью. Он еще наносит себе раны инструментом и острыми краями железа. Он вдыхает ядовитые испарения химических реактивов. Он портит зрение всеми видами сварки. Он губит слух, прислонив ухо к цилиндру двигателя, желая удостовериться в чистоте звука. Он раздражает нюх, занимаясь художественной покраской крыльев и бака.

     Кока‑Лола с деланным ужасом замахала руками, но Кей неумолим:

     – Он зарабатывает болезни сердца, печени и члена, злоупотребляя пивом, водкой и нечистыми цыпочками. Он задыхается от лишнего веса и приобретает кучу душевных расстройств. Процент скрытых психов среди байкеров точно неизвестен, так как попытки такого изучения обычно заканчиваются трагически для исследователей.

     – И вы терпите?

     – Для некоторых из нас процесс переноса сажи с байка на себя сродни принятию целебных грязевых ванн.

     Ярко раскрашенный байк, обгонявший ХаДэ, нес на себе двоих: Он и Она, слившиеся в единое целое, неслись, уворачиваясь от автомобилей, радостно вопя что‑то невнятное. Не сбрасывая скорости, оба синхронно повернулись к Кею с Кока‑Лолой и весело помахали. Молодые и отчаянные, они мчались, до капли выжимая из байка и самих себя все, что способна дать им жизнь в этот миг: скорость, любовь, радость от ветра в лицо, немного страха, потому что без него нельзя, и надежду, что дорога никогда не закончится и на трассе всегда найдется свободное место для них двоих.

     Кей неодобрительно покачал головой. Он считал, что у водителя на дороге имеется более важное занятие, чем разгонять руками выхлопные газы и веселиться на осевой линии. На приветствие он никак не отреагировал. За него это сделала Кока‑Лола, ради этого расцепившая руки и так неистово замахавшая в ответ, что Кей всерьез забеспокоился о равновесии и недовольно оглянулся. Увидев девчонку, восторженно разинувшую рот, он промолчал и вернулся к обязанностям водителя двухколесного транспортного средства.

     Байк с приглашавшей поделиться своим счастьем парочкой исчез далеко впереди, а Кей притормозил, ожидая появления красного света. Кока‑Лола возилась за спиной. Кей понимал: она недовольна тем, что он не нажал на газ и не помчался вслед за разноцветным экипажем. Было бы, конечно, здорово нарезать по Городу на двух байках рядом, сближаясь и расходясь, перебрасываясь ничего не значащими словами и демонстрировать презрение к остальным «участникам движения».

     Такое Кей уже прошел. Он знал, что страх и секс вместе производят потрясающее впечатление, которого, раз изведав, будешь искать вновь, и его всегда мало. Скорость – позарез необходимое дополнение к любви, которая от него становится резче. Байк – это рок‑н‑ролл на двух колесах. Или на одном. Как когда.

     Но Кей помнил слова одного дядьки‑байкера: «Почему я езжу медленно? Мне много лет, я видел первых космонавтов и разрушение казавшихся вечными стен. Мне нравится это дело – жить долго и видеть много».

     Кей еще не стар, но и он предпочитает рассекать ради собственного удовольствия, не рискуя пропустить самое интересное.

     Кажется, очередное «интересное» поджидает за во‑о‑н тем скопищем отчаянно гудящих машин, окруживших столб дыма. ХаДэ тоже заинтересовался и сбавил скорость, медленно вмыливаясь между плотно сбившимися коробками.

     Странный запах у сгоревшего байка. Совершенно особый, как запах тела сгоревшего человека. Автомобили так не пахнут, они воняют горелым металлом. Сгоревший байк похож на труп. Он скорчен, перекручен, будто в последнем бесполезном рывке пытался сбить огонь, разинув пасть и глотая пламя в истошном крике, катаясь по асфальту, пытаясь прижать красно‑желтые языки к земле и размазать их по дороге, но размазывал самого себя, разметывая обгорелые потроха. Будто человеку отворили живот, а затем подожгли еще живого. Страшное существо мечется по площадке, пытаясь удержать вываливающиеся наружу раскаленные внутренности, но они размотались, медленно догорая и превращаясь в хрупкие черные веревочки.

     Рядом лежали двое, мальчик и девочка. Они тоже умерли.

     …Кей пытался успокоить Кока‑Лолу, но ее била крупная дрожь. Она не плакала, настолько сильно ошеломил внезапный удар. Они сидят на траве, в нескольких сотнях метров от места катастрофы.

     Кей морщился, подбирая нужные слова. Как назло, ничего путного в голову не лезло. Получалось так:

     – Они сами выбрали свой путь. Ты ничего не понимаешь. Они сами этого хотели. Сейчас они в байкерском раю.

     – Где он, этот рай? – девушка подняла голову. На щеках остались следы от ладоней, которыми она обхватила лицо, пытаясь освободиться от кошмарной картины.

     Кей обрадовался возможности сменить тему и постарался увлечь мысли Кока‑Лолы в другом направлении.

     – Похож на Калифорнию. Если это действительно так, то рай – нехилое место. Роскошные пустые дороги, песочек, море и бары с текилой, в которой плавают белые закусочные червяки.

     – А кто так говорит? Те, кто там был?

     – Я там был. А говорят голоса. Их можно слышать, когда едешь со Стаей ночью по пустому шоссе и только темень кругом. Каждый байкер видит призраков. Они приходят к нему, когда он устает и клюет носом за рулем. Тогда ему кажется, что колеса вязнут в асфальте, а дорога устремляется в небеса. Вот тогда и начинают говорить голоса.

     – Громко говорят?

     – Нашептывают о байкерском рае. Зовут. И тогда от тебя зависит – лететь в рай или побыть с ребятами, не оставлять их скучать на Земле. Ты им нужен здесь. А рай… Может, его и нет, и это только ветер в ушах? Выдувает дорожную песню, нашептывает ничего не значащие, бессмысленные слова.

     Кока‑Лола потупилась, поглаживая пальчиком молнию на рукаве косухи Кея. Затем произнесла:

     – Я на секунду представила себя на асфальте. В крови. В той же закрученной позе и с выпущенными кишками. Мне плохо, Кей.

     Хочешь развлечь девушку – веди ее в магазин и плати за все, что ей понравится. Следуя этому нехитрому рецепту, Кей удачно избежал в жизни многих проблем, встречаясь и расставаясь с женщинами без боли и ссор.

     Магазин байкерской амуниции «Рок‑Теремок», как всегда, набит покупателями до отказа. Оставив ХаДэ на площадке у входа сплетничать с парой веселых фигуристых Вираг, Кей запустил Кока‑Лолу в зал, предложив ни в чем себе не отказывать. В подобном заведении она никогда раньше не бывала. У нее разгорелись глаза, и она кинулась ощупывать куртки, примерять неподъемные ботиночки, тереть пальцем рисунки на майках и позванивать металлическими побрякушками, тысячи которых свешивались изо всех углов полутемного помещения. Ничего такого у нее никогда не было.

     Кей направился к двери, вход в которую охраняли два скелета в бейсбольных кепках и еще один жирный кудрявый парень, комплекцией и лицом смахивавший на случайно улизнувшего из‑под ножа мясника молодого бычка. Завидев Кея, парень сделал стойку и скрылся за дверью, откуда навстречу байкеру вышел озабоченный Гром. Кей понял, что поговорить не удастся, поскольку Гром занят проверкой финансов принадлежащего ему «Рок‑Теремка». Договорились, что поедут к Злому порознь. Гром недовольно покосился на мелькающую в море кожи русую голову Кока‑Лолы. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Вот и все, что он сказал, прежде чем скрыться за дверью. Там мелькнуло бледное лицо помощника, и Кей сообразил, что тому приходится туго. Кею до этого дела нет. То, что Гром узаконил рабство и ввел телесные наказания на территории своего магазина, известно всем.

     Кока‑Лола зарылась с головой в байкерское тряпье, и скучающий Кей принялся изучать журналы, разбросанные на столе.

     Раскрыв один, лежавший сверху, Кей наткнулся на огромный заголовок: «Признаки оргазма для начинающих. Прочти и запомни. Кончи день с улыбкой, малыш!» Пожав плечами, он бросил журнал обратно и взял другой, порадовавший его рекламой: «Сборник молодежных молитв от прыщей, рекомендованный министерством здравоохранения».

     Ниже Кей увидел фото победителя конкурса на лучшую «татуировку страха» в честь Дня Всех Святых. Огромный парень обнажил спину, похожую на треугольный булыжник, и демонстрировал многоцветное тату ужасов «Человек, ремонтирующий мотоцикл Иж‑Планета под дождем».

     Кей понял, что последние несколько лет слабо интересовался жизнью подростков. Звать на помощь Кока‑Лолу не хотелось, и он взял первый номер журнала «Ка‑тайкер», который заявлял о себе, как издание «Для любящих быстроту во всем!»

     Заголовок передовицы порадовал: «Стань байкером – удиви друзей и подруг!» Текст начинался так: «Прикид – это главное. По байку встречают – по одежке замечают. Итак, начнем с байка». Далее следовало перечисление того, без чего, по разумению безымянного автора, на дороге лучше и не показываться: козырьки на фары и поворотники – хромированные накладки на все выпуклые детали – противотуманные фары – боковые крышки – багажник – накладки на дисковый тормоз – защита двигателя – ветровое стекло – багажные сумки с крепежом – накладки на крылья – спинка седла – боковой дефлектор – передняя сумка – сумка на спинку – накладки на фонари – кожаные накладки с бахромой на рукоятки – и еще что‑то блестящее из разряда «названия‑не‑знаю‑но‑без‑этого‑нельзя».

     На цветном развороте, подрабатывая на хром для двигла, смоляным чучелом громоздился Бугель, державшийся деревянно‑напряженно. К его туше вели многочисленные стрелки с надписями, перечислявшими все, что, по мнению журнала, входило в комплект завзятого байкера: байкерсы – кожаные штаны со шнуровкой и без – косуха с лапшой и без – жилетка – на голову: конфедератка, берет, бандана или шляпа – серьги – цепочки – значки – нашивки – заклепки – широкий ремень (лучше двухъярусный и проклепанный) – сумочки на пояс – чехол для зажигалки – наручные часы с крышкой – и прочее.

     Истыканный на фото стрелами, Бугель напомнил Кею картину древнего итальянца «Муки Святого Себастьяна». Для полного сходства Бугелю осталось сбросить вес и придать скорбное выражение наглой небритой роже.

     Мысленно обозвав авторов заметок «лошаками», Кей поискал глазами Кока‑Лолу, но не нашел и принялся за следующую статью.

     «Байкеры, – сообщал сильно довольный собою автор, – единственные, сумевшие создать подобие собственной оригинальной культуры. В ней соединены разрозненные осколки различных религий, суеверий, исторических курьезов, контрмоды и технических достижений. Кое‑кто поговаривает о киберкультуре. Ерунда! Что это за культура, когда тебя везет персональный компьютер, да и то по неухабистым сетевым страницам? Даже если имеется видеокамера при компьютере, ты, парень, все равно лишен реального общения и связанного с ним коллективного распития и раскуривания! Кроме того, виртуальный секс для байкера хуже посещения города, объявленного зоной трезвости».

     В «Рок‑Теремке» толпились мальчики и девочки, уверенные, что с покупкой кожаного прикида они обретают новый статус в своей сложной детской жизни.

     Пара приезжих байкеров приценивалась к манекенам – шикарным формастым блондинкам, которых можно нарядить по своему вкусу и усадить на заднее сиденье.

     Кей ухмыльнулся и вернулся к чтению.

     «Создав свою культуру, байкеры посчитали, что сравнялись и даже превзошли т. н. «большую» культуру. Хотя на самом деле байк‑культура – это разрозненные кусочки «большой», собранные в одном кармане, громыхающем на ходу. Байк‑культуры нет!»

     «Заявление сколь решительное, столь и беспочвенное», – решил Кей. Раз имеются люди на байках, значит, и собственная культура у них имеется. Автор, однако, сопротивлялся, как мог:

     «Итак, с одной стороны – техника, с другой – мексиканские кончос, играющие роль амулетов и отпугивающие злых духов; кельтские узоры вообще непонятно для чего; толстая тисненая кожа боевых нарядов викингов и их же рогатые шлемы; ковбойские сапожки для верховой езды; индейские чапсы; предметы сатанинских культов (черепа да кольца с пентаграммой); матросские платки; серьги просто так и со значением.

     В чем причина вызывающе странной эклектики, нарочито безвкусной (если эклектика вообще обладает вкусом)? В отсутствии культуры как таковой? Ответ, как мне представляется, кроется в принципе отбора всех названных предметов. Все отбиралось по принципу удобства при езде! То есть вещи должны совмещать практичность и подчеркнутую отчужденность от общества».

     «Вот дуралеи! – думал Кей, листая страницы. – Суть байкерского наряда – внешнее проявление жажды насилия. Вот в чем дело! Она есть в каждом, эта жажда, но байкером становятся те, в ком ее концентрация чрезвычайно высока. Остальные – не байкеры, а водители. Жажда должна быть утолена, и когда время придет, байкеры будут готовы. По зову предков. В байкерах этот первобытный зов особо остро выражен. Байкеры – передовой отряд. Природа наметила некоторые изменения в мире и подготавливает тех, кто выживет и поборется. Байкеров».

     Тряхнув гривой, Кей попробовал отогнать ненужные мысли. Не получилось, и он, поморщившись, продолжил чтение: «Именно поэтому на спине действительно практичной косухи, прочной и немаркой, заклепками выкладывается угрожающий череп да еще пара букв FU. Это – жаргонное сокращение популярного англоязычного ругательства, в сжатой форме выражающего отношение ездока к окружающей его публике. Дескать, «вот вам, дерьмо четырехколесное!»

     Почувствовав толчок в бок, он встрепенулся и бросил журнал «для тех, кто на колесах». Кока‑Лола изрядно пощипала его кредит у Грома. Один из «рабов» подтащил два необъятных пакета, из которых торчал уголок куртки, свешивались шнурки и мелькали пестрые рисунки на майках. Кое‑что она, не утерпев, нацепила на себя. Ей очень шли высокие ботиночки и крохотная замшевая жилетка, которая не закрывала, а, скорее, вызывающе подчеркивала достоинства фигуры Кока‑Лолы.

     Вздохнув, Кей подписал чек. В конце концов, пусть девчонка порадуется! В тряпочках девушки научились видеть сокровенный смысл, который не дано постичь мужикам вплоть до Страшного суда, где им предъявят окончательный счет. Но до этого, говорят, еще далеко.

     Кей попросил продавца привезти покупки к нему домой завтра утром. Он не решился нанести ХаДэ страшное оскорбление, предложив превратиться в грузовик.

     Опустошая маленькими глотками вторую бутылку пива, Кей поглядывал на Кока‑Лолу. Девушка вертелась напротив стеклянной двери летнего кафе, тщетно пытаясь увидеть, как новая жилетка выглядит со спины. Кей не мешал. Ему нравилось наблюдать, как она вращается и изгибается. Зрелище увлекательное и ненадоедливое.

     Пять минут назад неподалеку остановился байк с большущим мальтийским крестом на топливном баке. Длинный тощий хозяин вежливо поздоровался с Кеем и уселся за столик ближе к дороге. Ждет кого‑то.

     Кока‑Лола прекратила танцы на асфальте и покосилась на длинного типа. Тот сидел прямо и твердо, как торчащий из мерзлой земли лом. Он далеко выставил армейские ботинки и потрескавшиеся антикварные краги. Его сильно потертые кожаные галифе, бесспорно, трофейного происхождения. Жилистый торс стягивал ремешок с белой поцарапанной пряжкой и надписью готическими буквами «Gott mit Uns». На худых плечах болталась армейская рубашка мышиной расцветки и с парой потемневших от времени значков, на которых с трудом читались «Fur Deutschland» и тот же «Gott mit uns».

     На голове свободно покачивалась великолепно хромированная каска немецкого пехотинца с рожками, маленькой, почти незаметной свастикой и рваной дыркой. Кей угадал желание Кока‑Лолы узнать, как занесло под тенты придорожной пивной «осколок Третьего рейха»:

     – Байк требует от владельца многого, милая. Самое главное, чтобы владелец соответствовал своему байку. Например, был сильной личностью. Это – трудная работа. На час или на два еще запала хватит, но каждый день вкалывать суперменом – охотников мало. Поэтому сильной личностью можно прикинуться.

     – В смысле «нарядиться»?

     – Буквально. Поэтому по Городу шатаются ковбои, сухопутные пираты и странные типы, похожие на выживших в авиакатастрофе летчиков Первой мировой войны. Все соответствующе одеты и с отработанной походкой.

     – Ему, похоже, нравится быть похожим на фашиста, – предположила Кока‑Лола.

     – Он об этом вообще не думает, – объяснил Кей. – Разницу между доппелем, «Опелем» и Гиммлером он просекает с трудом.

     – Тогда зачем это?

     – Вот непонятливая! Благодаря прикиду его замечают… И кликуха у него двусмысленная.

     – Руст. Однажды он прокатился на байке по Красной площади. Площадь вернула потерянный было интерес туристов и местных жителей. Теперь все они валом валят посмотреть, что такого интересного на площади, по которой прокатился безбашенный байкер, умудрившись не сбить ни одного сотрудника спецслужб. И хватит ржать, как лошадь! Девушка, и такой смех! Слушай. Если кроме живота для пива и члена для девок еще имеется и голова для мыслей, туда однажды постучится вопрос: «А‑что‑дальше?»

     – Неужели коллективная пьянка – смысл жизни байкера?

     – Точно. Стоит ли так стараться, чтобы иметь то же, что имеют те, кто передвигается пешком или на машине? Когда он добивался сходства с байкером, об этом не задумывался. Движение убивало мысль. Он продолжает передвигаться, и движение продолжает убивать мысль.

     Кока‑Лола наморщила лоб и задумалась. Кей невысокого мнения о природной предрасположенности девушек к размышлениям, но Кока‑Лола отличалась от остальных. Она задала резонный вопрос:

     – Может, смысл катания и состоит в том, чтобы убивать мысли, заменив их движением?

     Кей подхватил:

     – Тогда ты не человек, а придаток к байку! Когда же ты начинаешь задумываться, ты ищешь свой путь: реставрировать старые модели, путешествовать, уйти в спорт, заняться торговлей. Но есть и те, кто копает глубже. Они чувствуют, что в байкерстве кроется смысл, и они его вот‑вот разгадают! Им неинтересно просто путешествовать.

     – Это почему же?

     – Для этого не надо рядиться в байкерский прикид.

     – Тогда зачем все это? Зачем суеверия, амулеты, мистика?

     – Байкер хочет большего. Не в силах в одиночку разгадывать проблемы, он ищет себе подобных. Они сбиваются в стаи и передвигаются вместе, в темноте, выбираясь к свету. Почему байкер любит ночь? Потому что за ней приходит утро, свет нового дня и вожак, которому, после некоторых колебаний, доверяют командование собой. Теперь ты зависишь от него. Все встало на свои места.

     Жара. Деревья не шелохнутся, как на фотографии. Жара пригибает человека к земле. Хочется зарыться по макушку в прохладную почву и спать до осени. Или до первого приличного дождя. ХаДэ раскалился так, что больно дотронуться до металла. Кока‑Лола ерзает на горячем сиденье. Часто вскакивает на полном ходу, держась за плечи Кея и подставляя ветру загорелое лицо. Если жара не спадет, она станет коричневой. Ее глаза блестят от удовольствия и она изредка фыркает, как маленький песик, когда частички пыли залетают в нос.

     Кей направил ХаДэ в сторону шоссе, по которому предстояло добираться до дома Злого. Путь неблизкий, поэтому Кей решил ехать так, чтобы добраться до темноты и не петлять по проселкам. ХаДэ, не горевший желанием собирать на своих великолепных шинах грязь загородных трактов, двигался шустро.

     Высотные дома остались за спиной, замелькали поселки, рощи, полукруглые крыши металлических ангаров, просматриваемые насквозь стеклянные будочки – редкие остановки автобусов.

     Кей заметил преследователей не сразу.

     Он оглянулся, и ему показалось, что дрожащий над асфальтом воздух сгустился и потемнел. ХаДэ находился в низине, и дорога за спиной Кея высоко горбилась. Трепещущее теплое марево над дорогой стало плотным и распалось на фрагменты.

     Это – они. Числом десятка два. Их целеустремленности можно позавидовать. Крепко вцепившиеся в рога, с развевающимися на ветру хвостиками бандан, все в черных очках и ужасно деловые. Правда, аппараты под ними не ахти какие. Очевидно, ребята выжидали за поворотом. Увидели Кея и устремились в погоню.

     ХаДэ обставит т а к и х на раз. Значит, впереди его тоже ждут. Те, впереди, выедут наперерез, а э т и навалятся сзади. Место пустынное, следовательно, на помощь рассчитывать нечего. Едва ли найдется отважный идиот, кто рискнет остановиться, чтобы прийти на подмогу. Разве что п о с л‑е… Чтобы потрогать ногой бездыханные трупы Кея и Кока‑Лолы. Впрочем, ее‑то как раз не сразу убьют.

     Неизвестно, кто решил свернуть на проселок – ХаДэ или Кей. Проехав метров сто, ХаДэ резко тормознул. Кока‑Лола заволновалась, но промолчала. Почуяла, что дело неладно. Она соскочила с байка и помогла Кею закатить ХаДэ в густой кустарник, захвативший изрядный кусок на обочине. Ветки больно хлестали по лицам, царапая и обдирая кожу. Острый сучок вонзился Кею в бровь, но он удержался от проклятий. Больше всего его волновало другое: не оставил ли ХаДэ на дороге дымящийся след резины после торможения?

     Кей возился с ХаДэ, а Кока‑Лола метнулась обратно. Кей недоуменно посмотрел ей вслед и довольно улыбнулся. Догадливая девчонка! Живо просекла степень опасности. Она придержала ветки, чтобы те своим раскачиванием не выдали убежище.

     Девушка охнула, когда резко распрямившаяся ветка ударила по голой руке, оставив ярко‑красный след.

     – Жалости в тебе нет! – она сдернула шлем. – Посмотри! В каком виде я теперь перед твоими предстану?!

     Даже в минуту опасности ее не покидали мысли о внешности. Не обращая внимания на такие мелочи, Кей осторожно раздвинул ветки и всмотрелся в шоссе. Затем, не оглядываясь, поманил Кока‑Лолу пальцем. Услышав любопытное сопение у себя под локтем, Кей присел и предложил запрыгнуть к нему на спину. Ничего не понимая, Кока‑Лола с удобством разместилась на плечах Кея. Тот встал без видимых усилий. Славная ноша не тянет.

     – Дорогу видишь?

     – Ну, вижу… А что, собственно, такое?

     – Там, слева, байкеры едут?

     – Нет там никаки… Едут! Человек пятнадцать! Ну и страшные же!

     – Теперь в оба смотри! Как проедут, срываемся.

     Стая ворон – единственное сравнение, которое напрашивалось для вынырнувших байкеров. Действительно, их было человек пятнадцать, байкеров на ободранных немытых аппаратах, забрызганных грязью проходных дворов и пылью лишенных растительности пустырей, с налипшим на колеса мусором огромных свалок, помятыми бензобаками, поломанными крыльями, торчащими из порезанных седел пузырями поролона и похожей на пух ватой, в потрескавшихся дешевых косухах и дырявых черных майках, на которых мелькала полустертая надпись «.гор. етов». Длинные сальные волосы развевались по ветру, обнажая черные полосы на грязных шеях.

     Недостающее для полного сходства с вороньем зловещее карканье с успехом заменяли захлебывающиеся туберкулезным кашлем двигатели загнанных вконец аппаратов. Эти ребята и родную маму заставят в позу встать.

     Последние дни Кей много размышлял и пришел к выводу, что кому‑то нужен его скальп. Это может быть кто угодно. Даже кто‑то из с в о и х. Ведь сумела же команда вешателей открыть гараж Кея! Значит, кто‑то, кто ходит рядом с ним, брал в руки его собственный ключ и знал некий секрет, без которого пытаться лезть во дворец ХаДэ – пустая затея.

     Кей не верил в миф о «золотом байке». Скорее, это дело рук вполне земной твари. В другое время он бы показал ребятам класс езды, но рядом с ним – Кока‑Лола, которая должна жить. Девушка слезла с его плеч и стояла позади.

     Черная стая растерянно заметалась. Типичное поведение сбившегося со следа зверя. Парни сбились в кучу посередине дороги и устроили совет. Слов не разобрать. Но судя по тому, как они привстали на байках, размахивают руками, тыча в кусты, толкают друг друга, едва не затеяв драку, парни в растерянности. Им не в кайф бросать драндулеты на асфальте и обшаривать кусты. Будь на их месте Кей и двое‑трое Бешеных, они бы живо нашли спрятавшихся. Но воронье не знакомо с тактикой действий в подобных условиях.

     Сейчас им нужно другое.

     Им нужно выместить злобу.

     Долго ждать не пришлось. Жертва доставила себя сама на маленьком неказистом коробке. Водитель пытался объехать байкеров, занявших почти весь проезд, и отчаянно сигналил, накликая беду на свою неразумную голову.

     Байкеры немедленно побросали агрегаты и насели на несчастного водилу. Перегородив путь и вынудив коробок съехать на обочину, они окружили машину, вопя во весь голос и прыгая перед ветровым стеклом.

     Случайно или нет, но Кей оказался прав с выбором места наблюдения. Метрах в десяти от них бесновалось воронье, уже громя машину почем зря.

     – Они никого не боятся, если их много. Собрались‑разлетелись. Заклюют.

     Кока‑Лола молчала.

     Кей оглянулся.

     Как быстро слетают с девичьего тела узкие джинсы! Кажется, чтобы стащить их с пары длинных стройных ног, потребуются усилия двух человек. Но… Одно мгновение – и Кока‑Лола стояла перед Кеем голая. Не‑загоревшие местечки на ее теле притягивали взгляд байкера. Ему показалось, что он разучился ходить. Стоял столбом и пялился на девицу, в которой стыда ни капельки и которой нравится вертеться перед ним без одежды, по‑рысьи потягиваясь. Тени от листьев и веток сотворили причудливый узор на ее теле, и сходство с пятнистой хищницей усилилось.

     Ей ничего не стоило стянуть одежду с его обездвиженного наглой требовательностью тела. Она стояла рядом, посматривая снизу вверх и подталкивая байкера к ХаДэ. Кей сначала не сообразил, но она подсказала ему, и он полез на сиденье, спиной к рулю. Девица тут же оседлала Кея, и он замер, боясь разрушить конструкцию и свалиться на землю. Но он забыл все предосторожности, когда Кока‑Лола оттолкнула его на спину и согнулась над ним, схватив руками рукоятки руля. Ее глаза сузились. Кей отчетливо видел, что они горят радостью. Дикой радостью хищника, успевшего выхватить загнанную жертву из пламени лесного пожара.

     Поначалу она играла с ним, заставляя прижиматься спиной к байку и ощущать железо, не успевшее остыть в тени кустарника; Но затем взялась за него всерьез. Кей отвечал, едва не теряя сознания. Чертова девка!

     Кей чувствовал, что ее движения подчиняются странному ритму, природа которого стала ему понятной, когда он решился открыть глаза. Кока‑Лола обнаружила в листве щель, сквозь которую ей видна дорога. Когда ей хотелось посмотреть на продолжающийся погром, о чем свидетельствовали долетавшие до ушей Кея крики, она вытягивала шею и приподнималась, едва не соскакивая. Но тут же вспоминала о Кее и немедленно возвращалась, заставляя его сжимать зубы и шептать проклятия. Это было не всегда приятно. Она доставляла ему боль.

     Стоило крикам усилиться, как она убыстряла темп, и Кей едва успевал отвечать ей взаимностью. Его движения заставляли ее выгибать спину и выпячивать грудь, от которой Кей не мог отвести взгляд и которую сжимал, стараясь не потерять контроль над собой и не сдавить ненароком так, чтобы из двух тяжелых полушарий не брызнула ярко‑красная кровь.

     Кей видел над собой небо и пролетавших высоковысоко птиц. Одна из них присела на веточку, покачалась, разглядела людей, испуганно затрепыхала крыльями, пытаясь взлететь. Птица исчезла, но через мгновение вернулась обратно и привела с собой еще пяток своих сестер. Все с любопытством уставились на извивающуюся спину Кока‑Лолы.

     Приближался тот самый момент. Кока‑Лола сжала руль крепче, поддала скорости и Кей начал всерьез опасаться, как бы она, увлекшись, не нажала клаксон. Еще не хватало, чтобы на гудок слетелось воронье и обнаружило их двоих в интересной позиции на роскошном байке. Такой позор не пережить. Впрочем, их и так не собирались оставлять в живых.

     Кока‑Лола прибавила скорости. Зарулив на шоссе порока, сейчас она обгоняла ХаДэ и всех его железных собратьев, эта маленькая плохая девчонка. Порок нестерпимо сладок. Как капельки пота, скользившие по ее колышущейся груди. Капельки замирали на набухших сосках и шлепались на лицо Кея, который едва успевал ловить губами горячие росинки.

     Кей слегка отстранился, чтобы навсегда запомнить ее сумасшедшие глаза, длинные ресницы и упрямый подбородок. Девушка истолковала это по‑своему. Судорожно вздохнув, она вонзила острые когти в плечи Кея и еще сильнее вдавила его измученное ласками тело в байк. Мокрая седельная кожа отчаянно взвизгнула. Вероятно, Кока‑Лола всерьез вообразила, что она, Кей и байк слились в одно целое и в это мгновение отчаянно нарезают по шоссе. Она нагнулась, словно уходя на поворот, и едва не упала. Байкер с трудом удержался, чтобы не заорать от пронзившей его острой боли.

     Каким‑то одним из своих ста чувств Кока‑Лола почувствовала неладное и сбавила обороты. Но теперь уже Кей вошел в вираж и не мог остановиться. Его поршень конвульсивно бился внутри Кока‑Лолы, напрягаясь и взбивая в пену ее кипящее раскаленное масло. Поршень вырос до гигантских размеров. Девчонке грозила опасность оказаться разорванной пополам. Да она сама хотела этого. И потому отчаянно стиснула Кея внутри себя. Байкер еле слышно взвыл от нахлынувших на него ранее неведомых ощущений.

     Жара. В кустах душно. Вдвоем они выпили весь свежий воздух, что еще оставался между ветвями до их приезда. Кей взмок, он скользил по лакированному боку байка, но не сдавался. Его вулкан привычно сработал.

     Кей сильнее сжал Кока‑Лолу, ощущая под ладонью неистовое биение ее сердца. Все кончилось, но он не решался убрать руку. Он был уверен, что ее сердце пробьет грудь и выскочит наружу.

     Кока‑Лола вдавила Кея в сиденье, вытянувшись и открыв рот в безмолвном крике, вбирая плоть Кея в себя до самой груди. В душной зеленой камере Кей ощущал сладкий запах девичьей влаги, изливающейся на него и стекающей по коже прямо на терпеливо сносящего такие штуки ХаДэ.

     Девушка растянулась на Кее, и он поглаживал ее спину, словно искал хвост дикой кошки. Хвост, за который ее можно оттаскать: нашла время для любви!

     Утомленной любовью Кока‑Лоле почудилось, что машина исходит жалким криком, вопит от острой боли, призывает на помощь, как живая. Девушке казалось, что воронье клевало железо тяжелыми блестящими клювами, неопрятные птицы царапали краску крючковатыми когтями, били по дырявым глазницам окон грязными черными крыльями, надувая грудь, топорщили перья и хищно косили глазом.

     Кока‑Лола прижалась к Кею, словно это ее лупили и царапали. Она все‑таки почувствовала себя слабой. Такие моменты редки. Кей помнил их все, храня в памяти и изредка перебирая, как фотографии.

     …Так же внезапно, как появились, так же шустро байкеры смылись, оставив после себя картину, похожую на детскую комнату, как ее находят родители, задержавшиеся на работе.

     Из покореженной машины не доносилось ни звука.

     Воронье разбежалось по байкам и сорвалось, подчиняясь основному, которого Кей не разглядел. Один из них, в старом милицейском шлемаке, замешкался, отчаянно насилуя кикстартер ногой, обутой в разбитый ботинок с рваными шнурками. Драндулет отказывался заводиться. Байкер матерился, поминая «кардана мать», безуспешно возобновляя попытки. Внутри мотоцикла что‑то бессильно проворачивалось и замолкало. Проворачивалось и замолкало.

     За спиной у ворона заурчало, и он обернулся, чтобы увидеть, как прямо на него из кустов прет Кей на Харлее. Кока‑Лола вприпрыжку бежала позади, уворачиваясь от веток и прикрывая ладошкой лицо.

     Тяжелый упитанный Харлей врезался в тощую самоделку. Стоявший позади байкер попытался отскочить, но не успел, и его отшвырнуло в сторону Ботинок слетел с ноги и шлепнулся на середину дороги. Милицейский шлемак откатился на обочину.

     Парень валялся без сознания. Второй раз Кею выпал шанс взять «языка», и второй раз он перестарался. Кей развернул байк и велел (сейчас не до церемоний) Кока‑Лоле вытащить из карманов ворона все. Девушка с брезгливой миной выполнила приказ и свалила найденное в седельную сумку. Ей не понравилось шарить по чужим карманам, но нелепо возражать Кею посередине пустого шоссе в компании контуженного паренька и с перспективой встретить его приятелей, если те решат вернуться.

     – Едем, – Кей терпеливо ждал, пока Кока‑Лола займет свое место. – Есть надежда, что его приятели примут нас за него. Черт знает, где они сейчас. Главное – близко не подходить. Они вычислят чужака по звуку двигателя. «Чопанье» Харлея отличается от тарахтения оппозита так же, как трефы от пик.

     Огибая разбитую машину, Кей заглянул в салон. Людей не видно. Никто не шевелится. Замер от страха или же помер по той же причине. Вероятно, если кто и есть живой, то завален фанерными ящиками и необъятными клеенчатыми сумками.

     На спасательную операцию времени не оставалось. ХаДэ вырулил на середину дороги и старательно наматывал километры, стремительно удаляясь от металлического гроба, который человек надевает на себя по собственному желанию, изнывая от нетерпения поскорее принять смерть на свежем воздухе.

     Они ехали минут пятнадцать. Кока‑Лола молчала. Когда воронье и ХаДэ разделяло немало километров, Кей притормозил и огляделся. Требовалась передышка. Заброшенная автобусная остановка подходила для этого как нельзя кстати. Скамейка цела, и на том спасибо.

     Кея одолевал противный озноб. Но он не признался бы в этом никому. Даже ХаДэ. Потому Кей и остановился, чтобы байк не уловил дрожь пальцев хозяина.

     Кей разогнулся, энергично помахал руками, достал сигареты и закурил. Кока‑Лол а получила свою неизменную банку с газированным напитком и прислонилась к седлу ХаДэ, не торопясь потягивая холодную влагу.

     – Джентльмены удачи?

     Кей не торопился отвечать. Его захватило мистическое настроение места. Кея словно накрыло прозрачным колпаком. Но это только кажется. На самом деле с обратной стороны колпака собрались огромные люди и рассматривают его, Кея, тыча в стекло пальцами‑бревнами. А он мечется, как беззащитный таракан на кухонном полу, готовый принять мученическую смерть под домашним тапком.

     Будочка автобусной остановки, когда‑то покрашенная в белый и сохранившая на себе ржавую символику олимпийских игр, так долго находилась здесь, что сама стала ломтиком природы. Лес вплотную подступил к дороге, чей асфальт потрескался и пропустил наружу, из влажной земли к теплому воздуху, нетерпеливую молодую поросль кустарников – младших родственников растительности, буйно облепившей обочины дороги, стены остановки и даже крышу ветхой будочки, придав ей сходство с домиком садовника в старинном поместье, хозяева которого состарились вместе с постройками.

     Лес нависал над дорогой. Казалось, стены лесного коридора опасно накренились и скоро обрушатся, навсегда похоронив под собой узкий путь, проложенный людьми для того, чтобы дружить, любить и убивать друг друга с максимальным удобством и скоростью.

     Высоко, у края стен, посередине широкой голубой полосы, засело жаркое солнце, иссушившее траву вдоль дороги, но напитавшее сладким соком ягоды, которыми лакомилась Кока‑Лола, осторожно срывая по одной с высоких травинок.

     Внезапно Кей понял, что разучился слушать. Городской шум, ставший фоном жизни, отучил его выделять отдельные шумы и исследовать их. Но сейчас он услышал птиц, и даже, к собственному удивлению, сумел распознать некоторые птичьи голоса. Кроме птиц, Кей слышал веселый скрип кузнечиков, рядовых насекомьей армии, а еще – вертолетное звучание стрекозьих патрулей и то усиливающиеся, то слабеющие на низах позывные жуков‑бронзовок. Байкеру казалось, он слышит шорох, производимый крыльями бабочек – капустниц и белянок, девчонок‑дебютанток, чья невинность – на сезон…

     – …да уж, не рыцари дороги… А куда деваться? Не очень‑то им хочется на работе пупки надрывать. Да и вообще… И в бреду не представлю, что они развозят по домам кефир старушкам. Не по ним это. Им надо больше. Харлеи им хочется. Каждому.

     – У тебя‑то все есть…

     Кей нахмурился. Кока‑Лола сообразила, что сморозила глупость.

     – Прости меня, дуру! Брякнула, не подумав.

     Сорвала ягодку, положила на ладонь, встала на коленки и подобралась ближе к Кею. Села напротив и протянула ладошку с крохотным сладким шариком, ярко‑красного цвета. Ладошка подрагивала и шарик вместе с ней.

     Кей наклонился, взял ягоду губами и еще слизнул сладкое пятнышко на ладони. Кока‑Лола ойкнула, но ладонь не отдернула, хотя щекотку не переносила и всегда злилась, если Кей об этом забывал. Кей проглотил ягодку. Он был готов принять что угодно из ее рук. Неужели это – старость?

     – Ладно, уймись… Пойми главное: байкеры используют технику, чтобы уйти от этой самой техники в нереальный мир. Парадокс. Ты знаешь, что такое «парадокс»?

     – Совсем меня за идиотку принимаешь?!

     – Не обижайся… Так вот. Идеальный мир существует только в башке у байкера. Понятно, почему его тянет к пиву и всему остальному рок‑н‑роллу? Все это – простейшие средства забыться. Да и возня с техникой отнимает уйму времени. Поэтому байкеру нужен тот, кто сэкономит ему время и подумает за него.

     Кею показалось, что у ХаДэ появилась свежая царапина на раме, и он озабоченно согнулся над байком. Ложная тревога. Разогнувшись, он поймал взгляд Кока‑Лолы, ревниво наблюдавшей за трогательным проявлением заботы человека о железном друге.

     Кей стряхнул длинный серый цилиндрик пепла и продолжил:

     – Все байкеры – страшные консерваторы. Их взгляды остановились и застыли. Заметь: форма чоппера устоялась, выработан канонический образец. Следовательно, стремление к совершенству для многих байкеров ограничивается формой. Форму менять нельзя.

     – Церковь напоминает, – вздохнула Кока‑Лола, – сколько я туда ни ходила, там все одно и то же.

     Кей не стал спорить:

     – Ничего нового появиться не может. Байкеры замерли во времени. С кем бы ты их сравнила?

     Девушка пожала плечами:

     – У нас рядом с дачей поселок…

     – В точку! Деревня одевается просто, практично и консервативно. Средство транспорта – лошадь. Машины – это временно, скоро все сломаются, а солярка закончится. Вот тебе еще одно доказательство того, что байкеры – посланцы Матушки‑Природы, передовой отряд, говорящий от ее имени.

     – И что же он такое говорит?

     – Говорит, что пришла пора бросать города и двигать домой, на волю. Байкера не понимают все остальные жители Земли. Впрочем, он сам себя не понимает. Оттого мрачен и тосклив. Его разрывают противоречия. Он дитя Природы, но вынужден жить в городе, поскольку к деревенской жизни не приспособлен и стремится к ней только внешне. Городские причуды, вроде моды, его мало трогают. Байкер постоянен в своих привязанностях.

     Кока‑Лола присела на скамеечку и внимательно слушала, морща нос. Эта ее привычка сбивала Кея и уводила в сторону, туда, где нужно больше делать, чем говорить, и за что девушки так любят мальчиков. Он сдержался и закончил:

     – Байкер не хочет жить закавыченным. Он готов удрать. В Америке это возможно. Беспечный Ездок, если заметила по фильму, катается везде, но в больших городах – совсем немного. Загнал кокаин городским придуркам и смылся. Катается по сельской местности, по кантрисайду, так сказать.

     – Когда к нам на дачи приезжали байкеры, деревенские приходили их «ломать». Как напьются, так сразу их тянет пацанам на байках морду набить.

     – Так это и понятно! В этом трагедия байкера. Его тянет в деревню, но он не стал своим для деревенских. Так и в фильме показано, когда Беспечного в конце концов убивают. То есть он гвоздь в заднице для Города, но он смешон и неприятен за его границей.

     – А чем это от них несет? Я чуть не сдохла, унюхав.

     Кей понимающе улыбнулся:

     – Хочется им быть похожим на взрослых дядей! Прослышали, стервецы, что, принимая новичка, американская мотобанда дружно мочится в десяток‑другой струй на штаны новенькому. А до этого их еще хорошенько вывозили в машинном масле. Аром‑а‑ат! Чтоб им… Зато теперь по запаху их за версту чуют. Мальчики хотят, чтобы их боялись.

     Кей вдруг сообразил, что ему противно даже произносить слова вроде «мото», «машина», «америка» здесь, среди природы, которая жила и живет без всех этих надуманных слов, изобретенных человеком для собственного спокойствия. Жизнь человека – как в магазине, среди ярлыков. Все вокруг имеет название. Но кто поручится, что это именно так и называется?

     Кей самому себе казался несуразным, в мертвой коже среди живой природы. Заброшенная остановка, которая вскоре совсем скроется в лесу, обрастет ветвями и покроется мхом, как буддийский храм в джунглях… Покой и тишина. Как противно думать о том, что все, что окружает Кея – высоченные деревья, горластые птицы, беспокойные насекомые – все имеет названия, неизвестные ни ему, ни какому‑то другому человеку на земле. Лишь неведомая Воля знает этот список наизусть, потому что сама его и составляла. Пусть так будет. Тишина.

     Он мысленно вернулся в маленький приморский поселок на побережье Карибского моря, куда его забросили на несколько часов, запомнившихся на всю жизнь удивительной тишиной и размеренностью. Ослепительно белый песок впитывал в себя зеленоватые морские воды, но прибой едва‑едва слышен, так, лишь слабый намек, шуршание песчинок. Можно долго лежать на песке, наблюдать за отдельными песчинками, и тебе совсем не скучно. Состоянию твоей души нет названия. Можно перевернуться на спину и долго смотреть на белую сигару маяка, уткнувшуюся в раскаленное небо, по которому еле‑еле ползет одинокое облачко, постепенно растягивающееся, как клок шерсти на веретене, и исчезающее, обратившись в невидимую нить. И ни одного человека вокруг. Какое счастье! Два‑три домика, стены покрыты известью и увиты растениями с фиолетовыми цветами лиловыми цветами, розово‑желтыми цветам… И то же жужжание неведомых насекомых, которые боятся моря и не трогают путника, если он рядом с морской водой.

     Он мог бы остаться там. Мог бы… Если бы не те несколько «правильных» слов, которые ему вдолбили в голову и заставили поверить, что это – его собственные мысли, и никуда от них не деться.

     Загасив окурок, Кей аккуратно приподнял Кока‑Лолу и поцеловал. Потрепал по голове, взлохматив волосы, и неожиданно грустно произнес:

     – Верный друг байкера – это вы, девчонки! Остались нам в жизни – пиво, бабы и рок‑н‑ролл…

     Они покинули стоянку под названием «Последняя Перед Концом Света». Все автобусы в ту сторону, вероятно, ушли. Отставшим предлагалось добираться на своем транспорте.

     Кей выбрал байк.

     Последние, кого встретили сегодня из пестрой байкерской братии Кей и Кока‑Лола, оказались несколько обкуренных парней и девчонок, на дюжине мощных японцев догнавших неторопливо рассекавшего ХаДэ. Бесшабашная компания поравнялась с Харлеем и дружно заорала, приветствуя «братьев по трассе». Кей не обратил бы на них внимания, если бы не пассажир в коляске. Обыкновенный с виду, в нахлобученном на голову шлемаке, он сидел неустойчиво, неуверенно раскачиваясь, словно не определил, держаться ему за ручку или плюнуть на все и вылететь из люльки на первом же крутом повороте. Черный комбинезон навевал мрачные мысли, которые подтвердились, когда Кей остановился и перебросился парой слов с вожаком группы.

     Пока еще крепкий парень, с крупными чертами лица, в кожаном шлемаке и с красно‑черной банданой, наверченной на рукав, с неожиданной кликухой Баянист, охотно покинул байк и вместе с Кеем направился к люльке. Остальные окружили Кока‑Лолу и завели обычный треп ни о чем. Девушка внимательно рассматривала неожиданных собеседников. Постепенно выражение ее лица менялось. Она напряглась и несколько раз оглянулась на Кея. Тот стоял рядом с люлькой и наблюдал за Баянистом, снимавшим шлем с головы не сопротивлявшегося бесцеремонному обращению пассажира, которому все равно, что с ним проделывают.

     Естественно, покойникам жизнь на поверхности земли по барабану. То, что перед ним покойник, Кей понял сразу. Он еще не завонял, но только по причине того, что мертвеца обдувал свежий встречный воздух, а помер он, если наркоши колючие не врут, только сегодня утром. Изможденное лицо наркомана с широко открытыми глазами уставилось на Кея, у которого раздраженно дернулся уголок рта.

     Он обернулся к Кока‑Лоле и прислушался к занятному диалогу, завязавшемуся между его девушкой и тонконогой выцветшей девицей, прислонившейся к одному из ребят. Хилыми ручками она обхватила большого плюшевого мишку.

     – На фига тебе медведь?

     – Там котики.

     – Что?

     – Наркотики, – не выдержал Кей.

     Ему знаком этот странный жаргон. Кока‑Лола встрепенулась.

     – А какие?

     – Хуана.

     – ??

     – Марихуана, – пояснил приятель худосочной Медведицы.

     – Она что, всегда говорит только второй половиной слов? – Кока‑Лола бросила свирепый взгляд на несчастную девочку, не понимая, что той жить осталось совсем недолго. Скоро она споткнется о порог и полетит в вечность.

     – Проверь, милая.

     Окружающие не прислушивались, занятые набиванием косяков.

     – Эй, наркоша, ты так треплешься всегда?

     – Гда, – слабо улыбнулась наркоша.

     Кей вмешался, растолкав кружок наркоманов вокруг несказанно обрадовавшейся его возвращению Кока‑Лолы, над которой зависло и росло облако с неповторимым запахом сенсимильи, бухнулся в седло и рванул с места, постаравшись уйти на поворот до того, как его снова нагонит компания обдолбанных мотоширял.

     Кока‑Лола молчала, положив голову ему на спину и разглядывая быстро чередующиеся поля и рощи. Она даже тихо заснула на несколько минут. Кей чувствовал это, но не мешал, зная, что она и во сне цепко держится за него. Проверено.

     Он думал о группке, направлявшейся за город хоронить своего приятеля. Он знал этих ребят, но держал их на расстоянии, как многие другие байкеры, не приветствующие «двойной кайф» – смесь скорости и наркоты. Они называют это double joy, и у них даже есть свой престарелый гуру, проповедующий жуткую смесь удовольствий. Они зовут его сокращенно DJ, Ди‑Джей.

     Они всегда так хоронят покинувших колонну. Если от покойника что‑то осталось и он не угодил под гусеницы единственного на много километров вокруг трактора, а отдал концы в пустой квартире с множеством изгаженных самопальной химией кастрюль, то счастливчика везут в траурной мотоколяске, одетого в черное и со шлемом на голове. Все обдолбанные. «Зароем там, где много травы», – так они говорят.

     Они не закрывают глаза своим мертвым. Они сами хоронят своих мертвых. Что за жизнь, если такая смерть? «In the wind», как говорят байкеры в Калифорнии, то есть ширнуться – и вперед, с ветерком.

     Кею запомнилась сальвадорская calabozo, тюряга. Туда он угодил по собственной глупости, поддавшись на уговоры симпатичной pingo, шлюхи‑латиноски, навестить ее дома, а не трахаться в грязи за пулькерией, тропическим вариантом нашей распивочной. Его стукнули по затылку, не успел он спустить штаны, и оттащили за ноги в каталажку. Через пару дней приехал comandante, начальник, и наорал на босоногих полицейских за то, что ошиблись и взяли не того. В тот раз Кей «работал» на местную власть.

     Но за эти дни он успел до одури нанюхаться сладкого запаха травы каннабис. Ее пучками выкуривали соседи по камере – мелкие бандиты, крестьяне‑должники и дезертиры, которые постоянно пребывали в состоянии en ganchos, под кайфом. На второй день Кей не выдержал и после пары затяжек ему уже было все равно, где он и почему. Все вокруг вызывало только приступы бессмысленного смеха. Даже едва поднимающееся над землей окошко калабозо, которое надзиратели, бродившие снаружи, использовали как очко сортира, веселило его. А когда за ним приехали из отряда, он свалился на землю от хохота. До того потешными казались ему растерянные физиономии его друзей.

     Утром следующего дня он съел всю еду, что смог найти в разбитой минами деревне, и с тех пор редко баловался травой.

     Пошла хорошая дорога, и Кей отпустил ХаДэ на свободу.

     Скорость – уже допинг. Плюс немного другого допинга, по желанию. К чему умирать раньше, чем узнал кайф скорости?

     Навстречу ХаДэ несся байк с двумя парнями. Сидевший позади вынул из кармана бандану, и яркий лоскуток весело затрепыхался на ветру, разом оживив тоскливую серость дороги. Двумя руками пассажир покрутил тряпочку в воздухе, собрав ее в жгут, и накинул бандану водителю на глаза. Он держал бандану на манер конской узды, а водитель бросил руль и широко развел руки в стороны. Байк поравнялся с ХаДэ, и водила решил ухватиться за руль. Пассажир стащил бандану с байкера, и оба восторженно загоготали, словно сдали ответственный экзамен.

     – Такой трюк не всем удается, – пояснил позже Кей Кока‑Лоле, – но каждый норовит попробовать. На моих глазах от этого втерло в асфальт не одного дуралея. Пребывающий в тупости сдохнет по глупости.

     Кей прибавил газу. Оставалось забрать Вторника, обитавшего в крохотном городке, в тени большого Города.

     …Вторник раскрасил гараж под небо и море. Получилось аляповато, но стиль примитивиста‑неудачника с лихвой компенсировался внутренней энергетикой самого художника, органично смотревшегося на фоне вздымающихся волн и ярко‑оранжевого солнца, нависшего над Кеем.

     Года два назад Трибунал вытащил Вторника из жуткой уличной драки. Одной из тех драк, где на кон ставится чужая жизнь, а своя не стоит ничего. Тогда ярость вытесняет все остальные чувства, а благоразумие отступает перед настойчивым желанием сплющить селезенку противника.

     Отбив залитого кровью парня у толпы разъяренной шпаны, Трибунал привез его к себе домой и несколько дней выхаживал как раненого бобика. Чего ради он потащил его к себе, а не в больницу? Причины подобного поступка остались загадкой для Кея. Тогда он отнес их на счет сверхъестественной интуиции Трибунала.

     В углу гаража, на манер иконы, висел подарок Трибунала – широкополая кожаная шляпа, ни разу не надеванная. Видимо, парень считал святотатством таскать такую вещь на людях.

     «Тоже интересно, – думал Кей, сев на верстак, прислонившись спиной к металлической гаражной стене и закрыв глаза. – Трибунал иногда делает подарки, к которым одаренные относятся с величайшим почтением. Ему тоже дарят – на день рождения, например. Или нет? По‑моему, никто не знает, когда у него день рождения… Не важно. Трибунал получает подарки, но не хранит их, поручая мне продать вещицы, а на деньги купить всем еды и пива».

     …Кей не знал, зачем он рассказал Вторнику, что кто‑то пытался сломать дверь гаража. О Шторме он не упомянул. Все равно Шторм мертв. О мертвых либо хорошо, либо ничего. А поскольку ничего хорошего о Шторме припомнить нельзя, оставалось молчать. Зато Кей вслух предположил, что в гараж ломились, вероятно, Свистуны, из подлости решив изувечить ХаДэ. Вторник, невнимательно выслушав рассказ Кея, горячо поддержал версию о Свистунах. Точно, дескать, больше некому, это они, а то кто еще! И прочее в том же духе –

     Вторник сновал по гаражу, запихивая попадающие под руку вещи в седельные сумки необъятного размера. Он без умолку трещал, что на него не похоже. Он казался взволнованным. Он старался не смотреть на Кока‑Лолу, которая, в противоположность взбудораженному хозяину гаража, внимательно за ним наблюдала и временами улыбалась каким‑то свом, тайным мыслям.

     – Заметил? – Кока‑Лола медленно взобралась на седло, и ее тонкие руки обхватили Кея. – Твой друг на меня глаз положил…

     – Да ну? – безучастно произнес Кей, заворачивая крышку топливного бака. «Хватит ли горючего?»

     – Плевать тебе на чувства девушки! – обиделась Кока‑Лола. – Я месяц жду, когда ты меня ревновать будешь! Вот тебе шанс!

     Кей недоумевающе оглянулся.

     – Шанс?

     – Вторник ко мне клеится! – горячо зашептала Кока‑Лола, прильнув губами к уху Кея и косясь на парня, запиравшего двери гаража. – Вот увидишь, он будет ко мне приставать!

     Кей сначала не понял, а когда до него дошло, он громко захохотал и хлопнул себя по коленке. Девица онемела на миг от такого пренебрежения. Она больно стукнула Кея по спине кулачком, но он уже не обращал на нее внимания, обдумывая маршрут.

     О том, что не обратил внимания на ее признание, Кей пожалеет. Но позже. Сейчас им предстоял неблизкий путь к Злому.

     Они свернули с шоссе и преодолели метров триста по узкой дорожке, поросшей густой травой и прикрытой сверху тяжелыми лапами ельника. Байки Кея и Вторника выкатились на небольшую поляну, очутившись словно на дне глубокой ямы с зелеными склонами, так плотно стояли со всех сторон старые хвойные деревья.

     Посередине возвышался большой двухэтажный дом и несколько строений поменьше, словно малыш рассыпал на траве кубики из игрушечного набора. И дом, и постройки сооружены из толстого бруса, на века, подведены под железные крыши, а небольшие оконца снабжены массивными ставнями.

     Кей миновал невысокий забор, обогнул искусно упрятанные между кустов несколько рядов колючей проволоки. За его спиной слышалось любопытное сопение Кока‑Лолы. Наконец, она не выдержала:

     – Хозяин боится индейцев? Прямо форт «Апачи». Кей заглушил двигатель и подождал, пока девушка покинет седло. Он разглядывал стоявшие рядами байки и с сожалением констатировал, что добрался к Злому одним из последних. Это, конечно, не преступление, но…

     – Ты откуда знаешь про форт «Апачи»?

     – Фильм видела. Папа обожает вестерны. Особенно когда в салуне режутся в покер, а потом бац‑бац из кольта!

     Форт – не форт, но что‑то вроде того. Злой постарался охранить себя от нежелательных визитеров.

     Кей застал те времена, когда Злой только поселился здесь и добывал еду охотой. Скоро ему надоело шастать в лес каждый раз, когда приспичит съесть мяса. Тогда и появился Азия – маленький круглолицый человек, всегда улыбающийся наполовину беззубым ртом, с узкими глазками, коротким ежиком жестких черных волос и блестящей темной кожей.

     Никто не знает, где Злой нашел Азию. Но находка порадовала Стаю, потому что хозяйственный восточный мужичок в короткие сроки поставил хозяйство на ноги. Видно было, что он соскучился по работе на самого себя. Злой его ничем не ограничивал, радуясь, что еда сама в рот падает, и по первой просьбе Азии привозил из Города инструменты, семена и прочую, как выражался грубый городской житель Барон, «фермеровину».

     Стая любила собираться у Злого. Здесь, в Лесу, Бешеные вдыхали дикий воздух и чувствовали, как меняются, сливаясь с Лесом и становясь его частью. Место действовало и на Кея. Он старался выбрать момент и сбежать к маленькому лесному озерку, в паре сотен метров от дома, где садился на берегу, стаскивал покрытые городской грязью сапоги и опускал ноги в прохладную воду. Он долго сидел так, наблюдая за хлопотливыми стрекозами, забыв про сигареты и думая ни о чем, пока гудки из‑за деревьев не подсказывали ему, что Стая ждет, чтобы свалить в Город.

     Никто, кроме Стаи, не ведал о том, что в просторном подвале дома Злой хранит «на черный день» почти два грузовика оружия. В смутные времена, когда каждый хватал все, что в состоянии унести, Злой предпочел не нести, а отвезти. Перехватив, не без помощи Стаи, грузовики, направлявшиеся к каким‑то городским отморозкам, Злой стал обладателем приличного и разнообразного арсенала.

     Поднявшись на крыльцо, Кей приоткрыл дверь и пропустил Кока‑Лолу первой. Они прошли полутемным коротким коридором и оказались в огромной комнате, посередине которой стоял стол размером с бильярдный, окруженный по периметру длинными деревянными скамьями. В выборе мебели Злой ориентировался на практичность и прочность, что разумно, учитывая немалый вес байкеров. На столе возвышался большущий медный самовар, и не было заметно ни одной бутылки. Почему‑то так сложилось, что в гостях у Злого не принято пить.

     Сидевшие за столом байкеры радостно приветствовали Кея и сдержанно – Кока‑Лолу, бросая на нее пытливые взгляды. Другой бы растерялся, но девушка бесцеремонно уселась за стол, а выросший как из‑под земли Вторник тут же притащил ей чашку с чаем. Кей не возражал. Ему все равно. Кока‑Лола отхлебывала чай, одно за другим поглощала привезенное из Города печенье, игриво болтала со Вторником и вызывающе посматривала на Кея.

     Тот слишком устал после долгой пилежки по проселочным дорогам, чтобы затевать игру в гляделки, и поэтому ограничился тем, что погрозил ей пальцем. Она притихла и больше не выгибала грациозно спину, хотя ей это нравилось. В такие мгновения разговоры за столом прекращались и байкеры утыкались глазами в классической формы грудь Кока‑Лолы. Сегодня она – единственная представительница женского пола в доме и пользовалась своим исключительным положением, чтобы приковать к себе всеобщее внимание. Ей это удалось.

     Очень правильно поступил Злой. Пошептавшись с Кеем, он вытащил Кока‑Лолу из‑за стола и отвел в дальний угол двора, прихватив со стола объемистую банку с орехами.

     Темнело, когда Бешеные, посетив подвал и выбрав оружие, покинули дом и гуськом направились в лес. Задумчиво бредя вдоль забора, Кей застал зрелище, которое из самого черствого байкера вышибет слезу умиления.

     Устроившись на верхней перекладине изгороди, Кока‑Лола кормила лесных птиц и юрких белок, мелькавших в подступающей темноте. Царственным жестом – она запускала руку в банку, зачерпывала пригоршню орехов и бросала зверью, громко требуя, чтобы они делились и не обижали маленьких.

     «Поразительно, но, кажется, ее слушаются», – присмотревшись, решил Кей. Он поправил автомат на плече и приказал заигравшейся девушке слезать с верхотуры. Еще не хватало, чтобы она побежала на звук выстрелов и вылезла из‑за мишени.

     Оставшийся в доме Азия включил генератор. Пара прожекторов высветила опушку леса и высохшие стволы деревьев с приколоченными к ним досками. Стая занялась тем, от чего получала главное удовольствие во время поездок к Злому.

     Стреляли поочередно и по несколько человек сразу. Командовал Злой, остальные, включая Трибунала, беспрекословно ему повиновались. Народ в большинстве своем опытный, Бешеные знали, что самодеятельность на позиции до добра не доводит.

     Сегодня постреляли с интересом: длинными очередями, как пилой, Злой срезал приличной толщины дерево и заработал аплодисменты. Понятно, тренировался! В городе такое едва ли отчудишь. Город не поймет, что ты тренируешься.

     Палили в бутылки. Для азарта выложили их на бок и направили горлышками к стрелкам. Кое‑кому удалось попасть в горлышко и вышибить дно.

     Радостно гогочущий Барон притащил пластиковую бутыль с водой и поднял высоко над головой, держа за донышко и пробку. Пальнуть в бутыль из карабина взялся Трибунал и проделал‑таки в ней дыру, откуда в обе стороны хлестнула тугая струя воды. Жаждущий Барон перевернул бутыль и направил струю в рот. Воображал, что это пиво.

     Шутку с тремя банками взялся выполнить Танк.

     Он встал у мишеней с банками из‑под обожаемого Кока‑Лолой напитка и взгромоздил одну жестянку на голову и две – на ладони широко разведенных рук. Капеллан (и где только нахватался?) пальнул из коллекционного нагана три раза подряд, ни единого не смазав. Банки полетели в стороны, а Танк вернулся к стрелкам, утверждая, что Капеллан промахнулся, и банка с головы свалилась сама. Банку нашли. Танк был не прав. Капеллан вытряхивал гильзы из револьверного барабана и посмеивался в кудрявую бороду.

     На спор отстреливали высохшие еловые ветки – то с одной стороны ствола, то с другой, то снизу, то сверху…

     В дом возвращались, держа оружие на плечах за ствол, как лопаты за черенок, молча, в кромешной тьме. Сегодня можно расслабиться.

     Спать разбрелись кто куда. Бешеные не первый раз у Злого, и каждый давно присмотрел себе местечко: рядом с байком на траве, в доме на скамьях или на просторном втором этаже, способном принять не одну Стаю. Пока Кей размышлял, куда бы ему приткнуться с девчонкой, как объявился Азия и поманил пальцем, приглашая следовать за собой.

     Они устроились на сеновале. Кока‑Лола устала и мгновенно уснула, стоило только ей опустить голову на свернутую в рулон куртку Кея. Она лежала на боку, подогнув ноги едва ли не к подбородку и обхватив животик рукой. Даже во сне она морщила лоб и нос. Наверное, вспоминала воронье на дороге. Непривычный к деревенской романтике, Кей спустился вниз, бродил по двору курил и прислушивался к сказочным звукам, долетавшим из леса. Его мучила неясная тревога.

     Он просмотрел найденное в карманах воронья. Так, мусор. Кроме одного. Его, Кея, фотографии.

     Фото из альбома Покера. То самое, на котором Кей, оседлав ХаДэ, выруливает на проспект, а в ухе байкера болтается серьга с крестиком. Кроме Покера и Кея, ни у кого такого фото нет.

     Невероятно, чтобы грустный алкоголик Покер вознамерился лишить Кея жизни, да еще и прибегая к таким заковыристым способам. Но… А вдруг он прознал про Кока‑Лолу? Или это – зависть? Обида, что жизнь не удалась?

     Если же Покер здесь ни при чем, тогда Кей нужен неизвестному. Зачем? Гадать бессмысленно. Если это псих, то в его действиях нет логики. Если нормальный – почему не прихлопнет Кея из‑за угла? Придется ждать, пока он снова проявит себя.

     Кей сжег найденное. Кока‑Лоле ничего не сказал. Хрустнула ветка, и Кей яростно обернулся, готовый мчаться к сеновалу и разорвать на части любого, кто сунется к девушке. О, черт! Он, похоже, заболел. Кей потрогал лоб. Горячий…

     От грустных мыслей Кея отвлек шум. Вроде как несколько человек возятся в кустах и одновременно пытаются мирно разговаривать. Крадучись, Кей пробрался вдоль живой изгороди…

     …Вот, оказывается, для чего Злой таскает с собой эбонитовую палочку! Сейчас она находилась меж его крепко сжатых зубов, изо рта сочилась белая пена, забрызгавшая воротник рубашки и густо облепившая волосы на груди. Трибунал держал голову Злого на коленях, неподалеку озабоченно топтался Азия с полотенцем и водой в большой кружке. Трибунал тихо разговаривал с дергающимся в судорогах Злым, удерживая его, не давая захлебнуться собственной рвотой.

     Трибунал вполголоса вспоминал прошлое, поглаживая Злого по голове, как маленького. Притаившийся за кустом сирени Кей сомневался, что такие воспоминания облегчат муки корчащегося в судорогах эпилептика, но зато из обрывков фраз и отдельных слов многое Кею стало понятнее.

     Много лет назад Трибунал нашел Злого по дороге на Смотровую. Его внимание привлек байкер, на обочине ковырявшийся в Полуразвалившемся агрегате. Тощая напряженная фигура показалась знакомой. Злой – бывший сослуживец Трибунала, сбежавший из госпиталя, где ему, учитывая заслуги перед Отечеством, предложили смотреть в потолок за государственный счет всю оставшуюся жизнь.

     Теперь Кею понятно, почему Злой вскакивает по ночам и ищет автомат. Почему на ночь иногда приковывает себя наручниками к спинке старомодной кровати с никелированными шарами. А Кей еще удивлялся, когда Трибунал предложил ему стать вторым, а не Злому, которого знал лучше.

     «Какая разница, – подумал Кей, стараясь не шелохнуться и не выдать свое присутствие, – какая разница, где воевать? Напримерг далеко от родины, погружаясь по горло в булькающее малярией тропическое болото и наблюдая, как к тебе подползает плохо питавшийся последние несколько дней аллигатор. Или сражаться, не покидая страны, разряжая рожок за рожком в матерящуюся с гортанным акцентом темноту разбитых городов и высматривая детей, которых надо успеть пристрелить раньше, чем они успеют замазать краской триплекс смотровой щели танка?»

     Война везде одинакова. Прав тот, кто выжил. А что до болячек…

     Когда катишь на байке – все болезни отступают. Болячки бегут позади, плюются ядом, протягивают костлявые конечности, но дотянуться до байкера не могут, пока он в седле. А вот когда ты остановился – смотри в оба!

     Возвращаясь на сеновал, Кей навестил ХаДэ. Понимающе кивнул, заметив, что кто‑то тайком пошарил в его седельной сумке. Подозрения подтверждались. Значит, будет дело…

     Кей забрался на сеновал и улегся рядом с Кока‑Лолой. Она сонно заворчала, зашуршала сеном, повернулась к Кею и уткнулась головой ему в плечо, разметав светлые волосы. Он осторожно прижал девушку к себе и лежал, прислушиваясь к ее тихому дыханию. Темно‑синий квадрат неба перед глазами Кея усыпан желтыми точками звезд, словно сказочный волшебник закончил рабочий день и повесил просушить мантию, намокшую от пролитых на нее людских слез, слез надежды и отчаяния.

     Байкеру показалось, что он счастлив.

     Это пугало.

     …и снилась Кею…

     Снилась грязно‑розовая свиная голова с торчащей из оскаленной пасти дудкой. Голова висела в темноте и курила. Из дудки вился дымок, заставлявший надрывно кашлять пожилого зеленого попугая. Откашлявшись, попугай принимался задумчиво прочищать клюв ногтем. При этом птица недовольно косилась на голову свиньи, у которой одно ухо вытянулось, одновременно разделившись на пальцы. Пальцы шевелились. Рукоухо напоминало прицепившуюся к донному камню водоросль, колеблемую подводным течением. Рукоухо периодически вынимало из пасти дудку, сплевывало на пол кровью. Точнее, сплевывало куда‑то вниз, потому что во сне Кея отсутствовал пол, а персонажи висели в темноте, удерживаемые неизвестно какими силами.

     Попугай управился с чисткой клюва, подумал, затем просунул голову между прутьев клетки и заорал: «Педер‑расты! Педер‑расты!» Свиная голова немедленно постучала дудкотрубкой по клетке, просыпав на темноту струйку золотого песка. «Не обижай гостя, путаник! Перья повыдираю!» Попугай заискивающе нагнул голову, завертел шеей и поспешил исправиться: «Пиастр‑ры! Пиастр‑ры!»

     Прозвучало неубедительно. Кей не поверил. Голова затянулась и выпустила через рваные ноздри серию дымовых колес, квадратов и треугольников. Колеса сдваивались и в темноте поплыли сизые контуры бай‑ков. Невесомые байки росли в размерах, но одновременно их контуры размывались и они исчезали один за другим. Их место занимали другие. Возникнув из ничего, исчезали в никуда…

     «К чему бы сон такой? – терзался Кей, проснувшись. – Может, разбудить Кока‑Лолу и спросить, что она думает?»

     Но та была занята более серьезным делом – вытаскивала сено и солому из волос. Кей залюбовался умилительным зрелищем: Кока‑Лола мурлыкала, потягивалась, высоко подняв руки, музыкально зевала, морщила носик и даже попыталась, изогнувшись, почесать плечом маленькое белое ушко… Только было Кей открыл рот, чтобы пересказать интересный сон, как вдруг…

     …позвонил телефон.

     Кей открыл глаза. Оказывается, он уже давно дома, телефон надрывается, а Кока‑Лола рядом, и даже не собирается поднять трубку, а только зарывается глубже в подушку, недовольно урча.

     Глубокая ночь. Никуда не поеду!

     Лето продолжало дарить сюрпризы. В частности, радуя неожиданными звонками. То сыну захотелось кататься, и его шуточка едва не привела к преждевременной смерти родного папы, едва не раскатанного в блин по сырому полу седьмого круга ада, то есть седьмого этажа подземного гаража.

     А вот теперь Покеру втемяшилось срочно зазывать Кея домой для «серьезного разговора». Да еще голосом такого жуткого тембра, словно он только что закончил репетировать речь на поминках. Кей предположил худшее: папа прознал, что его дочь живет с его же другом, и теперь обиженный отец намеревался…

     Здесь мыслительный процесс застопорился. Фантазия рисовала невероятные картины, среди которых самой мирной было изображение Кея, медленно поджаривающегося на слабом пламени костерка. Покер сидел рядом в одном из своих роскошных кресел. Папа Кока‑Лолы удерживал на коленях стопочку фотоальбомов, вынимая по одному и побрасывая в огонь…

     И снова Кею приходилось вставать среди ночи, одеваться и тихо покидать дом, оставив Кока‑Лолу и Урала творить сны без него, бежать, спасаться и побеждать без его участия в их персональных видениях.

     Уходя, пошарил в стенном шкафу и вытащил сумочку Кока‑Лолы – все ее вещи, с которыми она переехала к Кею. Девчонка забыла про сумочку, потому что этот аксессуар никак не подходил к прикиду байкерской подружки. Из сумочки он вытащил связку ключей от квартиры Покера, на тот случай, если придется самому открывать дверь. Весьма предусмотрительно, памятуя о нетрезвом образе жизни приятеля, который, очевидно, решил покончить с собой – отравиться коньяком, что непросто, потому что дорого.

     …Кей отпустил машину и побрел через двор к подъезду. Он медлил, оттягивая неприятный разговор. В качестве оправдания попытался представить себя на месте Покера. И зря. Кровь тут же ударила в голову. Кей потоптался у подъезда, выкурил сигарету, успокоился и направился к распахнутым створкам лифта, на ходу натягивая перчатки…

     …Интуиция редко подводила Кея, но и Покер ему редко звонил. А двери покерской квартиры, огромные металлические ворота, приоткрыты. Кея терзали сомнения. Предположим, Покер решил проявить себя как настоящий друг и, прежде чем напиться, предусмотрительно оставил дверь открытой. В этот поздний час никто сюда не сунулся бы без особой надобности. Но что поделывает его супруга? Где эта многострадальная женщина, выхаживавшая мужа в дни запоя?

     Кей осторожно приоткрыл дверь. Темно. Свет включить не удалось – он нащупал только выключатель. Бестолковое щелканье надоело Кею, он достал зипу, зажег и поднял, держа перед собой, на манер факела. Вспыхнул яркий, нервно подрагивающий огонек патентованной бензиновой зажигалки, которая не гаснет даже на ноябрьском городском ветру. Кей прикрыл за собой дверь. Пламя зажигалки выровнялось. Значит, Покер держал распахнутой дверь при наглухо закрытых окнах. Преодолевая бесконечный коридор, Кей вслушивался, пытаясь уловить храп Покера и сообразить, из какой комнаты он доносится. Паркет противно скрипел, приходилось замирать и напрягать слух. Ни звука.

     Хозяин мало что поменял в квартире, перешедшей ему по наследству от родителей, придерживавшихся строгого и основательного взгляда на жизнь. Основные пункты мировоззрения они перенесли и на интерьер собственного жилища. Странно было ощущать себя здесь, с огнем в поднятой руке, брести вдоль обтянутых плотной тканью стен, уворачиваться от массивных бронзовых канделябров, с чашечками в виде лепестков роз, сохранивших следы свечного нагара. Из темноты выплывали старинные гравюры в рамочках с медной окантовкой. Кей наизусть знал содержание гравюр, так как еще в детстве играл в этом коридоре с юным Покером в машинки. Родители Покера поругивали шалунов, когда крохотные автомобильчики, управляемые непослушными детскими руками, царапали резной дубовый плинтус.

     Но Кей впервые оказался здесь ночью. Обстановка угнетала средневековой темнотой и мистической обреченностью. Кей уже начал догадываться, для чего он здесь. Только он было собрался подумать об отступлении, как кое‑что отвлекло его от позорных мыслей.

     В темном прямоугольнике двери одной из комнат виднелись окна, сквозь которые светила луна и даже поблескивали крохотные желто‑белые точки. Хрестоматийная картина звездного неба. Прямо‑таки планетарий! Но привычную картину портила круглая тень, нелепо пристроившаяся внизу и сбоку. Кей погасил зажигалку. Во‑первых, и так светло, во‑вторых, устал изображать дворцового коменданта, с факелом в руке возглавляющего ночной дозор.

     А эта тень – голова человека, сидевшего в кресле напротив окна, спиной к Кею. Байкер хотел было окликнуть Покера, но удержался, решив пока не тревожить сон приятеля. Подошел ближе (проклятый паркет скрипел оглушающе!) и убедился в своей правоте. Крик тысячи лучших друзей не разбудил бы Покера. Звук настоящей пробки, выдергиваемой из горлышка коньячной бутылки, не заставил бы его встрепенуться.

     Перед смертью Покера заставили изрядно помучиться. Его пальцы расплющены, словно по ним проехались катком, в них не осталось ни одной целой косточки, их острые осколки торчат сквозь кожу и ранят застывший взгляд Кея. Покеру разбили пальцы бутылками, раскатившимися по полу, и на одной из которых Кей едва не поскользнулся.

     Одежда Покера превращена в лохмотья: надорваны рукава дорогой рубашки «от Кого‑То», исполосована ткань на груди. Словно искали… Татуировки? Их у Покера сроду не водилось. Он всегда слушался родителей, а те запрещали ему корчить из себя «ходячий комикс».

     Бесплатный планетарий работал исправно, хорошо освещая даже самые дальние углы необъятной комнаты. Недавно здесь было очень даже ничего. Но затем здесь искали не только татуировки, но что‑то еще. Все, что можно в комнате сломать, было сломано. А также разбито, разорвано, искорежено, раздавлено…

     Присмотревшись к ножу, торчавшему из глаза покойного, Кей, помедлив, подергал за рукоятку. С первой попытки вытащить не удалось. Пришлось приложить усилия, даже упереться ногой в подлокотник кресла. Нож поддался и внезапно выскочил из глазницы. Кей отпрыгнул, тяжело дыша и держа окровавленный нож на отлете, чтобы самому не налететь на широкое острое лезвие. Он знал, почему оно острое. Сам недавно затачивал… Кей вытер нож о кресло и сунул во внутренний карман косухи. Рядом, на столике, стояли те из бутылок, которые не использовали для того, чтобы перебить кости Покеру. Приподняв одну, Кей поболтал в воздухе. В ней еще оставалась жидкость, и он жадно приложился к горлышку.

     Неведомые посетители, в том числе кто‑то из общих знакомых Кея и Покера, не жаловали коньяк, либо просто в нем не разбирались. Сейчас в желудок Кея вливался лучший продукт двадцатипятилетней выдержки, разом сдувая спазмы, оживляя воображение и возвращая двигательные рефлексы.

     Обратный путь до двери занял у Кея в несколько сот раз меньше времени, чем он потратил, чтобы увидеть печальный результат последней партии Покера. Кей уже взялся за ручку двери, когда пронзительно заверещал дверной звонок. Байкер отступил на шаг, словно обжег руку. Дверь распахнулась.

     Кей неплохо разбирался в системах ручного стрелкового оружия. Иногда, от скуки, покупал в кибске журнал «ArmsAmmo», долго листал глянцевые страницы с фотографиями пистолетов и револьверов, только чтобы убедиться, что все осталось по‑прежнему, и, как бы оно ни называлось, оружие продолжает исправно убивать.

     Пистолет, направленный в живот Кею, относился к тем отвратительным системам, которые не предназначены для многократного употребления большими мастерами. Скорее, он относился к тому жалкому разряду бедных «пушек», которыми пользуются наркоманы, нанятые для сведения счетов.

     Дрожавший над стволом луч фонарика направлен прямо в лицо Кею.

     От мерзкого вида корявого ствола и слепящей рези в глазах к Кею вернулись спазмы. До бутылки с коньяком далеко, требовалось принимать меры немедленно.

     Кей выронил зипу, которую продолжал зачем‑то сжимать в ладони, и вежливо произнес, обращаясь в темноту:

     – У вас, гражданин, обойма выпала. Луч фонарика дернулся. Мгновения было достаточно, чтобы Кей с грохотом обрушил на пистолет стоявшую у стены вешалку.

     Неизвестный любитель дешевых стволов запутался в одежде, свалившейся с вешалки (белый летний плащ Покера, белая летняя куртка Покера, еще что‑то белое). Глухо ругаясь сквозь ткань, он пытался высвободиться, предусмотрительно не открывая пальбу, опасаясь всадить пулю из кривого ствола себе в ногу.

     Сразу вытащить нож из кармана косухи не получилось. Окровавленная рукоятка выскальзывала из ладони, Кей глубоко порезал большой палец о лезвие. Когда же удалось ухватить нож покрепче, Кей нанес несколько ударов в белый сгусток прямо перед собой, в центр матерящейся возни. Комок ткани замер, раскачиваясь, а затем рухнул на пол, распластавшись на паркете.

     Число покойников в квартире Покера удвоилось. Опустившись на колени, Кей судорожными движениями шарил по полу, отыскивая зипу.

     – Где ты, где ты, милая? – шептал сквозь зубы Кей, понимая, что теряет время, не в силах расстаться с дорогой сердцу вещицей.

     Зажигалка нашлась под зарезанным парнем, для чего пришлось откатить его к дверям. Подняв зипу, Кей не удержался и осветил лицо нападавшего. Ну да, так и есть! Тот самый, кто пытался вышибить дух из Кея еще в апреле, во время охоты за мотовором.

     Значит, едва поправившись, он тут же вызвался поквитаться. Да видно не судьба…

     Оттащив парня от двери, Кей приоткрыл ее, осмотрелся и только собирался выйти, как внизу хлопнуло, и подъезд до самой крыши наполнился гулким топотом множества ног. Топот, безошибочно распознаваемый издалека. С такой звонкой злобой стучат только ботинки городских ментов, которых вытащило из теплой дежурки телефонное сообщение, что убийца еще болтается рядом с трупом, и выпал редкий шанс хоть кого‑то поймать.

     Захлопнув дверь и задвинув тяжеленный засов (гордость Покера), Кей помчался в направлении кухни, на ходу вытаскивая из заднего кармана джинсов ключи Кока‑Лолы от черного хода. Он едва не целовал эти ключики, которые предусмотрительно пристегнул к цепи, рядом с ключом от ХаДэ.

     Еще один поворот и…

     Кей споткнулся и полетел вперед, въехав лицом в пол и едва не потеряв сознание. В переносицу словно врезался грузовик. В глазах почернело и Кей наощупь попытался встать. Сразу не удалось. Что‑то мешало, навалившись на Кея сбоку. Что‑то большое и холодное… Кей встал на четвереньки, нащупал зипу и щелкнул крышку.

     Прямо на него смотрела жена Покера. Кею никак не удавалось, хотя бы про себя, называть супружескую чету Покеров «папа и мама Кока‑Лолы». Да и поздно уже. В настоящий момент ее отец, с комфортом расположившись в кресле, пропитанном кровью насквозь, изучал звездное небо одним оставшимся глазом, а мать…

     Далеко вывалив синий язык и вытаращив глаза, она сидела напротив Кея, с обмотанной несколько раз вокруг шеи шерстяной ниткой с клубка, который, если поискать, наверняка валялся неподалеку, закатившись в угол. Ее руки сжимали окровавленные спицы, которыми она, вероятно, отмахивалась от тех, кто помешал закончить вязание. Сильная духом женщина успела‑таки проткнуть кого‑то перед смертью.

     Теперь только до Кея дошло, какого масштаба трагедия разыгралась в доме Покера, что за жуткая партия была разыграна и как страшно она закончилась.

     Кей захлопнул крышку зипы, вскочил. Два прыжка – и он около двери черного хода. До ушей долетел треск из передней, где менты, с дружным криком, высаживали крепостные ворота замка Покера. Слышалось визжание электропилы и периодическое уханье кувалды. От каждого удара дом сотрясался, весело звенели дорогая фарфоровая посуда и «императорские» хрустальные бокалы в бесчисленных шкафах и шкафчиках.

     Больно ударившись об углы столов, повалив пару стульев, Кей добрался до двери черного хода и в несколько секунд умудрился открыть ее, наверное, от ужаса, подстегиваемый удалыми воплями ментов, которые почти вынесли железную преграду и шумно радовались этому обстоятельству. Выскочив на темную лестницу, Кей захлопнул за собой дверь, запер оба замка. И тут же пожалел об этом.

     Ему очень не понравились размеренные, неторопливые шаги человека, поднимавшегося снизу. Человек не торопился, словно понимая, что до цели доберется и свое возьмет. Что за «цель» и как «возьмет» – думать не хотелось. Напротив, Кей решил, что если уж выбирать из двух зол, то лучше сдаться ментам, с которыми, если постараться, можно «войти в договор». Внутреннее чутье подсказывало, что тип без нервов, поднимавшийся снизу, в переговоры не вступает.

     От всего произошедшего за последние несколько минут: мертвый Покер, зарезанный «пистолеро» в передней, не вовремя явившиеся менты, мать Кока‑Лолы, удушенная в коридоре собственным вязанием… Казалось, появился шанс смыться – и на тебе… Мысли лезли одна за другой, переплетались, Пухли, а вместе с ними пухла и бедная голова Кея. Вероятно, он здорово приложился носом об пол в коридоре. Потому что снова пошли видения.

     …Мимо него, в холодной темноте поплыли полупрозрачные тела убитых им людей. Их много, очень много… Они плыли медленно, беззвучно касаясь ступеней разбитыми ногами. Каждый, минуя Кея, бросал на него взгляд, полный муки.

     Неужели они явились за ним? Неужели их не пускают туда, пока они не приведут с собой его, простого работника войны, которую не он начинал и которая не закончится, если его, Кея, обратить в призрак и потащить на суд, на котором он, если и сможет пригодиться, то не в качестве обвиняемого, а палача.

     Крики ментов за стеной привели Кея в чувство. Обратный путь отрезан, улики налицо: папа пытался вступиться за опозоренную дочь, а Кей, тварь похотливая, грязный байкер, прикончил его, а заодно двух свидетелей – законную жену хозяина квартиры и гостя, зашедшего воды попить. Так все в протоколе и запишут. А Кей, через два‑три дня, подпишет его из жалости к себе и к тем, кто его об этом очень‑очень попросит. Ужас мысли обратился в действие, и ноги сами потащили Кея вверх по лестнице.

     Лунный свет едва пробивался между толстыми металлическими полосами, закрывавшими окна черного хода, или как там его сейчас называют модерновые архитекторы. Но его вполне хватало, чтобы не споткнуться на узенькой лестнице.

     Вход на чердак отсутствовал напрочь. Вместо него – стена. Просто стена. Кей зачем‑то потрогал ее. Стена тверда и холодна.

     Вход на небо закрыт. Замурован. Захотел было Кей попасть туда сам, по своей воле, а перед ним встала стена.

     Недолго раздумывая, Кей спустился на один пролет вниз, вытащил ключ и воткнул в замочную скважину. Этот поступок – из разряда тех, что совершаются в минуты тяжелейшего душевного настроя, когда нащупываешь тот самый «последний шанс», который, конечно, есть, но для единиц, хотя болтают о нем все.

     Шаги приближались, размеренные, как звук метронома, который знаком каждому, кого доставал из‑за стены соседский сын, принуждаемый родителями учиться игре на скрипке и в отместку за страдания превращавший занятия в пытку для всех окружающих.

     Кей с трудом повернул ключ. Раз, второй… Навалился плечом. С трудом осознавая происходящее, ввалился в чужую квартиру и поторопился запереть дверь изнутри.

     Слишком много дверей на сегодня. Слишком много на одного байкера.

     Домовладелец не напрягал себя расходами и врезал одинаковые замки по всему подъезду. На досуге Кей решил подсчитать математическую вероятность подобной удачи.

     Кей замер, напрягая уставший, изорванный слух. Кто‑то стоял за дверью. Их разделяли несколько сантиметров. Кей представил, как некто поднимался выше, убедился в отсутствии чердака, затем спустился ниже и теперь будет проверять каждую дверь.

     Ручку осторожно подергали. Каждый из двоих стоял, не дыша и прислушиваясь. Кто кого? Напряжение выросло до невообразимых размеров. За дверью зашуршало. Некто уходил.

     Кей не двигался с места. Через мгновение уходивший прыгнул обратно и снова припал ухом к двери. Кей не шевелился. Знаем мы эти штучки! Сами такие…

     …Обитатели квартиры, судя по обстановке, были людьми творческого склада. Такого безобразия с мебелью, стенами и потолком Кей никогда бы не допустил в собственном доме. Все поверхности расписаны, изрезаны. Художник явно старался путем изменения внешнего вида стандартного предмета вдохнуть в него новую жизнь, веселую, даже немного карнавальную. Это удалось. Кею казалось, что он угодил в сумасшедший дом, когда там вовсю идет подготовка к Новому году.

     Кей не припас объяснения, какого черта он делает в чужой квартире посреди ночи. Начавшаяся полоса везения должна была привести к удаче.

     В комнатах никого не было. В самой большой стоял громадный стол, заваленный простой едой и выпивкой. Соседи Покера не были снобами, в еде и питье отдавая предпочтение простому стилю. Кей присел, налил водки в грязный пластмассовый стакан, закусил остатками салата, рукой зачерпнув раскисшую в майонезе зелень. Руку вытер о скатерть, заметив, что до него то же самое проделали много раз много людей. Сигарет не нашлось, пришлось распотрошить несколько окурков и соорудить самокрутку. Курево получилось на редкость вонючее, что и требовалось для поднятия настроения и сохранения интереса к жизни.

     …Светало. Кею надоело в гостях и он подумывал о том, как бы покинуть дом до того, как явятся хозяева, обнаружат незваного гостя и своими криками привлекут внимание ментов. Менты уже стучали пару раз в дверь, вероятно, собирая свидетельские показания о тройном убийстве, имевшем место несколькими этажами ниже. И с черного хода скреблись, причем довольно настойчиво. Кей понял, что если не с одной, так с другой стороны двери скоро будут ломать.

     Квартира смотрела окнами на две стороны: двор и по‑утреннему немногословный проспект. Во дворе бело‑голубели ментовские патрульки, а на проспекте Кея подкарауливал тот самый длинный лимузин вишневого цвета, запомнившийся по событиям апреля.

     Обложили. Со всех сторон. Как лесотварь.

     Кей не хотел погибать. Он пощупал карман. Нож на месте. Толку от него… Поджечь тут все к чертовой матери, да и смыться в дыму? Едва ли этот трюк пойдет. Либо Кей задохнется, еще до приезда пожарных, либо под предлогом борьбы с огнем сюда ввалится целая армия, и тогда все равно… Да, не тот вариант. Только повод подашь к решительным действиям.

     Побродив по квартире, Кей убедился, что его загнали в яму. Остается прыгать, вертеться на месте, выть, поглядывая на квадратик неба и поджидая охотников. И спрятаться некуда…

     Спрятаться…

     Спрятаться! Исчезнуть!

     Где спрятать сотню? В пачке сотенных.

     Кей нашел телефон, позвонил в Нору, назвал адрес и потребовал:

     – Собирайте всех!

     …Первый приехал через десять минут. Вероятно, сидел в пивной неподалеку. На пару с приятелем, он откатил байк в угол двора и принялся копаться в двигателе. Изредка то один, то другой поднимали головы и поглядывали по сторонам. Едва ли они пытались догадаться, на кой понадобились в этот ранний час, именно в этом дворе. Просто так смотрели, от скуки. В ситуации «Собирайте всех!» о причинах не спрашивают. Команда поступает позже.

     Прошло еще минут пять и Кей, устроившийся под окном, не рискуя высовываться, услышал многоголосый оркестр мотодвигателей. Во двор влетела команда в пять‑шесть байков, владельцы которых, едва успев поставить аппараты на прикол, тут же извлекли пластиковые бутыли с пивом и надолго к ним присосались. Выпив, побросали в песочницу, закурили и включили привезенный магнитофон. Рок‑н‑ролл оживил тихий дворик. Стало веселее. Кей приободрился. Жизнь возвращалась.

     Постепенно байки забили двор до отказа. Аппараты парковались на проспекте, в соседних дворах, под окнами близлежащих домов. Грохот двигателей перекрыл все прочие звуки, которых, впрочем, в этот ранний час, не так уж много было. Птицы испуганно улетели, дворники попрятались, жильцы, попытавшись было прикрикнуть на байкеров, осознали бесполезность попыток и вобрали головы внутрь квартир, наглухо захлопнув окна.

     Число байкеров и байков перевалило за сотню, атмосфера во дворе достигла максимального напряжения. Воняло выхлопами от работы так себе отрегулированных двигателей, в воздухе носился отборный мат, поднимаясь выше телевизионных антенн. Те, кто привез с собой цыпочек, живо поставили девиц в любимые позы и энергично трахали в провонявших мочой углах, на неструганых скамейках и на серо‑зеленом газоне, среди собачьего дерьма и забытых детьми пластмассовых кубиков с рисунками. Неизвестно, чем придется заняться вскоре, так зачем время терять?

     Время шло. Байкеры прибывали. По двору и округе бродили совсем уж страшные типы, в кожаных жилетках, обтягивавших мощные голые торсы, с волосами едва ли не до пояса, с серьгами в носу и страстным желанием в глазах найти хоть какую‑то драку. Кое‑кто, не утерпев, задирался сам. Затевалась скоротечная потасовка, заканчивавшаяся ничем. Попыхтев, стороны расходились, ожидая большего. Кое‑кто гадил под стеной дома, опорожняя брюхо после дешевой еды, съеденной, чтобы отбить еще более смердящий запах самодельного пойла.

     Двор протух на глазах.

     Так продолжалось до тех пор, пока кто‑то не пнул ногой дверцу ментовской машины. Машина, естественно, не упала. Даже не покачнулась. Что привело нападавшего в законную ярость. Последовала еще серия ударов. Парень разошелся не на шутку. Подобрав доску, он с размаху пробил ветровое стекло. Как из‑под земли рядом выросли менты, и началось…

     Бессмысленно описывать драку, цель которой непонятна никому. Толпа вопила, черные тени в мертвой коже носились меж домами, нападая и обороняясь. Драка частично переместилась в подъезд, куда набились менты, понявшие, что находятся в численном меньшинстве. Подъезд заполнился орущими людьми, среди которых вскоре оказался Кей, сумевший открыть дверь и прорваться наружу, смешавшись с толпой, в которой его не отличить от других.

     Он не собирался драться. Не то чтобы охоты не было, а просто не хотелось попасть в компанию тех, кого неизбежно запрут на несколько часов за решетку. Хотелось спать дома, а не на нарах.

     Кей пробился сквозь драку, сквозь строй вопящих и разгоряченных байкеров, изрыгающих ужасные проклятия. Пару раз Кею досталось по морде, но он стерпел. Оказавшись на проспекте, сел пассажиром к первому попавшемуся байкеру со знакомым лицом. Тот моментально завелся, а на счет «пять» Кей находился далеко от места, где, с его исчезновением, драка быстро сошла на нет. Байкеры шустро разъехались. Остались те, кто был не в состоянии передвигаться. Ментам пришлось удовлетвориться тем, что они покидали несколько пьяных в фургон и отвезли протрезвиться. Утром их отпустят. Потягиваясь, они выйдут на свет, даже не вспомнив, как и зачем оказались в этом дворе.

     Просто кто‑то кого‑то о чем‑то попросил…

     …Кока‑Лола не успела привыкнуть к странным исчезновениям Кея и к еще более странным возвращениям.

     Когда он преодолел порог собственного дома, девушка долго ходила вокруг него, осматривая и принюхиваясь. Скрестив руки на груди и гордо задрав нос, она сообщила, что от Кея «несет мышами и лекарствами».

     На пару с ней собака Урал тоже принюхивался, рычал, но не убегал, хотя шерсть у него стояла дыбом.

     Выбрав момент, Кей запихнул ключи в сумочку и упал в кресло. Тут же вспомнился Покер, и Кей едва не закричал от боли в сердце.

     Расширившимися глазами он смотрел на Кока‑Лолу и дрожал. Он слушал Кока‑Лолу и ему хотелось прыгнуть в окно.

     Девушка бродила по комнате, тихо напевая, держа в руках любимую майку Кея, которую успела выстирать, а теперь аккуратно зашивала дырочку на плече. Покончив со штопкой, она подошла к Кею и привычно устроилась в ногах, прижав голову к его колену.

     Вдруг она отстранилась и уставилась Кею прямо в глаза. Кей напрягся и изобразил на лице подобие нежной улыбки. Вероятно, получилось неважно. Кока‑Лола не поверила гнусному оскалу и остаток дня с сомнением поглядывала на Кея.

     Ночь все исправит. На то она и ночь.

     Он скажет ей потом, не сейчас… Нет.

     Завтра он увезет ее в август. В лес, к Злому, а затем – на праздник.

     Кей переживал новое ощущение. Что лучше: жить с Кока‑Лолой или удочерить враз осиротевшую бедную девочку, найти ей достойного мужа, а самому уехать покататься в лес, покурить и повеситься на осине? Он смотрел на последнюю из рода Покеров, дикую белую кошку, когтями вцепившуюся в его ногу и думал о том, что выбор надо Делать и выбор будет страшен.

     Оставалось еще одно. Нож.

     Отправив Кока‑Лолу с собакой на улицу, Кей извлек нож и долго рассматривал. Обычная финка. Когда ездили к Злому, в лес, он одолжил ее у одного из Бешеных, чтобы починить заевшую молнию на новенькой косухе Кока‑Лолы. Кому потом отдал, вспомнить не мог, хотя напрягался до головной боли.

     Перестав напрягаться, моментально вспомнил. Боже, храни байкеров!

    

ТАЮЩИЕ ЦВЕТА

    

     Завтра Кей и Кока‑Лола едут на Праздник.

     Самый большой байкерский праздник в году.

     Пропустишь – весь год больно в зеркало смотреть на свою перекошенную физиономию.

     Кока‑Лола «приболела». Второй день она смотрит исподлобья, забившись в угол кровати и натянув одеяло по самый нос. Она злится и отгоняет от себя Кея, которого волнует исходящий от нее сладковатый запах. Кей переживает странное ощущение. Он отлично понимает, в чем дело. Он знает, что ее надо оставить в покое на день‑другой. Но он беспокойно бродит вокруг Кока‑Лолы, он пытается броситься, он прыгает! Она рычит, кусается, выгибает спину, шипит, царапается. Обоим больно, и они расползаются по углам. Ее глаза выглядывают поверх одеяла и светятся недобрым огнем. Кей мог бы силой овладеть ею. Но сдерживается.

     А вот и «завтра». Раннее утро.

     Бешеные сбились в Стаю и носятся по Городу без видимой цели. Они не соблюдают привычный строй, а мчатся порознь, то вырываясь вперед, то отставая и внимательно оглядываясь по сторонам. Прошел час, второй. Кока‑Лола настойчиво интересовалась причиной, заставляющей Стаю кружить по еще пустым улицам и палить топливо почем зря. Не лучше ли сразу двигать к месту сбора?

     «Место» – площадь, где соберутся едущие на Праздник. Можно, конечно, и в одиночку добраться, но без чувства стаи половина удовольствия потеряна.

     Кей отмалчивается, изредка невнятно бормоча. Не хочется объяснять девушке смысл рысканий по Городу. Вдруг поймет не так, взбрыкнет, спрыгнет с седла и скроется за домами. Кей, несомненно, останется со Стаей, но…

     В зеркало Кей увидел Освальда‑младшего, отчаянно машущего рукой, и притормозил. Трибунал тоже заметил знак и теперь оглядывался, оценивая обстановку. Видно плохо, оставалось во всем положиться на младшего немца. Стая дошла до поворота, перестроилась в привычный порядок и плавно развернулась. За спиной Кея визжала от удовольствия Кока‑Лола. Ей, как и Трибуналу, страсть как нравилось кататься всей Стаей вместе и наблюдать, как Бешеные сливаются в железный кулак, на одной скорости выполняя повороты и демонстрируя мощь двигателей и байкерское умение.

     Бешеные быстро добрались до места, привлекшего внимание Освальда‑младшего. С виду ничего особенного. Несколько шикарных блестящих коробков и небольшая группа квадратных мужиков в непосредственной близи. Рядом деревья, за которыми идет возня. Мелькают яркие пятна одежды и слышна негромкая ругань. Несколько Бешеных оторвались от Стаи, встали за машинами, слезли с седел и немедленно направились к тачкам. Кей вместе с ними.

     Отличные тачки! И те, кто ими владеет, тоже ничего… Одежды с них, если продать, хватит на пару неплохих Харлеев. Рожи наглые и пьяные. Сразу видно: гудели всю ночь, желание бузить к утру достигло апогея. Апогей – это когда слипающиеся красные глаза шарят по сторонам, выискивая объект для драки.

     Для разрядки и чтобы скрасить скуку, неспешно поколачивали трех девиц, которые сопровождали их всю ночь, а с рассветом надоели. Девицы тихо скулили, хлюпали носами и умоляли оставить их здесь, «они сами доберутся».

     Кей озлобился. Ситуация знакомая.

     Популяция дур в Городе не уменьшается, думал Кей, туже застегивая на запястье перчатку. Года идут, жизнь должна приучить девичий род к опасности и выработать у них защитные инстинкты. Так ни хрена! Или они сами защитным инстинктам сопротивляются, давая волю остальным, более волнующим? Скучна жизнь девушек Города… Тогда незачем обижаться на неласковое обхождение.

     – Эй! – к байкерам шагнул высокий парень. – Вам тут какого х… надо?

     Он полез в карман отливающего натуральным шелком пиджака. Его приятели зашевелились. Кое‑кто кинулся к машинам. Захлопали крышки багажников. Высокий качнулся в сторону деревьев, негромко позвал и оттуда высунулись потные морды еще трех парней. Один застегивал на ходу штаны и был крайне зол, что его отвлекли от намерения трахнуть девицу на пыльной городской траве.

     Начинать утро с драки не хотелось, и Трибунал призывно поднял руку. Вовремя, потому что парни сгруппировались и целеустремленно двинулись вперед. В это мгновение подъехали выжидавшие в стороне Бешеные, и на улице моментально стало тесно, как на станции метро «Динамо» в день финального матча.

     – Оставьте девок и мотайте отсюда, – дружелюбно предложил Трибунал Высокому. – Сезон охоты открыт. Вы таких еще наловите…

     Мужики, настроенные на серьезную драку, переглядывались. Трибунал безошибочно вычислил основного и обратился к нему. Тот понял, что глупо затевать стрельбу посреди улицы, да еще по такому пустяковому поводу, как права мочалок. Последствия не сравнимы с целью.

     – Забирайте их себе! – с видимым облегчением весело крикнул он.

     Его приятели недоуменно переглянулись. Как же так? Тот моментально нашелся:

     – Их очередь с этими беспонтовками ковыряться!

     Собратья Высокого с облегчением заржали. Проблема разрешилась сама собой! Все довольны! Освальд‑младший, Вторник и Барон тащили из кустов слабо упиравшихся девиц, перед которыми стоял выбор: остаться в обществе шелковых пиджаков («Ой, мамочки, боюсь!») или ехать с байкерами, которые еще страшнее с виду, но зато не бьют, а мирно уговаривают.

     – …Покатаемся, девушки, воздухом подышим! – Барон заливался соловьем. Он разглядывал трех жавшихся друг к другу девиц, разложив по мастям и мысленно прозвав Черная, Белая и Рыжая. Скептически хмыкнув, Барон ткнул пальцем с огромным серебряным перстнем в их легкие платьица и добавил:

     – Переодеться вам надо. Штанишки какие‑никакие нужны… Я плачу. Едем?

     Девицы вытирали слезы и перешептывались. Затем подобрали с земли помятые сумочки и дружно полезли за зеркальцами. Барон громко захохотал. Остальные байкеры присоединились. Девицы ничего не понимали и испуганно переминались. Барон вытер слезы.

     – Девушки, мы на маскарад едем. Там чем страшнее смотришься, тем лучше. Рыжая! Садись ко мне!

     Последняя машина с серьезными мужиками к тому времени скрылась за поворотом.

     Рыжая прочно приклеилась к необъятной спине Барона, Белую усадил с собой Освальд‑младший (по праву первого заметившего он выбрал блондинку), Черная сама оседлала байк Вторника, хотя тот и не настаивал, настороженно посматривая на Кока‑Лолу и морщась, когда дотрагивался до руля забинтованной рукой.

     А та, курившая неподалеку, бросила окурок и вернулась к ХаДэ. Она очень спокойна. Убийственно спокойна.

     – Значит, так вы подбираете себе компанию? – ядовито поинтересовалась Кока‑Лола. – А хватит троих‑то на всех? Или я тоже…

     Поймав изменившийся взгляд Кея, она прикусила язычок и помалкивала до самого Праздника. Кей резво припустил по дороге, не давая воли изумленному ХаДэ. Таким образом его хозяин отвлекался от недостойных мыслей.

     Место сбора гудело тысячами голосов – людей и байков.

     Праздник Скрипа Мертвой Кожи.

     Скрип седла. Скрип байкерсов. Скрип косухи. Скрип перчаток. Скрип штанов. Скрип седельных сумок.

     Вид площади на городской окраине, заполненной байкерами в шлемах, напомнил Кею раскрытую банку черной икры.

     Стаю мгновенно поглотило заразное и одуряющее ощущение всеобщего возбуждения, доводящего до дрожи в суставах. И одновременно – чувство предвкушения великого удовольствия, когда одиночка растворяется в грохочущей массе. Здесь все равны. По крайней мере так кажется.

     Широкая площадь затоплена лакированным железом пополам с его владельцами: трезвыми и пьяными, веселыми и грустными, отчаянными и всего‑на‑свете‑боящимися, любителями и профессионалами, с волосами по пояс и аккуратно бритыми блестящими затылками, мужчинами и остальными людьми и животными.

     Площадь непрерывно шевелилась, черная кожа переливалась и булькала, как расплавленный битум в котле, забытом перепившейся бригадой строителей. Солнце палило вовсю, и сходство с котлом усилилось. Воздуха над площадью не хватало, чтобы вместить истошные вопли клаксонов, радостный разноголосый мат, звонкие приветственные шлепки по загорелым плечам, покрытым паутиной татуировок.

     Байки сбились в центре, ощетинившись рогами разной длины и толщины. Выделялись витиеватейшим образом загнутые или до такой степени изобретательно видоизмененные, что с трудом представишь такую конструкцию в движении.

     При всем кажущемся столпотворении соблюдалось некое подобие порядка. Желтый центр кутерьмы – длинный и толстый автобус с парой громкоговорителей чудовищной величины, торчавших вразлет над плоской крышей, оседланной десятком байкеров и сочувствующих. Из глоток громкоговорителей рвалась и сбивала с ног неимоверной энергичностью и громкостью лучшая музыка на земле – заводной рок‑н‑ролл!

     Сквозь визжащие гитарные запилы слышны объявления. Напрягши слух, Кей разобрал:

     – Когда? – орал убийственный дуэт громкоговорителей и отвечал сам себе:

     – После Смерти Дневного Света!



     – Куда?

     – В сторону Большого Шума!

     – Сколько Брать Денег?

     – Все!!

     – СЕГОДНЯ: Пришествие Сатаны! Судный День! Восход Скверной Луны! Конец Света!

     – А завтра?

     – ЗАВТРА не будет ВАЩЕ!

     Жару поддавали нарезающие кругами полуголые девицы на байках, кокетливо украшенных свежими цветочками. Им вслед несся задорный свист и непотребные выкрики, которые, впрочем, в такой толпе и при таком количестве влитого пива воспринимались обеими сторонами как комплименты.

     Жены и дети оставлены дома. Все верно. Должен же кто‑то вести хозяйство, пока хозяин в отлучке.

     Прохожие и машины старались огибать собравшихся и делали огромный крюк, прижимаясь к горизонту, чтобы, храни Господь, не толкнуть один из байков.

     И вот – Час настал!

     Громкоговорители издали невероятно пронзительный вопль, вобравший в себя восторг всего байкерского мира, и автобус тронулся, стараясь не раздавить зевак, брызнувших в стороны. Следом группами пристраивались байкеры, гордо задрав подбородки и распустив знамена.

     «Черт меня возьми! – торопливо проносились мысли в голове Кея, старавшегося не зацепить соседей и уберечь ХаДэ от царапин. – Подведи их сейчас к самой высокой кирпичной стене Города, той, что с башенками – и ту приступом возьмут! Чтоб я сдох!»

     Байки покинули площадь, оставив для укрупненной бригады мусорщиков работы на несколько дней. Колонна вытянулась на полную длину. Конца края ей не видать, и движется мощно и неторопливо, не встречая препятствий, при полном согласии всех байкеров не выяснять отношения следующие три дня.

     С высоты неба колонна походила на многоцветную полосу, выводимую на земле невидимой кистью всемогущего существа, таким образом решившего доказать отбившемуся от рук человечеству факт своего существования. Полоса жила собственной жизнью – веселилась, орала, юлила передними колесами. Байкеры забирались на седла и подпрыгивали, лишь для вида удерживая руль, не в силах совладать с охватившей их эйфорией. Направляющее их магические байки всемогущее небесное существо, должно быть, радовалось вместе с ними и восхищалось тем, что остались еще на этой ничем не примечательной планете отчаянные и восторженные люди, способные в течение года жить и даже иногда работать, чтобы полтора часа тащиться в колонне, направляющейся на Праздник, лучше которого в мире нет: ЧОППЕР‑ФЕСТ!

     Третья Полночь Праздника.

     Полная луна над двумя сотнями тысяч голов.

     Кей искренне уважал организаторов действа за их отчаянный подвиг, выразившийся в желании собрать вдали от Города, накормить, напоить и развлечь десятки тысяч байкеров, обалдевших от чистого воздуха, пугающей близости неба и отсутствия асфальта. От неожиданности байкер много ест и еще больше пьет, принимая алкоголь как средство привыкания к природе. Среди прочих поднимается отдельный тост за погибших при движении втроем на одном байке.

     Кей и Кока‑Лола, обнявшись и покачиваясь, бродили среди множества людей и остановившимися глазами рассматривали вселенское сборище. Упасть им не давала плотная атмосфера тяжело колотящей по ушам музыки, нескончаемого людского говора и рева тут и там заводимых двигателей. Бам‑м‑м! Где‑то с грохотом рвется бензобак, и в черное небо летит фонтанчик искр. Пожар гасят, и публика расходится разочарованно, потому что никто не умер.

     Посреди величайшей из всех пригородных полян возвышается самое необыкновенное сооружение, размеры которого с трудом представляет себе потерявшаяся во времени между выпивкой и похмельем армия байкеров.

     До самых темно‑синих небес вздымается собранный из деревянных брусьев невообразимо прекрасный байк, метров двадцати росту, а то и повыше. Он ярко подсвечен со всех сторон слепящим светом толстых прожекторов, лучи которых доходят до самой верхушки деревянного руля и растворяются в темноте.

     Огромная полукруглая сцена заставлена разновеликими кубиками динамиков, выплевывающими в беснующуюся публику, состоящую сплошь из особей, напрочь забывших свои имена, год рождения и даже есть ли у них левая рука, потому что достаточно правой, в которой крепко зажата банка с пивом.

     Банки совершают непрерывное путешествие к разинутым ртам и опускаются, чтобы заливший в себя очередную дозу напитка байкер мог разглядеть на сцене согнувшихся над гитарами парней с волосами до полу. Они изо всех сил стараются выбить из публики остатки благоразумия, гитарными грифами размешивают их размякшие в алкогольно‑звуковой истоме мозги и наглыми мелодийными вывертами ввергают сознание в первобытное состояние. Тогда кошмарный хаос начала мира считался чем‑то нормальным, вроде как сегодня тюбик зубной пасты.

     Чумазый, забывший месяц назад побриться гитарист вытягивал соло, режущее по ушам тонким‑тонким кинжальным лезвием. Визжащий звук, петляя, взвивался тонкой нитью в небо и долго блуждал меж звезд в поисках ответа на вопросы, которые каждый человек хочет себе задать, но не решается, потому что ответы будут ужасны. Уцепившись за хвост кометы звука, байкеры долго блуждают вместе с надрывными нотами по далеким мирам. Они им только представляются, но от этого не становятся дальше, а, наоборот, принимают спешившихся мотовсадников в свои нежные объятия и не отпускают; пока не смолкнет последний яркий звук. Тогда, застыв на мгновение в великолепной выси, байкеры с размаху рухнут на землю и, опомнившись, обнаружат себя среди таких же, как они, – потных, грязных, взлохмаченных, пьяных и в душе невинных, как ангелы.

     Ангелы Преисподней.

     Но не успеют они сделать вдох, как очкастый парень на сцене, ботан консерваторский, выпускает на них из синтезатора толстое ватное облако тягучих аккордов, сдавливающих горло и вынуждающих дышать глубже, открывать рты и жадно хватать горячий воздух. Аккорды распадаются на множество зримо воспринимаемых звуков, похожих на капли, сочащиеся с намокшего потолка. Или это множество крючков вцепились в мозг, злобно выхватывая нежелательные воспоминания и нагло показывая их всем вокруг, как заполлюцированное нижнее белье? Байкеры настороженно вертят головами и ловят чужие взгляды, словно надеясь, что никто не заметил эти страшные мысли.

     Аккорды синтезированной музыки теряют остроту, притупляются, стачиваются о вечные камни Природы и, наконец, совсем пропадают в снопе искр, вырвавшихся из сотни фейерверков, окруживших сцену. Байкеры в едином порыве вздымают руки, безуспешно пытаясь "поймать вонзающиеся в темноту искры.

     Внезапно многотысячную толпу разом пригибает к земле тяжелый каток обезумевшего механизма, сорвавшегося со сцены и оказавшегося на поверку громоподобной дробью ударных!

     Ударник высоко поднимает руки, словно вымаливая у Всевышнего отпущение грехов всем байкерам мира за то, что они натворили в этой жизни, и за все, что еще натворят! И финальный вал барабанного грома – как благодарность за полученное благословение, услышанное только байкерами и никем иным.

     Байк – ответ на все вопросы! Рок‑н‑ролл на колесах!

     Кей огляделся, и ему почудилось, что он стоит в центре толпы, у которой из‑под косух проросли длинные хвосты с задорной кисточкой на кончике. Сквозь дыры в банданах и шлемаках полезли остроконечные рожки, а в воздухе повис явно ощутимый запах серы.

     ВСЕ‑ГДА – РОК‑Н‑РОЛЛ! БЕ‑ДА – РОК‑Н‑РОЛЛ…

     Кей потряс головой, оступился и выслушал донесшееся из темноты мнение человека, которому наступили на голую ногу каблуком тяжелого сапога. Это вернуло к действительности, и Кей решил сегодня больше не курить траву, оказавшуюся слишком забористой даже для него.

     Но хватило и той травушки‑отравушки, что уже подвинула слегка его разум.

     Жил – ушел, Потерял – не нашел, Беда моя – рок‑н‑ролл…

     Кей прижимал к себе Кока‑Лолу, едва не падавшую от усталости после танцев, пива и быстрой любви. «Make love? – вертелось в голове Кея. – Make haste!» Он не возражал бы и так, но пожалел несчастную Кока‑Лолу, привалившуюся к нему плечиком и тихо скулившую под нос длинную жалостную песенку без слов.

     Кей переключился на окружающих, решив увидеть все.

     Увидел и полногрудых, и плоских, словно рыба‑камбала, девчонок, марширующих по длинному, ярко освещенному подиуму. Он уходил от сцены глубоко в публику, чтобы каждый байкер мог насладиться зрелищем татуированных бюстов и бюстиков, колышущихся над его вожделенно разинутой пастью. Корявеньких девок «из публики» организаторы Чоппер‑Феста талантливо перемежали выпускницами курсов моделей, которые безошибочно опознавались по раздерганной походке профессиональных вешалок. Обилие женских тел, обнаженных в зависимости от нахальства и количества выпитого, заставило байкеров малость поутихнуть и отдать дань прекрасному.

     Рядом, на затоптанной в прах площадке, пыхтели двое огромных детин. Обхватив друг друга за бока, они обильно потели, выпускали воздух из всех отверстий мясистых телес и под одобрительные крики тысяч зрителей упорно старались свалить противника. Свалились оба. Один тут же оседлал другого, обхватил голову противника похожими на сковородки лапами и попытался поступить с ней так, как с крышкой термоса, когда очень хочется горячего чайку с лимоном.

     Узнать, что у поверженного байкера в голове и есть ли в ней вообще что‑то, не удалось. В круг вылез совсем уж слоноподобный монстр в плавках, покрытый красно‑зелеными татуировками от щиколоток до ушей. Его все почтительно именовали «Судья». Молча, одним ударом, он сковырнул верхнего мужика наземь, оттащил другого за ноги во мрак, туда, где черным катафалком застыл фургон с размашистой надписью по борту «Холодные закуски». Из фургона высунулась пара рук и приняла бесчувственное тело. А в круг уже вывалилась новая пара «бесправильных бойцов», страстно желающих надрать друг другу задницу или просто получить по морде в честном бою.

     Чоппер‑Фест считается безопасным местом. Каждый год организаторы громко сообщают, что смертных случаев не было. За пропавших без вести администрация не отвечает…

     …Над головой бушевало лазерное шоу, и Кей, присмотревшись, уловил подобие сюжета в размытых, быстро меняющихся картинах. Он попытался сосредоточиться, но так и не понял главного: то ли Буратино спасал Красную Шапочку из ледяного дома Оловянного солдатика, пытавшегося изнасиловать внучку штыком, то ли Нильс рассадил банду диких гусей по самокатам и попытался спереть золотую цепь с шеи ученого кота, шатавшегося вокруг священного дерева друидов, обмотанного жертвенными человеческими кишками.

     Все равно красиво, решил Кей, отчаявшись вникнуть в сложный постановочный замысел.

     В голове Кея еще не развеялся туман марихуаны, когда он увидел начало грандиозного мотородео. Взявшись искалечить как можно большее количество техники, команда каскадеров «Живой труп» держала слово. Их байки высоко взлетали над длинными колоннами безразличных к своей участи автобусов и с неимоверным грохотом приземлялись на землю. Грохота могло быть и поменьше, но для пущего эффекта коллектив «оживших мертвецов» понакидал в месте посадки листы железа. Соприкосновение байка с железом создавало сложный звуковой эффект. Казалось, что в горном ущелье терпит катастрофу железнодорожный состав, груженный беременными коровами, которые мычат все разом.

     Кей увидел Дженни. Девушка занималась обычной работой: падала, прыгала, бегала и на маленьком байке ныряла в бассейн с горящим мазутом. Лицо Дженни поразило застывшим выражением, словно с нее поторопились снять посмертную маску и затем, так же второпях, напялили обратно. Отработав свою часть программы, Дженни исчезла, оставив Кея озадаченным и расстроенным.

     В опасной близи от разгоряченных байкерских голов мотались в небе вертолеты. Они образовали в небе круг и по очереди снижались, совершая маневры в нескольких метрах от макушки Кея.

     Кей ненавидел вертолеты, в которых неоднократно горел и из которых падал, то оказываясь на вершине дерева в непроходимых джунглях, то по горло врезаясь в раскаленный песок песчаной дюны на расстоянии вытянутой руки от спаривающихся змей, то плюхаясь животом в гниющую воду и получая камнем по схватившимся за прибрежные корни рукам от резвящихся детей местного племени охотников за головами.

     Винтокрылы свалили так же внезапно, как появились. На миг установилась тишина. Кока‑Лола отпустила Кея, присела и зажала уши руками. Ей почудилось, что из ушей хлестнула кровь, таким страшным и давящим казался этот миг всеобщего покоя. Бесновавшиеся байкеры притихли, ожидая явления чуда.

     И тут со всех сторон раздался истеричный лай двигателей, надсадное пыхтение двигателей, грозное рычание двигателей, уверенный рокот двигателей, надрывный кашель двигателей, тяжелое сопение двигателей, полусонное бормотание двигателей, старческое кряхтение двигателей, деловитое верещание двигателей и неумолчный говор тысяч и тысяч других двигателей. Все слились в один прерывистый всеподавляющий гул.

     Надвигались, заставляя отпрыгивать, чудовищные по размерам и конструкции байки. Они проползали мимо, они проносились неподалеку, они были везде. Они сновали вокруг Кея и задрожавшей под его рукой Кока‑Лолы, медленно сжимая круг.

     Мелькали силуэты убивающих мысль своей посредственностью серийных байков и разрисованных концептов, чарующих глаз изысканными формами.

     На подпружиненных седлах‑лопухах военных аппаратов, крашенных в хаки, неудобных и норовистых, подпрыгивали на кочках мрачные солдаты всех войн, ощетинясь пулеметами, бренча набитыми лентами и с холодной жестокостью поливая холостыми очередями все, что попадалось на пути.

     Вразвалочку проковыляла группа байков с колясками, внешний вид которых, должно быть, соответствовал характеру и наклонностям владельцев. Огромные белые черепа с провалами глазниц, из которых весело приветствовали публику девки, раскрашенные под свиту Нечистой Силы. Прозрачные ванночки, заполненные водой и расплескивающие мыльную пену, едва прикрывавшую прелести следующей партии непотребных девиц. Огромные тыквы с вырезанным на ребристом боку зверским оскалом – выращенные ко Дню Всех Святых плоды болезненной фантазии огородников и жестянщиков. И – обычная коляска. Но – с выполненными на боку под трафарет несколькими рядами фигурок пенсионеров с палочками, как звездами на боевом самолете.

     За спиной Кея жутко ухнуло, и он успел вовремя отскочить, пропустив натужно пыхтящий трайк, сварганенный механиком‑монументалистом из восьмицилиндрового двигателя многотонного грузовика. Чтоб нагнать на толпу побольше страху, бока громоздкого сооружения украшали кости явно человеческого происхождения, а впереди зловеще белел череп если не слона, то очень большого быка с матово отливающими начищенной медью острыми наконечниками на рогах или бивнях.

     Толпа издала истошный крик восторга, расступилась, и навстречу мамонтоподобному трайку выполз еще более ужасный представитель байкообразных, какой‑то король мотозавров, Motorsaurus Rex, на колесах трехметрового диаметра. Невидимый в кромешной тьме байкер ловко управлял неустойчивой колесницей с верхотуры, умудряясь огибать валяющиеся тут и там усталые бай‑керские туши. Байки‑Монстры пошли на бычку и усердно вздымали грязь задними колесами, зарываясь в песок и не желая уступать.

     Кей не видел, чем закончился поединок, потому что Кока‑Лола упала на землю и сообщила вялым голосом, что собирается немедленно умереть, просит ей не мешать и даже необязательно навещать ее скромную могилку.

     Вчера ночью Кей застукал ее с ХаДэ. Кока‑Лола без всяких признаков одежды на отливающем перламутром теле обнимала байк, терлась об него интимными местами и пронзительно стонала сквозь крепко сжатые зубы. Кей хотел вмешаться в процесс и отшлепать ее, но затем передумал и решил, что с ХаДэ у них все на двоих.

     Аккуратно взяв на руки мягкую и беспомощную девушку, Кей двинулся к Бешеным, толпившимся в условленном месте, на единственном холмике, слегка возвышавшемся над необозримой поляной. Не без труда пробившись сквозь разгоряченных байкеров, Кей добрался к с в о и м, пристроил Кока‑Лолу под гостеприимным боком обрадовавшегося появлению хозяина ХаДэ. Еще бы! Трое суток хозяин бродил неизвестно где. ХаДэ радостно засверкал. Так показалось Кею, или это только отблеск огней финального представления?

     Точно!

     Повинуясь неслышной команде, с громким щелчком разом умерли прожектора. Протрезвев, многоголовое сборище увидело, как близок рассвет, как меняется цвет неба, которое, оказывается, может быть светлым, если захочет.

     Надо успеть опередить солнце. Надо принести искупительную жертву всем Богам и Антибогам, Чистой и Нечистой Силам, Разуму и Безудержному Гневу, Неистовой Радости и Гнетущей Тоске. Всем тем, кто помог дожить до этого дня и поможет протянуть еще год‑другой. Или даже третий, если хорошенько попросить.

     Жертва Полнолунию от Подлунного мира байкеров.

     Вспыхнул прожектор. Одинокий луч забегал по толпе, словно надеясь выхватить того единственного, кому поручено сопровождать Жертву до самого Порога Полнолуния, за которым – новый день. Луч замер, и в кругу бледно‑желтого света возник высокий человек в широкополой шляпе, с длинными черными волосами и грустным лицом. В напряженной тишине он дотронулся до струны гитары и вывел к людям чистый и нежный звук, незамутненный страстями и глупыми переживаниями остальной части человечества, бессмысленно спящего там, в предутреннем тумане, за границей байкерской поляны.

     Звук плыл над задыхающейся толпой, не рискующей выдохнуть, чтобы не спугнуть чудо, заставляя валяющихся в измятой траве страшных полумертвых пьяниц поднимать трясущиеся косматые головы, со стоном разлеплять веки и чудесным образом возвращаться к жизни. Они поднимались, грязные привидения, воняющие мочой, обметанные блевотиной, без денег в карманах, с серым облаком дури в раскалывающейся голове и с ломотой во всех, даже самых дальних частях изможденного праздником тела.

     И вспыхнул огонь!

     Пламя побежало по спицам огромного двадцатиметрового байка, сооруженного в центре поляны, охватило колеса, превратив их в пару огненных кругов, добралось до рамы и разлетелось по рулю, запалив сотни фейерверков!

     Запрокинув голову, гитарист задумался, еще мгновение дал продержаться в воздухе нескольким размеренным гитарным перезвонам, внимательно оглядел толпу и…

     ВЗОРВАЛ МИР!

     Он обрушил на байкеров свалку лязгающих, рвущихся на части звуков! Высочайшую гору преследующих друг друга нот, с грохотом рассыпавшуюся, раскатившуюся круглыми булыжниками! Он пригоршнями разбрасывал тяжелые бесовские аккорды, бесцеремонно метя в самую душу. Сами собой тряслись руки и подергивались ноги, словно ногти на пальцах чесались изнутри, вызывая нестерпимый зуд. И не было на земле в этот миг никого, кто не слышал бы богохульные призывы, дьявольские стоны, крики горя и очумелой радости, выпаливаемые на бешеной скорости из мелькающих в его руках миллионов гитар!

     Ты здесь, Князь Тьмы!

     Гитара взвизгнула полчищами кошек, чьи хвосты разом угодили под переднее колесо армии чопперов. Сиреневые огоньки пробегали по струнам, электризуя воздух далеко вокруг и поднимая на огромную высоту настроение демонического упоения.

     Поблекшие созвездия опустились ниже, а в приоткрывшихся со скрипом воротах царства теней возникли искалеченные силуэты потерянных друзей. Они тоже пришли сюда, на нейтральную территорию Ада и Рая.

     Полыхающее пламя добралось до луны. Огонь лизал ее выщербленные временем бока, не в состоянии согреть настолько, чтобы она задержалась еще на минуту, на полминуты. Вбирая в себя жертвенный огонь, луна бледнела и таяла, прощаясь со своими верными друзьями, поклонниками и рабами – каждый волен примерить то название, которое любит.

     – Кей, я хочу ребенка. – Дженни вынырнула из темноты и сейчас стоит рядом, вперив невидящий взгляд в пылающий байк. – Я хочу детей. От тебя.

     Сговорились они все, что ли? И эта туда же… Значит, не за горами лихие времена, коль бабам так приспичило рожать. Значит, прав Трибунал, сказавший Кею: «Стае нужно хорошее, многочисленное потомство. Иначе нас порвут зубы дракона. Надо поддерживать среду обитания. Нашу Стаю. Иначе мы вымрем еще в Городе, не успев добраться до Леса».

     – Мы бы вместе жили в Стае, – снова Дженни.

     – Я не один. Посмотри на нее.

     Дженни помолчала, прежде чем отчетливо произнести:

     – Там никого нет. Я никого не вижу. Тебе кажется, что она есть.

     Кей оглянулся и увидел привалившуюся спиной к ХаДэ сонную Кока‑Лолу, беззвучно напевающую и раскачивающуюся в такт только ей слышной песенке. Кей недовольно повернулся к Дженни. Что за шутки?

     Дженни исчезла. Словно улетела вверх вместе с искрами догорающего байка.

     Проклятая трава! Голова с резьбы слетает.

     Огненный байк осыпался на глазах и уже не горел, а тлел, обретая вид костра, очень большого костра, вокруг которого кружилось, тряслось, исступленно заходилось в сумасшедшем танце безумное байкерское племя!

     Грустный человек на сцене последний раз прикоснулся к струнам, и над умолкшей толпой потянулся тот же самый протяжный долгий звук, постепенно затухающий и теряющий чистоту, превращаясь в грязные полосы слез на счастливых лицах байкеров…

     Утро.

     Опустошенность.

     Жажда.

     Великая сушь в горле.

     Вместо крови в многопудовом теле байкера – расплавленный металл.

     Желание остыть, обратиться в камень у дороги и навсегда врасти в пыльную обочину.

     Сил нет уехать. Но придется. Город манит.

     Встретимся через год, братья!

     Праздник окончен, но Стая не спешит возвращаться в Город. Бешеные выгрузили из фургона 50‑сильные кроссовые байки. Харлеи отправятся отдыхать в Нору, а кроссовики, предназначенные для езды по кочкам и оврагам, понесут байкеров и вцепившихся в их бока девчонок прочь от расползающейся толпы, за много‑много километров, туда, где Лес.

     Путь не близкий. Бешеные мчались без остановок, как выпущенный из ружья заряд волчьей картечи, стремительно проскакивая прилепившиеся к шоссе, словно жевательная резинка, редкие поселки, вспугивая сонно дремлющих на обочинах коров и заставляя не в меру любознательных гусей в страхе разлетаться, вспоминая, что они пернатые.

     Грозный шум моторов вытряхивал неповоротливых обитателей из деревянных домиков. Из‑под прислоненных к глазам ладоней земледельцы долго смотрели на облако пыли. Так ничего и не поняв, они возвращались в дома, к чаю и разговору о погоде, которая в этом году хуже, чем в прошлом, а в будущем году еще неизвестно какая будет, но бог милостив.

     Лес густел. Сосны да ели вытеснили березки, лесная темень сдавила дорогу, на глазах сузившуюся и резво петлявшую между холмами. Металлические мосты сменились шаткими деревянными, провисшими над медленными речушками с заросшими берегами. Да и мосты становились все хуже, часто приходилось притормаживать, и байки проезжали по одному, огибая зияющие дыры. Деревни попадались реже. Людей и домашней живности не видно, зато дорогу не раз перебегали шустрые зайцы и стелющиеся по земле рыжие лисицы. Спрятавшись в кустарнике, зверье с изумлением наблюдало за байкерами. Давно никто не тревожил лесных обитателей.

     Дорога все более ухабистая и запущенная. По обе стороны редкими гнилыми зубами торчали покосившиеся столбы, без малейшего намека на провода, с белеющими в высоте разбитыми катушками изоляторов. Путешественнику со слабыми нервами могло показаться, что хищные птицы затащили ввысь обглоданные кости или неведомое племя язычников учредило «дорогу смерти», насаживая отрубленные черепушки врагов на удобно расположенные колья.

     Асфальт давно закончился, началась грунтовка, да и та вскоре сошла на нет, и байки запрыгали по ребристым колеям, пробитым в земле гусеницами тракторов – единственной технике, которая могла пройти жирную глубокую грязь. Задние колеса рыскали, пока байки сновали между кочками.

     В какой‑то момент Кей едва не выпустил руль, бросив байк в сторону от разъяренного ястреба, внезапно заслонившего полнеба. Неизвестно, за кого он принял Бешеных, но хищник в перьях свинцового цвета едва не задел мощным крылом шлемак Кея и заставил Кока‑Лолу восторженно взвизгнуть. Он еще некоторое время сопровождал Стаю до границы своих владений, выныривал то справа, то слева, с неистовым гневом косил желтым глазом и выкрикивал грозные проклятия на местном диалекте ястребиного.

     Лес окружил Стаю со всех сторон. Лишь слабый намек на дорогу, по которой сможет проехать разве что телега. Байки неторопливо плыли среди зарослей, которые лишь изредка трогала рука случайного грибника. Лес ронял прозрачную влагу на спины байкеров и на спутавшиеся после долгой езды волосы их подруг. Хотел очистить грешников от глупых забот, еще не оставивших бедовые головы?

     Лес впитывает Стаю. Они присматриваются друг к другу, Лес и Стая. Лес не спешит. Он хранит тайны, которые откроет, когда ближе узнает этих странных людей, предпочитающих двухколесные машины на дьявольской тяге дарованной природой способности передвигаться пешком.

     Заросли расступились, и глазам путников предстала необъятная изумрудная поляна, покой которой уже много лет не нарушал безжалостный лемех механического плуга. Неужели Лес бережно охранял волшебный лужок для них, для Стаи?

     Случайное облако уползло в сторону, и солнце выплеснуло на поляну потоки слепящего света. Кей сощурил глаза и устремил взгляд на высокие травы, колеблемые слабыми порывами ветра. Этот ветер… Но и он не помешал разглядеть слабую, как пунктиром прочерченную, линию, тянущуюся вдаль, в неизвестность. Дорога!

     Остатки дороги… Все, что уцелело от широкого пути, связывавшего некогда живые села всей этой некогда великой стороны. Трибунал направил байк по едва заметному следу, и все остальные потянулись за ним, оставляя за собой узкую полосу примятой травы. Они еще не успели пересечь луг, а трава за ними выпрямилась, и случайный путник, забредший в эти дикие места, мог бы любоваться идеально ровным зеленым полем, без малейшего намека на то, что здесь проехала странная компания.

     Поселились в небольшой брошенной деревне. Кей долго бродил вдоль поваленных заборов и молчащих домов, силясь понять, чего здесь недостает. К вечеру сообразил, что вид деревянных домов невольно связывает с собачьим лаем. А вот лая‑то и не было. Откуда быть лаю, если нет собак? Либо одичали, либо передохли.

     Стая заняла большой пустующий дом, занимавший вершину холма над громадным прудом. Берега заросли рогозом, и рукотворный водоем ничем не отличался от озера. Здесь во множестве селились дикие утки, кабаны протоптали к воде широкие тропы.

     Крупные рыбины высоко выпрыгивали из глубин, гоняясь за водомерками, и звонко плюхались на зеркально ровную гладь. В глухом, сыром лесу, вплотную подступившему к дому, изредка падало расшатанное участившимися ураганами дерево, и тогда Лес вскрикивал от боли, как человек, которому вырвали больной зуб. Эхо заставляло уток встревоженно крякать и долго летать над байкерами.

     В доме Стаи два этажа, множество комнаток и большое помещение на первом этаже – все мало чем отличается от Норы. Покидав вещи, пришельцы начали обустраивать временное жилье.

     Байки загнали в ветхий сарай, и Освальды занялись ремонтом крыши, не желая впоследствии возиться с промокшими аппаратами. Трибунал облюбовал место на холме и улегся в тени, задумчиво жуя травинку. Кей делал отметки на карте, отмахиваясь от Кока‑Лолы, пытавшейся затащить его в дом. Барон, Капеллан и Аларих залезли в пруд, едва не вышедший из берегов от вторжения огромной телесной массы, и плескались там, оглашая окрестности громким гоготом.

     Белая, Черная и Рыжая озабоченно суетились в доме, выкидывая мусор и выметая пыль сломанными в лесу еловыми лапами.

     Остальные разбрелись по окрестностям, все еще не веря, что цивилизация осталась далеко и они здесь одни.

     Кей знал, что километрах в десяти на юг расположен небольшой городок не городок, поселок не поселок. Короче, населенный пункт, назначенный Трибуналом быть местом пополнения запасов еды и выпивки.

     Вечером собрались перед домом, развели костер и жарили толстых прудовых рыб, пойманных Бароном в его необъятную майку. Долгий путь изрядно вымотал байкеров и девчонок. Они уничтожили половину запасов захваченной с собой еды, и Кей вызвался отправиться поутру в городок и купить необходимое. Он хотел лично уточнить путь, не особо доверяя карте, составленной много лет назад.

     Костер похрустывал и медленно умирал. Усталые байкеры молчали, уставившись в огонь. Состояние сытости и предвкушение спокойного сна на природе даже из зверя делают кроткое существо. Девчонки, кое‑как сумевшие привести себя в порядок и выкупаться, сушили волосы у огня, сторонясь назойливых и вредных искр. В дороге Белая изрядно натерла нежную кожу с внутренней стороны бедер и обратилась к Моргу за помощью.

     – Кто раззвонил?! – моментально рассвирепел Морг.

     Ничего не понимающая Белая съежилась и пролепетала, прижимая к ноге розовый от крови носовой платочек:

     – Тебя все зовут «медик». Вот я и…

     Когда хохот стих, Барон посерьезнел и сообщил:

     – Девушка, запомни: Морг – доктор, который не лечит, а наоборот!

     Зловещее «наоборот» произвело на Белую сильное впечатление. Предположив самое страшное, она на момент забыла о боли и чересчур плотно прижала платочек к ране. Последовавший за этим слабый писк заставил Морга сжалиться, и он сказал, вставая:

     – Ладно! Иди сюда и ложись к огню. Сейчас аптечку принесу и посмотрим, что можно сделать.

     Прошло еще минут пятнадцать, и у костра остались только Кей и привычно пристроившаяся у его ног Кока‑Лола. Остальные собрали мусор и окурки, покидали в заранее вырытую яму и разбрелись по комнатам. Из окна на втором этаже доносился заливистый храп Барона. Так может храпеть только человек, искренне уверенный, что его совесть чиста.

     Удивительно, но Кей не чувствовал усталости, и его тянуло погулять: Кока‑Лола неохотно согласилась и теперь плелась позади, поругиваясь и спотыкаясь в темноте о вены Леса, выступившие из‑под земли. Они обогнули пруд, мелодично квакающий сотней лягушачьих глоток, прошли опушкой и оказались на возвышенности.

     Перед ними расстилалась огромная равнина, ярко освещенная слегка надкусанной луной. Круглые березовые и дубовые рощицы чередовались с маленькими полянками и небольшими оврагами. Изрезанная холодными капиллярами небольших речушек, равнина манила Кея, но он удержался, чтобы не утонуть в ней прямо сейчас.

     Он знал, что однажды заглянет сюда, чтобы ночь напролет блуждать в траве и встречать своих персональных призраков. Каждый призрак говорит на своем языке, но язык каждого призрака понятен Кею. Он ведь и сам один из них.

     Возвращаясь через деревню, Кей отметил, что она знавала и лучшие времена. Дома казались крепкими, колодезные срубы не обвалились, столбы, удерживающие забор, торчали прямо, как свечки. Значит, хозяин хорошенько смазывал юс дегтем, прежде чем опустить в глубокую яму, обложить принесенными с поля булыжниками, засыпать добытым в реке песком и только потом утрамбовать землю, сесть под столбом и хватить хороший глоток водки за собственное здоровье.

     Мастер давно покоится на деревенском погосте, где кресты над могилами раскачиваются вкривь и вкось, как подгулявшие на проводах призывников селяне. Потомки хозяев зарыли предков наскоро, обойдясь без отпеваний и небрежно повтыкав наспех сколоченные символы христианства в неровные холмики. Распихав движимое добро по машинам и зарезав всю живность, включая ту, что с собой взять нельзя, а другим отдавать жалко, они торопливо скрылись, словно совершили преступление и заметали следы.

     Остались две маленькие сморщенные бабушки‑старушки, скрюченные фигурки которых Кей разглядел на лавочке. Внезапно перестала ныть Кока‑Лола. Она и Кей еще не раз увидят их, но не решатся заговорить. А те, похоже, их и не замечают.

     По вечерам бабушки чисто одеваются и встречаются на лавочке, где сидят и тихо поют. Или молчат. Все уже сказано. Иногда они тихо плачут по своей жизни, которая то ли удалась, то ли не удалась…

     Бешеные носятся по Лесу с голыми девицами на байках, хохоча и увертываясь от стволов, недовольно раскачивающих ветвями. Байкеры и их спутницы даже не покидают седло, притормаживая и вцепляясь друг в друга со звериным рычанием, стремясь вырвать свой кусок наслаждения и вцепиться, поглощая его целиком.

     Белая, Черная и Рыжая ездят со всеми без разбора, став общей собственностью, и не заметно, чтобы это их расстраивало. Став самками Стаи, они получили новую жизнь и новые права. Ни о чем подобном они раньше и не подозревали.

     По утрам они кувыркаются с байкерами в росной траве и бесстыдно поднимаются, вставая во весь рост, мокрые, с налипшими на белую кожу травинками, лепестками полевых цветов и крылышками бабочек.

     Они плещутся в речках и с визгом удирают по мелководью от преследующих их байкеров – только для того, чтобы раззадорить преследователя, а потом внезапно повернуться, встретить возбужденного погоней лохматого парня и упасть с ним в песок, распугав семейство выползших погреться на солнышке скромных ужиков.

     Ужиха немедленно уводит за собой несовершеннолетних детей, не позволяя им наблюдать за безобразием, учиненным в песке, после чего остается глубокая яма, в которой постепенно скапливается пойменная влага и вовсю хозяйничают стрекозы…

     Стая мчится дальше.

     Байкер выезжает в центр необозримого огромного поля, края которого теряются в дымке за горизонтом. Он сдергивает обнаженную Белую‑Черную‑Рыжую‑не‑все‑ли‑равно‑какую с байка, и они катаются по горячей земле. Солнце изрядно иссушило центр поля, где невысока трава и тверда земля, в которую байкер вдавливает наколотую на свой мощный инструмент самку, заставляя ее громко стонать от боли.

     У нее болит со всех сторон: снизу, где комки земли впились в мягкую плоть; с боков, в которые вонзились острые иглы подстриженной солнцем травы; сверху, где навалившийся байкер отчаянно старается разорвать ее пополам раскаленным членом и хлещет во все стороны мужским результатом отчаянной атаки. Но все вместе вызывает у нее чувство первобытного восторга, который не дано испытать жителю Города. Она стонет, раскинувшись в траве, и ее губы еле шевелятся. Что она говорит?

     Усталый байкер опускает голову на ее упругую загорелую грудь и с ужасом слышит:

     – Еще! Еще!

     С высоты за ним наблюдает тетеревятник, уже минут десять парящий в небесной выси и на время прервавший охоту ради интересного зрелища.

     Лес обострил чувства Стаи. Бешеные скинули мертвую кожу Города и остались в той, в которой рождены на свет. Байкеры носились по чаще, прыгая через поваленные стволы, через поросшие мхом трухлявые пни и снимая с лиц паутину. Дичая, они все чаще покидали дом и ночевали в Лесу. Они охотились, камнями и палками сбивая с веток крупных мясистых птиц. Им нравилось просто, без повода, приближаться к зверям и, дрожа от возбуждения, наблюдать за валкой походкой росомахи, за хлопотами многодетного барсука и за стремительным бегом куницы.

     В Бешеных проснулось то, что скрытно дремлет в каждом человеке, каким бы цивилизованным он ни прикидывался. То, что выживет всегда, в любой жизни.

     Однажды вечером Капеллан, сидя у костра, отвлекся от обгладывания ножки дикой утки, запеченной в золе костра, и заявил:

     – Мы теряем человеческий облик, друзья! Мы и в этом впереди человечества, обреченного вернуться в дикость. Пока еще мы соображаем.

     И вернулся к утке, с хрустом перекусив кость мощными челюстями.

     Замечание Капеллана развил Морг. Вытащив репей из волос, он с удивлением взглянул на колючий волосатый шарик, раздраженно швырнул в огонь и потребовал:

     – Внимание! Вы услышите от меня то, что, возможно, никогда не слышали! Гром, уймись!

     Гром выдул последние такты «Digging my potatoes» и отнял гармошку от губ. Те, кто еще не успел заснуть, лениво прислушались.

     – Чоппер, – авторитетно сообщил Морг, – это еще и название пещерного орудия. Такого, знаете ли, круглого каменюки, гладкого с одной стороны и как бы обкусанного с другой. Австралопитеки…

     – Это кто такие? – поинтересовалась любопытная Белая.

     – Наши далекие предки, – пояснил Морг, отпивая чай из кружки. – Здоровенные такие волосатые тугодумы. Похожи на Алариха.

     Аларих не обиделся. Он спал, а его могучую грудь Рыжая использовала как подушку.

     – С помощью каменных чопперов первобытные извлекали содержимое из мозговых костей. Тебе нравится мозг? – толкнув дремлющего Барона, Морг прищелкнул языком от удовольствия.

     – Ты откуда знаешь про камни? Тебе ж на работе и поговорить не с кем… – недовольно пробормотал Барон и перевернулся на другой бок.

     – Несколько лет назад подрабатывал на раскопках. – Морг забросил руки за голову и мечтательно откинулся на спину. – Пришлось бросить это дело. Кто‑то нашел золотых божков в кургане и моментом спер. Тут всю бригаду копателей и уволили, предварительно обыскав. Ничего не нашли.

     Морг умолк. Молчали и все остальные. Кей задумался над странным совпадением. Как раз тогда Морг обзавелся новеньким Харлеем.

     «В конце концов, какое может быть уважение к богам у патологоанатома? К тому же если боги – золотые».

     Утром затеяли гонки с невесть откуда забредшей лошадью. Похоже, она окончательно одичала. Изощренная техника спасовала перед творением природы. Байки падали в ямы, переворачивались в воздухе и отставали, раскорячившись в грязи. Лошадь победно ржала и носилась, задрав хвост. Из дальней рощи показались ее сестры и братья. Она присоединилась к ним, и табунчик умчался к реке купаться.

     Проклиная себя за идиотскую настойчивость, байкеры подсчитывали новые вмятины на крыльях и топливных баках. Работы у Освальдов прибавилось. Один двигатель заглох, и они ковырялись с ним ночь напролет при свете лучинок. Освальд‑младший при этом периодически дрыгал ногой и невнятно ругался. Его беспокоили комары, норовившие устроиться на полоске кожи, просвечивающей между ботинком и штаниной.

     Рядом сидела Черная и внимательно наблюдала. Под утро ей доверили вымыть починенный байк. Она натаскала воды в банке и вымыла его до блеска.

     – Смотри, Кей! Два дня назад те звезды были во‑о‑н там! А этой ночью они прямо над нами!

     Кока‑Лола сидит на расстеленной в траве косухе Кея. Одной рукой она обхватила его колено, другую протянула к ночному небу. Ее пальчик касается звезд, и они становятся ярче. Кей курил:

     – А если посмотреть в лужу, то они – под нами? Они, звезды, не знают о нас. Их свет ни для кого. Он просто свет.

     – Ты циник.

     – Это слово, как тишина в пустоте. Ничто. Таких слов много. Их придумали глухие для немых, а пользуются все кто ни попадя. Спи, маленькая!

     Сегодня Белая, Черная и Рыжая допрашивали байкеров. Последние несколько дней девиц занимал вопрос: как стать самой главной байкерской подругой в Стае? Узнав, что это «вряд ли», интересовались, какие все‑таки есть шансы. Чтобы отвязаться, Танк сообщил, что у девиц имеется реальный шанс получить звание «байк‑мамы». Его удостаивается та, которая трахнется со всей Стаей по очереди.

     Остаток дня у девиц ушел на воспоминания: кто с кем еще не спал.

     Отчаявшись определить точно, они замирились и решили начать отсчет заново. Изредка выбегая из Леса, они мчались к стене дома и старательно выводили на ней угольком кличку байкера – каждый пройденный этап. Иногда путались, что приводило к недоразумениям, быстро разрешавшимся к общему удовольствию.

     Но однажды Черная и Рыжая не на шутку сцепились из‑за Танка. Чем‑то он приглянулся обеим. Девицы катались по земле, завывая, царапаясь, кусаясь и лягаясь. Каждая стремилась добраться до глаз соперницы. Весь арсенал женских приемчиков они использовали за минимальное время. Белая сжалась в сторонке. Опасалась, как бы и ей не влетело. Подружки не знали, что она с Танком уже того…

     Тут пришел Злой и покидал девиц в пруд. Белая спряталась, но безжалостный Злой отыскал ее за сараями и бросил к подругам.

     Кока‑Лола только головой качала, наблюдая кошачью возню. С девицами она почти не разговаривала, пользуясь своим особым положением.

     К вечеру похолодало. Кей прошел в дом за курткой и обратил внимание на стоящие у окна образа. Байкеры обнаружили иконы за печкой, где копались в поисках лопат и топоров. При дневном свете, да еще через несколько дней, они изменились. Кею показалось, что лики святых затуманились, словно стремились отделиться от байкеров священной завесой.

     Поездка Кея и Кока‑Лолы вместе с несколькими Бешеными в городок за покупками оставила у обоих тяжелое впечатление. Когда Кей побывал здесь в первый раз, ему было не до лиц. Сегодня же у него похолодело в животе, чуть выше ременной пряжки. У него, который привык не бояться ничего!

     В городке напрочь отсутствовала работа. Местные жители, рабочие разорившегося несколько лет назад завода химреактивов «ЗаХиР», получали от дирекции мизерные суммы ежемесячно плюс обещание пустить завод «со дня на день». Деньги немедленно пропивались в одном из трех центров культуры – магазине, бар‑кафе или «ЗаХиР‑дискотеке». Здесь жизнь круглые сутки фонтанировала дешевым пойлом.

     Пропивалось все. Казалось, что здания раскачиваются вместе с людьми, в такт нетрезвой походке. По улицам, в пыльном бурьяне, лежали люди, которым в принципе и домой‑то идти не надо.

     Здесь куда не иди – все одно упрешься в магазин, с которого начинается и которым заканчивается каждый день жителей, постепенно превращавшихся в покрытых шерстью собирателей кореньев.

     Поначалу аборигены демонстрировали полное безразличие к появлению залетных байкеров. Но постепенно народное недовольство росло. Байкеры ловили на себе тяжелые взгляды, все чаще их старались задеть плечом нетрезвые мутанты. Но байкеры успевали ловко увернуться, и чаще всего агрессор, потеряв равновесие, падал наземь, не в состоянии удержаться на хилых ногах.

     Однажды один из них, кривоногий и короткорукий, даже побежал за байкерами и, надсаживая горло, закричал:

     – Не разрешено! Не разрешено! Стоять! Кому велено?!

     Провалилась попытка Кея выделить из местных жителей особей разного пола и возраста. У всех одинаковые лица: сморщенные, с выцветшими, глубоко посаженными глазами, мясистыми носами и непрерывно шевелящимися губами. Слов никто разобрать не смог, и лишь однажды Кей расслышал отчетливую фразу, выданную смурным хануриком в рваной «олимпийке»:

     – А я вот возьму и тоже куплю себе «Харла»! «Харл у Хлары ухрл…» Всю обратную дорогу Кей злился, не в состоянии прогнать из головы кретински переиначенную скороговорку.

     Сегодняшний день – особенный.

     Городок пышет завистью и злобой. Он источает зависть при виде ярко раскрашенного байка с красивой парочкой на борту. По улицам текут бурные потоки желчи, выплескивающиеся из каждого окна маленьких домиков, из‑под каждой двери, из каждой пары провожающих байк ненавидящих глаз.

     Сегодня они как рехнулись. Раздевают взглядами Кока‑Лолу и выкрикивают ругань. На слух Кея, старомодную, но не ставшую от этого менее обидной.

     Они бесятся от злобы, что не могут сорваться из ядовитого городка и обречены закончить дни в одной из родимых канав. Они будут гнить, считая дни до пособия, а затем считая шаги до магазина, где отхлебнут дешевую выпивку, не отходя от прилавка. Двое хозяев магазина, жирная блиномордая «она» и юркий жаднорукий «он» – это и есть хозяева городка.

     Бережно опустив бутылки во внутренний карман потертых курток, мужички плетутся в кафе‑бар, где берут с длинного стола пластмассовую тарелку с мясом умершей своей смертью свиньи пополам с потрохами бродячей собаки, вчера погибшей под колесами грузовика, а сегодня наскоро потушенной с луком и картофелем.

     Они «закусывают» и смотрят вокруг оживившимися глазами. Они закуривают и вступают в длинные и гордые разговоры. Они долго обсуждают судьбу страны и свое место в процессах реформации. Подобравшись к вопросу о смысле жизни, они решают, что никто их жизни не судья, потому что каждый – потерпевший, а, следовательно, права такого не имеет, чтоб судить.

     Сегодня все они – люди, потому что в кармане осталось еще немного от вчерашней «выдачи» в заводской кассе и этого хватит на продолжение праздника.

     Успокоившись умными речами и подогрев себя крепкой выпивкой, холодным способом изготовленной в магазинном подвале, люди дожидаются вечера, когда над «ЗаХиР‑дискотекой» зажгутся три лампы без плафонов, и толпящуюся у входа публику пригласят во дворик, отгороженный на манер загона для скота. Там под музыку из коротковолнового радиоприемника можно произвести десяток судорожных движений и вновь помчаться в магазин, потому что в горле горит, а душа просит.

     Въехав в городок, Бешеные остановились у магазина и не спеша набивали седельные сумки и рюкзаки хлебом, консервами и прочим необходимым. Кей первым почувствовал неладное, подняв глаза и заметив, что на месте одинокого мужичка, при их появлении отиравшегося у входа, уже маялось с десяток синюшных типов. Присмотревшись, Кей встревоженно отметил, что справа и слева подбирались новые группы горожан.

     Где‑то раздался лихой посвист потомственного голубятника. Байкеры по‑своему приглянулись городку, который с их появлением получил новый стимул для жизни помимо борьбы с похмельем. Кей ускорил процесс загрузки и повел байкеров обратно другой дорогой. Он прекрасно понимал, что на обратном пути их ждут, чтобы разбить головы и байки. А если байки разнесут, Бешеным навсегда отрезан путь домой.

     Пеший байкер – легкая добыча.

     Больше Кей не возил Кока‑Лолу в городок. Бешеным осталось провести в лесу всего пару дней, и они решили пополнять рацион охотой и рыбалкой.

     Наступило очередное «завтра», которое Кей обречен помнить всегда.

     Продрав глаза, он не обнаружил рядом Кока‑Лолу и с раздражением узнал, что Вторник повез ее в городок, несмотря на категорический запрет Кея. Опять она за свое! Что за игры?

     Вторник вернулся один, с пробитой головой, на кроссовике с помятыми крыльями.

     Когда Аларих оторвал Кея от Вторника, тот сумел восстановить дыхание и поведал следующее.

     Дозвониться маме она не смогла, потому что телефоны во всем городке отключили за неуплату. Ей захотелось попить «холодненького», и Вторник не нашел в себе силы отказать.

     У входа в магазин никто не ошивался, что странно. Вторник оставил девушку у байка, а сам вошел внутрь. Хозяин двигался втрое медленнее обычного, долго считал деньги, еще дольше искал банки с напитком, долго громыхал ими, неоднократно роняя по дороге из подсобки к прилавку. Рядом стояли двое мужиков, гнусно ухмылялись и пялились на Вторника.

     Когда Вторник выбрался наружу, со злостью хлопнув скрипучей дверью, Кока‑Лолы не было.

     – Что значит «не было»?

     На Вторника жалко было смотреть. Так здорово его двинули по башке. Рыжая перевязывала, а он дергался и скрипел зубами от боли.

     Рядом с прислоненным к забору кроссовиком Вторника ковырялся тощий субъект с обломком косы, примеривавшийся, как бы поудачней распороть шины. Вторник двинул мужика кастетом в глаз, но тут же и сам получил камнем по голове. Первым камнем. Потом были еще и еще. Ничего не соображая, он с трудом завелся и вернулся обратно на автопилоте, предварительно объездив город и выкрикивая имя Кока‑Лолы сквозь кровь и получая камнем из каждого двора.

     И еще они все смеялись. Дескать, получай! Ему казалось, что это сам городок смеется и радуется его беде, проглотив девушку, бесследно растворив ее в зловонных кишках горбатых переулков.

     Когда Бешеные услышали звук двигателя и подняли головы, то успели заметить мелькнувшую вдалеке спину Кея, который уже несся, не разбирая дороги, рискуя умереть раньше времени. Страшные картины вставали перед ним. Он гнал от себя мысли, пытаясь сосредоточиться на дороге, но кошмары не отпускали.

     Он не схлопотал камнем по голове, потому что в городок не попал.

     Кей нашел ее у дороги.

     Она лежала в канаве, смятый комочек тряпочек и окровавленной плоти. Она осталась в одной разорванной маечке, одной из тех, купленных в «Рок‑Теремке». Больше на исцарапанном, грязном теле не осталось ничего. Она лежала, едва выглядывая из канавы, бессильно протянув руку к дороге, призывая помощь, которая опоздала. Кровавый след протянулся за ней по серой траве от покосившегося сарая, в стенах которого было больше щелей, чем досок.

     Кей скатился с байка на выщербленный асфальт, не приглушив двигатель. Кроссовик свалился метров через десять, и в воздухе отчаянно завертелось переднее колесо. Трясущимися руками Кей сгреб в кучку Кока‑Лолу, ставшую совсем крошечной, и встал, прижав к себе.

     Бедная девочка! Ее голова бессильно свесилась, и длинные русые волосы, в которых застряли солома и высохшие травинки, ее чудесные волосы, слиплись от крови и грязи. Под левой рукой Кея захлюпало, и он с ужасом увидел, что из Кока‑Лолы струится ручеек крови, из самой ее середины, там, где она тоже блондинка…

     Словно в забытьи, девушка приподняла голову, увидела искаженное мукой лицо Кея и быстро‑быстро зашептала слова, которые он не разобрал. И еще она инстинктивно закрывала себя внизу, словно сохраняя ненужную, такую ненужную сейчас стеснительность…

     Кей поднял голову и завыл. Вой слышен на километры вокруг. Он слышен всеми людьми планеты! Где вы, люди? Почему никого нет? Сейчас я не страшен, я жалок и слаб…

     Визг тормозов вывел его из транса. От большого грузовика бежал толстопузый и загорелый водила с широким добрым лицом. Водила не стал разбираться в деталях, и вдвоем с Кеем они моментально устроили Кока‑Лолу в кабине. Водила присмотрелся к девушке, охнул жутким голосом и немедленно принялся рыться за сиденьем, выкидывая на асфальт инструмент, мотки провода, бумажки… Все подряд. Пока не нашел относительно чистый кусок ткани, который сунул в руки окаменевшему Кею.

     Кей подложил тряпку под Кока‑Лолу, но та успела немного прийти в себя. Издав надрывный стон, в котором сплелась боль всех женщин мира, она медленно, неуверенно, ухватила тряпку и принялась судорожными движениями, толчками, заталкивать тряпку в себя, там, внизу… Она стремилась остановить кровь, и Кей попробовал помочь ей. Она не пускала, слабо упираясь, и он не понимал почему…

     Водила подкатил кроссовик к грузовику, откинул задний борт и орал на Кея:

     – Закинем его в кузов! Шевелись, ты, м…ла! Смерти ее хочешь?!

     – У меня этот сраный городишко – во где сидит! – продолжал выкрикивать водила, гоня грузовик по направлению к Городу.

     – Сволочи здесь живут! Нигде таких нет! Смотри, что с девочкой сотворили, г‑г‑гниды! Она ж теперь рожать не сможет! Никогда! У‑у‑у, подлюги х…вы!

     Не останавливаясь, не сбрасывая скорость, он пошарил за спиной и вытянул бутылку с чем‑то желтым.

     – Дай ей выпить! Нам до Города еще полчаса! Она должна продержаться! Не боись! Девочка! Мы тя вылечим! Гадом буду!

     Кей влил в горло Кока‑Лолы алкоголь, и она закашлялась. Понемногу придя в себя, она прижалась к Кею и прерывистым хриплым голоском, часто останавливаясь и теряя сознание, рассказала.

     Чья‑то вонючая лапа, от одного запаха которой уже можно умереть, плотно закрыла ей рот, и Кока‑Лолу оттащили в сарай, где двое мужиков за короткое время успели изнасиловать ее сами и еще всеми теми предметами, которые попадались им под руку.

     Затем они передрались из‑за того, кто должен бежать за водкой, потому что допинг кончился, а без него у них ничего не получалось. Они ждали в гости весь городок и хотели успеть, пока «духарная сучка» не потеряла товарный вид. Пока один бегал, второй в шутку затолкал в нее бутылку и разбил стекло валявшейся тут же половинкой тисков. Бил по животу, пока стекло не захрустело. Осколки и сейчас в Кока‑Лоле. Ей больно их вынимать.

     Он убежал, увидев хлынувшую потоком кровь, чтобы позвать публику на интересное представление. Пока первый собирал зрителей, вернулся второй, уже изрядно принявший по дороге. В темноте сарая он не разобрался, что к чему, и набросился на истекающую кровью девочку. Это дорого ему обошлось… Когда он убежал, Кока‑Лола выползла из камеры пыток, теряя силы. Идти она не могла. То есть она попробовала, но после первого шага упала без сознания на несколько минут. Как ее слабых сил хватило на преодоление пятидесяти метров до дороги? Как только Кей заметил ее?

     …Врач послал Кея по всем матерным адресам, которые выучил за долгую врачебную практику. Врачи «скорой» вообще страшные грубияны, но этот был что‑то особенное! Не пустил к Кока‑Лоле. Приказал исчезнуть и звонить завтра. Сказал только, что успели вовремя.

     Вовремя?! Кей едва не убил медикуса на месте, но сдержался. Врач удалился, вынес спирт в склянке и дрожащими руками нацедил Кею полстакана. За сегодняшний день у него уже пятая операция. Но эту девочку он никому не отдаст. Он только сейчас увидел, ЧТО с ней… Не дрейфь, мужик! Прорвемся! И так далее.

     Приблизив воспаленное лицо к лицу Кея, пожилой, видавший виды врач прошептал:

     – Не теряй времени! Найди тех, кто это сотворил, и сделай им хуже!

     И врач скрылся за дверьми, приказав охранникам стрелять в Кея, если «этот кожаный» полезет в операционную. Кей успел заметить в распахнувшейся на миг двери каталку, а на ней – бледное лицо Кока‑Лолы. Она прикрыта по горло белой простыней, посередине которой расплывается и растет громадное алое пятно…

     Путь в Лес Кей помнит смутно. Где‑то заправлялся, пару раз падал сам, пару раз бились машины из‑за него… Дорога казалась бесконечной.

     Стая ждала Кея. Бешеные знали все. Откуда, кто им рассказал – это Кея меньше всего интересовало. Он слез с кроссовика, у него подкосились ноги, и он свалился на землю, растянувшись во весь рост. Ему надо отдохнуть.

     Кея накормили жареным в огне костра барашком и поставили перед ним кружку с кофе, оставив наедине с мыслями.

     Подготовительную часть работы за него уже проделали. До его ушей донесся тихий голос Трибунала:

     – Этот городишко – центр зла… Но те, кто останется в живых, нас запомнят. Они о нас сказки сочинят, чтобы детям рассказывать. Страшные сказки.

     Лежа на холодной земле и чувствуя, как жизнь по каплям возвращается в него, Кей наблюдал за Стаей, и его в который раз поразила сосредоточенность Бешеных. Байкеры проверяли двигатели, дозаправлялись остатками горючки из канистр, вливали в себя последнее спиртное, прибереженное для праздника, который то ли испорчен, то ли еще предстоит.

     Изменились девицы. Они молчали, одичав, что ли. Они заканчивали разливать по бутылкам особого сорта коктейль из бензина, машинного масла и олифы, изготовленный под присмотром разбирающегося в таких штуках Злого.

     We're gonna rock this town, Rock it inside out!

     – в гнетущей тишине надрывно завопил Барон, демонстрируя отвратительный слух. Никто слов не знал, а Барону в одиночестве петь не в кайф. Он замолк и вцепился крепкими зубами в сочащийся ароматным жиром прожаренный кусок мяса, поданный Рыжей. Перед дорогой следовало подкрепиться.

     Солнце повисло в сантиметре от горизонта. Городок высморкался в траву, вытер изгаженные пальцы о полу замызганного пиджачка, много лет назад купленного родителями на школьный выпускной вечер, и побрел, спотыкаясь и икая на каждом шагу, в сторону, водонапорной башни, отбросившей широкую тень на расположенный рядом магазин. Показались деревянные стены с облупившейся краской, свернувшейся под палящим солнцем в шершавые локоны. Каждый сучочек на досках, из которых сложены стены магазина, знаком городку по всех подробностях. Количество сучочков подсчитано. Некоторые сучочки вдавлены внутрь, утоплены в неструганые доски судорожными движениями покупателей, нетерпеливо поджидающих хозяина, который выйдет, вытрет жирные после жениного борща губы и откроет хранилище живительной влаги.

     Стая мчалась по полю, прижавшись к опушке Леса. Байкеры держались кучно и настороженно. Отстающих не было, и быть не могло. Бешеные стлались над землей, а Лес прикрывал их от любопытных глаз случайных прохожих, кто мог бы еще шепнуть городку, что Стая рядом.

     Опрокинув по первой и вдавив неверными ногами пробки в землю под магазинными окнами, пеструю от тысяч таких же пробок, жители вышли со двора магазина, выудили из нагрудных карманов пиджачков плоские сигареты, прикурили от злобно плюющихся серой спичек и закашлялись. Скрючившись у забора, они долго рыгали и харкали себе на штаны. С трудом разогнувшись и оставив зеленую слизь бахромой свисать с колен, огляделись слезящимися глазами. В мозгу дзинькнул звоночек. Всеподавляющий инстинкт, переходящий подарок поколений, поволок граждан «закусывать и беседовать» в кафе‑бар.

     Еще светло. Стая выжидает в Лесу, за деревьями, сузившимися глазами разглядывая городок, напряженно привстав с седел и нервно покручивая рукоятки газа. Рокот последнего работающего двигателя стих, и в тишине шелково шуршали шины подгоняемых к обочине аппаратов. Кей слез и сидел на удобном дубовом пне, пристроив байк у столбика с информационно‑указательным знаком «Конец населенного пункта».

     Горожанин держал в левой руке помятый стаканчик, в правой, на отлете, – кривую сигарету, распространяющую тяжелый аромат летнего сортира. При этом он пытался с набитым ртом спорить о финальном матче Кубка наций. Проговаривать отдельные слова удавалось с трудом, потому что между зубов застряли твердые волокна пережаренного мяса свиньи, сдохшей от вздутия желудка, а в горле бушевало пламя от неимоверного количества перца, бухнутого в жратву местным кухарем, пожелавшим таким способом отбить привкус тухлятины и продезинфицировать дежурное блюдо.

     Кей заметил на обочине крысу с крысятами. Семейство, вероятно, обитало в одном из придорожных сараев, где самые трезвые из горожан хранили капусту и свеклу. Толстохвостая и сердитая до лютости мамаша подогнала жизнерадостный выводок к асфальту, и сейчас грызуны прятались за колесом кроссовика. Натягивая шлем, Кей направился к байку, но на полпути остановился и подождал, пока животные перебегут шоссе. Самый подвижный и любопытный крысенок попытался залезть на колесо байка, и это ему почти удалось. Он зацепился за ребро рифленой резины и радостно пищал, вертя по сторонам острой мордочкой и гордясь собственной лихостью перед братьями и сестрами. Его мамаша прекратила праздник, встав на задние лапы и смахнув сына в розовую кучку копошащихся на земле крысят. Торопливо подгоняя безалаберное семейство, крыса перевела его через дорогу и спрятала в траве.

     Над «ЗаХиР‑дискотекой» задергались огни трех хилых лампочек, и нетерпеливо гудевшая публика заторопилась войти и занять место в отгороженном во дворе загончике. Жители городка стояли, привычно привалившись спинами с доскам, и обсуждали вслух достоинства тех, кто отчебучивал в центре площадки. Хрипатая музыка возбуждала, но нельзя забывать и о главном. Вот оно, началось! К горлу подступила тошнота, и руки горожан одновременно потянулись к внутренним карманам, где булькала в бутылках живая вода. Кое‑кто сорвался с места и убежал: то ли блевать, то ли за добавкой.

     Отличительный знак Трибунала – хромированные накладки на поворотниках в виде готической буквы «Т». Кей отвел от них взгляд и напрягся. Трибунал поднял руку.

     – Джер‑р‑ронимо!.– истосковавшийся по драке Барон издал боевой индейский клич, срываясь с места и пропав в туче дорожной пыли.

     Стая вошла в городок с мощью первого удара топора, крепко зажатого мускулистыми руками мясника с опытом.

     Слегка завалившись на повороте, Кей затормозил, как влитой, напротив магазина. Вокруг болтались горожане, с пьяным недоумением рассматривая Стаю, приготовившись обидеться и сказать пару резких слов.

     Не пришлось!

     Двое Бешеных ворвались в магазин, столкнув с крыльца замедленно перемещающихся мужичков, и после секундной заминки, сопровождавшейся невнятным шумом, выволокли наружу хозяина, за которым бежала его растяпистая супруга, выпучив глаза и вопя несуразное. Хозяина вытолкнули во двор, и он, с бледным лицом и трясущимися отвисшими щеками, уставился на Бешеных. За темными стеклами шлемов он не видел лиц. Это пугало больше всего.

     Бешеные держали мужика за руки. Стоявший рядом Капеллан примерился и, крякнув от усердия, ударил его обрезком железной трубы снизу вверх, с оттягом, наискось, под подбородок. Раз, другой… Приговаривая при этом:

     – Во имя Отца… Бац!

     – …и Сына… Бац!

     – и… Харлея…

     От азарта Капеллан начал заговариваться.

     – …с Дэвидсоном!

     Голова магазинщика дернулась в последний раз, его отпустили, и он осел в пыль, отключившись до конца представления. Для порядка его еще немного попинали ботинками, сломав те ребра, до которых можно было добраться сквозь слой жира, и превратив лицо в готовую для жарки котлету.

     Сидевшие за спинами Бешеных Белая, Черная и Рыжая, крепко сжав губы и стараясь подавить волнение, вытаскивали из седельных сумок бутылки с «Пир‑роцветом», как прозвал Злой свой фирменный коктейль для огненных забав. Они поджигали торчащие из горлышек тряпичные хвосты и передавали бутылки Бешеным. Те широко размахивались и швыряли «Пирроцвет» в магазин. Пара сосудов угодила на крышу, одна бутылка попала в окно. Насквозь пропитанное алкоголем заведение занялось, как сухой стог, и моментально заполыхало, красиво озаряя окрестности в подступающих сумерках.

     Когда Капеллан усаживался на байк, Кей отметил, что поп‑расстрига снял на время четки из металлических шариков, с которыми обычно не расставался и частенько причащал противника заместо кастета. Капеллан погладил укрепленную на бензобаке литую иконку с изможденным ликом Св. Покровителя‑всех‑кто‑в‑пути. Поймав взгляд Кея, Капеллан улыбнулся и ободряюще похлопал его по плечу:

     – Смотри, Кей! Сегодня Стая не Ноев ковчег! Огненная колесница, воистину! А в руках наших и мера, и меч!

     Около кафе‑бара не останавливались, а лишь на миг притормозили. Администрация обжорки держала двери и окна широко распахнутыми. Не из гостеприимства, а чтоб хоть чуть‑чуть избавиться от аромата смердящих посетителей. Закинув внутрь пяток бутылок, Бешеные рванули вдоль по улице, давя кур и собак. Внутреннее помещение кафе заполнилось ревущим огнем, в котором носились горожане, слабо соображающие гладкими от рождения мозгами, отравленными алкоголем. Вместо того чтобы бежать прочь, они лезли под столы, не забыв под шумок прихватить побольше тарелок с едой. Так и горели вместе со жратвой.

     От «ЗаХиР‑дискотеки» на зарево мчалась большая группа граждан, яростно размахивавших кольями. Их боевой настрой пришелся по душе Бешеным, нигде пока не встретившим активного и достойного сопротивления. Не снижая скорости, они восторженно врезались в толпу.

     Людей сбивали с ног колесами, а накатывавший следом байк переезжал упавшего, стараясь не очень торопиться. Горожан избивали подобранными по пути железными прутами и трубами, не выбирая защищенные участки тела, а, скорее, наоборот. Горожан, бестолково вертящихся между ревущими кроссовиками, сбивали с ног байкерские сапоги. Их раскидывали в стороны ударами кулаков, прижимали к кирпичным стенам, вдавливали в заборы, проваливавшиеся с оглушительным треском.

     Бешеные без труда уклонялись от немногочисленных и слабых ударов. Тех, кто посильнее, они нейтрализовали в первую очередь, проломив им головы. Городок оказался не в состоянии выставить сильную и сплоченную рать. Несколько веков назад городку это удалось, а сегодня – нет. Что татары? Что монголы? Что слава? Дым…

     Кстати, насчет дыма. Кто‑то из аборигенов заприметил поднимающийся над магазином сизый столб и мелькнувшие в темноте языки огня. Закричав нечеловеческим голосом, он рванул к магазину, а за ним – и остальные.

     Они более не обращали внимания на Бешеных. Жители сгрудились вокруг полыхавшего здания, издавая крики боли и отчаяния. Но не от зрелища распростертого во дворе тела хозяина и хнычущей над ним искалеченной супруги. Нет.

     Сколько добра пропадало в огне! Сколько еще можно было бы выпить! Разве можно так с людьми?! С «обществом»?!

     Городок обезумел. Люди носились, освещенные пламенем, и кричали. В это время начали взрываться бутылки со спиртным. Толпа заголосила с утроенной мощью.

     Раздался громкий треск. Так домохозяйка рвет старую мужнину рубаху на тряпки, вмещая в это действие всю ненависть к постылой своей судьбе. Треск повторился, и стало ясно, что старые рубахи тут ни при чем. Народ неохотно задрал головы и с ужасом заметил, как крыша магазина медленно поползла в сторону, на манер крышки над поднявшимся тестом.

     Зеваки испуганно отпрянули. Отважные люди в магазине бросились к окнам, но поздно, слишком поздно! Высокая треугольная крыша с грохотом упала, взметнув тучу искр до небес. Толпа вскрикнула… Непонятно, что они жалели больше – водку или судьбу дураков‑приятелей, сгинувших, но так и не успевших спасти спиртное.

     За ненадобностью Трибунал отменил поход в дискотеку, и Бешеные помчались по городку, сея панику и разрушения, перелистывая улицы одну за другой.

     Городок пылал, подожженный во многих местах. Горели деревья, заборы, трещали, расслаиваясь черными страницами, фанерные щиты с поблекшикш фотографиями людей с глазами потомственных роботов и с одним галстуком на всех.

     – На завод! На завод! – неслось со всех сторон. Трибунал водил Стаю кругами по горящим улицам со снующими там и сям плачущими и кричащими людьми. Огромные тени байкеров ложились на дома и приводили в трепет тех горожан, кто еще не успел убежать в сторону завода.

     Дался же им этот завод!

     Завод высосал из них здоровье, молодость, желания, способность мечтать и оставил только надежду на лучшее и магазин. Магазин сгорел, осталась надежда. Надежда на чудо?

     Байкеры замерли в темноте. Их фигуры на насыпи четко вырисовываются на фоне ночного неба. Внизу, У их сапог, остатки того, что называлось городком.

     – Увидите, они еще скажут нам «спасибо»… Голос Трибунала.

     Удаляющийся шум двигателей слился в один протяжный рев. Только сейчас Кей ощутил на зубах песок и пепел. Не останавливаясь, он сплюнул в сторону догорающего городка.

     Стая паковала вещи, когда в деревню прикатил Зодиак на четырехколесном внедорожном байке. Молча поздоровался с каждым Бешеным за руку, Кея обнял за плечи, отозвал Трибунала в сторону и перебросился с ним ларой слов. Ткнул пальцем в сторону Леса, помахал на прощание и исчез так же стремительно, как появился.

     Минут десять Кей и Трибунал брели по Лесу. Кей недоумевал. Чего ради понадобилось Трибуналу тащить его в эту глушь? Он раздраженно смахивал с потного лица надоедливую паутину, отгонял мошкару и думал о том, что Стае пора срываться, а ему – звонить из ближайшего автомата в больницу. Чего пересчитывать носками байкерсов корни, петлями высунувшиеся из‑под земли?

     …Здесь собрались все мухи Леса. Тучами они облепили двух голых мужиков, насаженных задницами на затесанные под острый кол стволы засохших сосенок…

     С бесчувственным выражением лица Кей рассматривал изуродованные трупы. Он погрузился в тупое равнодушие. Мир больше не вызывал у него интереса. Перед глазами проходили картины далекого прошлого и близкого настоящего. Все – пустое. Все – зря. Кока‑Лола, лесные мертвецы и я, Кей, дитя стихии, чье время уходит.

     Время – это цвета, которыми освящен и раскрашен мир Стаи. Наступит твой смертный час, Беспечный ездок, ты растворишься во Вселенной, и память о тебе не сохранится в сердцах людей. Мы, байкеры, не нужны людям. Пока мы живы, мы нужны лишь друг другу. Бесцельного ездока не остановить. Ненужный никому, даже себе, он вроде как и не существует. Единственная цель стаи выжить вместе. Стая – это «Вместе‑не‑страшно».

     Смотри! Лови момент! Видишь, как быстро тают цвета стаи? Нарисованный байкерский мир тускнеет и окрашивается в черно‑белые тона. Злые времена наступают…

     Усталая Стая влетела в Город, торопясь попасть в Нору и отключиться на несколько дней.

     Белая, Черная и Рыжая не успели опомниться, как уже стояли на обочине, зажав в руках по несколько бумажек и растерянно глядя вслед скрывшейся с глаз Стае. Кей запоминает: грязные, закопченные, в крови, но с жестким огнем в глазах, они стоят и не верят, что все это произошло с ними.

     Кей уверен, что Белая, Черная и Рыжая будут искать встречи и однажды они встретятся вновь. Они уже не могут жить иначе. Они теперь другие.

     Трибунал слез с байка и стоял рядом с Кеем, когда тот звонил в больницу. Перед тем как Кей схватился за трубку, Трибунал положил ему руку на плечо и сказал, глядя в глаза:

     – На всякий случай… С пассажирами всегда так. Все они однажды выходят. Приготовься забыть ее.

     Кока‑Лола умерла от потери крови.

     Врач говорил медленно, запинаясь. Перед смертью она просила передать Кею, что она сама во всем виновата.

     Кей нащупал на лапше узелок, развязал его и разгладил дрожащими ладонями. Грубая кожа, мертвая кожа, почти не помялась.

     Слабые у нее пальчики, очень слабые.

     Зачем все это, Кока‑Лола?

    

ОДИН НА ДОРОГЕ

    

     Теплая в этом году осень. Повезло бабам с их летом. Впрочем, кому как…

     Кей возвращался от Зодиака, с которым имел недолгий разговор. Любой, кто хоть раз общался с Зодиаком, стремится сократить общение до минимума и быстрее унести ноги. Кей не исключение. Но разговор оказался интересным.

     На обратном пути Кей едва не сбил бредущую по дороге тетку. Та слепо перла на другую сторону, не смотря, что знаки перехода в этом месте отсутствовали напрочь, а машин – полно. Кей притормозил и изготовился покрыть ее нехорошими словами, но осекся и торопливо уехал, стараясь не оглядываться.

     Оплывшая бесформенная женщина, неряшливо и плохо одетая, с пучками немытых волос, выбившихся из‑под самовязаного беретика с петелькой на макушке, с хозяйственной сумкой из искусственной кожи в толстых дряблых руках. Бока сумки распирали крупные картофелины, а сверху белели пакеты с крупой и макаронами, бережно прикрытые бесплатной рекламной газетой.

     Кей знал, что они знакомы, но не мог вспомнить имя. Он обозлился на память и, вернувшись домой, раздраженно отпихнул ногой вертевшегося в коридоре пса. Тот обиделся, и Кею пришлось долго извиняться, встав на колени перед диваном, под который забился Урал, оскорбительно выставив для переговоров кончик хвоста.

     …Он уехал, а женщина еще долго смотрела ему вслед, стоя посередине дороги и пропуская мимо ушей громкую водительскую брань. У хозяйственной сумки промокло дно, и на асфальт капало молоко, скапливаясь в выбоине, куда уже упало несколько женских слез, слез отчаяния и безнадеги.

     Сегодня – День Памяти, Memory Day, когда поминают братьев, павших на дорогах. Вторая суббота месяца. Сегодня никто не катается. Сидим по кабакам, пьем, плачем и смеемся. Всего помногу.

     Есть и еще один повод: Вторник проходит ритуал приема в Стаю. По традиции, за день до церемонии надо хорошенько отметиться в байк‑баре «Негабаритная кривая».

     Расположение и вместимость байк‑бара «Негабаритная кривая» таково, что перед ним может расположиться максимум десяток байков, а внутри, в полуподвале – человек пятьдесят байкеров. В действительности имеет место настоящее чудо, потому что ближе к полуночи у тяжелых чугунных дверей скапливается сотня аппаратов, а в бар набивается толпа в разной степени пьяных субъектов в мертвой коже.

     Бешеные подкатили к бару в полночь, при полной луне. Трибунал предпочитает называть это время суток BadMoonTime. По‑нашему получается что‑то вроде Сквернолуния. Время, когда некоторые хорошие люди на глазах меняются и обрастают густой шерстью.

     Бешеные расположились в углу, за прозрачной пластиковой перегородкой. Здесь не так режет слух разноголосый шум косушной толпы, горланящей, перебивающей и матерящейся без передышки. Преобладают большемерные пузатые мужики, последний раз видевшие свой член лет пятнадцать назад.

     Стая заняла большой стол. Во главе сел Трибунал и пристально оглядел собравшихся. Встретившись взглядом с Кеем, едва заметно кивнул. Кей открыл и закрыл глаза, подтверждая, что приветствие замечено и принято.

     Трибунал вел себя не совсем обычно. Внимательно рассматривал каждого за столом, оценивающе.

     Вторник заказал для Стаи фирменный коктейль заведения «Все радости мира». Метода приготовления предельно упрощена: по требованию клиента из всех бутылок, что стояли на полках за спиной бармена, некоторое количество алкоголя слили в большой алюминиевый ковш и слегка подогрели на газовой плитке. Ковш пустили по кругу, следя за тем, чтобы Капеллан делал глотки поменьше, а Барон не жульничал и не требовал лишний глоток. Не потому, что он жадный, просто привык базарить.

     Изведав «Всех радостей мира», Стая перешла на «Дикий хлеб»: спирт из сифона с добавлением сухарного кваса и незначительного количества пены черного пива для аромата.

     Трибунал постучал по столу перстнем. Разговоры за столом мгновенно стихли. С непроницаемым лицом Трибунал поднял стакан и произнес тост:

     – Едущие со мною, да не предадут меня!

     Бешеные выпили, переглядываясь. Вожак умел внушать ужас, но от этих слов и у самых бывалых затряслись поджилки. Кто‑то, не сумев совладать с задрожавшей рукой, неловко поставил стакан, выплеснув остатки содержимого на стол. Белую поверхность прочертила черная полоса…

     Кей отхлебнул, и вниз по горлу скатился теплый шарик, который достиг сердца, соединился с ним, и на мгновение сделал огромным, распирающим грудную клетку. Это длилось недолго. Затем наступило состояние блаженного покоя. Кей закурил и окинул зал благостным взором.

     Ничего не меняется уж сколько лет:

     коллекция свинченных с машин металлических регистрационных номеров, в беспорядке приколоченных к плохо покрашенной стене, среди которых имеются номера из стран, которых уже и в помине нет;

     «Днепр», с болезненной аккуратностью распиленный вдоль неким безымянным умельцем и подвешенный под потолком;

     туалет, закрывающийся изнутри на огромный купеческий засов, – случается, что клиент засыпает прямо на толчке, и тогда засов открывают с помощью хитро изогнутой проволоки, хранящейся под стойкой у бармена, между помповым ружьем и толстой бейсбольной битой.

     Ружье не стреляет. Здоровяку‑бармену достаточно прикрикнуть на подгулявшую публику, и те разом замолкают. Слушаются, потому что другого такого местечка в Городе нет. Прикроют – куда деваться?

     Еще – вросшая в пол тяжелая деревянная стойка, выдержавшая напор множества байкеров, энергично молотивших по ней кружками, кулаками и собранной по карманам мелочью.

     Кей приметил пучеглазого блондинчика, на открытии сезона стукнувшего Свистунам о присутствии Бешеных на Смотровой. Тогда его не тронули, потому что отвлеклись, охотясь на мотоворов. Блондинчик занят любимым делом. Он страстно, даже болезненно, хочет, чтобы на него обратили внимание. Он вбегает в бар с озабоченным видом, словно занят выполнением ответственного задания и сует всем подряд сложенную лодочкой ладошку.

     На него никак не реагируют и здороваются больше автоматически, чем с охотой. Блондинчик не теряется и начинает приставать ко всем новым в баре лицам со стереотипной фразой: «Нам всем пиво, быстро!» – в надежде испугать новичков и получить вожделенное пойло. Его не замечают. Он очень переживает, потому что хочет произвести впечатление на приведенную с собой потрепанную девицу. У него никогда нет денег, он жмется в углу и дрожащими пальцами теребит выпрошенную сигаретку.

     «Не надавать ли ему по морде?» – неторопливо размышляет Кей, разглядывая пучеглазого сквозь пелену «Дикого хлеба». Блондинчика не жаль, но Кею лень вставать. Кому‑то сегодня крупно повезло.

     Подумав, он заказал «Бензин с кровью». Кею моментально принесли стопку желтой текилы, стаканчик клюквенного сока, соль на блюдечке и пластмассовую трубочку. Набрав трубочкой сок, поднес ее к стопке и выпустил в текилу несколько капель алой жидкости. Окунул кончик трубки в соль, аккуратно обхватил губами и втянул в себя текилу с соком, стараясь успеть, пока соль не растаяла во рту. По голове как будто ударили подушкой. Просто так, из баловства. Кем откинулся на спинку стула. Блаженство…

     Разговоры в толпе те же, что и год назад.

     – Ты чо? Меня не признал, кзёл?

     – Не‑а…

     – Тада пшливым?

     – В ы м!

     Они топчутся на месте, допивая пиво, и выходят. Кей отворачивается, ловит обрывок фразы Капеллана:

     – …вещи, которые происходят вне зависимости от нашего настроения. Например, весной зеленеет листва. И нет необходимости доказывать всю осень и зиму, что весной листва будет зеленеть. Это и так ясно.

     Значит, и у Бешеных за столом прежний репертуар.

     – …Вся езда, как один большой половой акт! – голос Морга распознаваем даже в таком шуме. – Сначала подготовка, выкатываешься из гаража, заводишься, разогреваешься, поудобнее располагаешься, выбирая позу. Далее – стремительный рывок истомленного тела, перемежающийся с замедленным, волнующим движением, которое только распаляет. Затем – продолжительный оргазм от скорости и ветра в морду.

     Барон отвлекся от беседы и поманил к себе пальцем снующего поблизости паренька.

     – Где Элька? Не знаешь? А что ты вообще знаешь?

     Паренек жалобно заголосил:

     – Ну что ты так со мной говоришь? Я все‑таки ее муж, а ты…

     Радости Барона нет предела:

     – Неужели? Ты хочешь сказать, что у нас с тобой членский билет в один клуб? Тогда должен тебя разочаровать: она мне сказала, что мое членство дольше! Или она сказала «длиннее»? Я не помню. А твое членство настолько мало, что уместится в чехле для зипы! И если тебе хочется считать меня родственником, то я для тебя старший родственник и ты меня должен слушать. Мое слово для тебя – закон! Будешь меня слушать?

     – Буду.

     – Тогда вот тебе сразу два слова: «Пшел вон!» Злой обхватил изрядно поддатого Вторника и хрипло наставлял:

     – Ты знаешь, что всем порядочным бабам нужно?

     Вторник напряженно задумался и отчаянно замотал головой, признаваясь, что не знает, сдается и просит просветить. Злой изрекает:

     – Муж – для денег, книжка – для чувств и байкер – чтобы трахаться.

     …Отъезжая от бара, Кей, улыбаясь, смотрел, как Вторник, изрядно хвативший для храбрости перед завтрашним испытанием, повис на шее Трибунала, лез к вожаку с пьяными поцелуями и уговаривал как‑нибудь покататься вместе в дивных местах около Ботанического сада.

     Нора – удивительное место. Рулишь по аллее в самом неприметном углу Измайловского парка, сворачиваешь в узкую щель между кустами и внезапно проваливаешься в темноту. Над головой нависли ветви буйно разросшихся рябин, орешника, ольхи и осин. Здесь охотничьи засады несметного количества пауков. Проедешь вечером, раздвигая ветви и отдирая с лица паутину, а утром, на обратном пути, занимаешься тем же удивляясь трудолюбию паучьей братии.

     Еще несколько метров, еще пара ветвей отведена в сторону, и байк выкатывается на крохотную полянку перед уходящим в лесную темноту зданием, с каменным основанием и деревянными стенами. Дом сливается с лесом, и его невозможно заметить ни с многочисленных Измайловских аллей, ни с патрульного вертолета, регулярно, в соответствии с графиком, распугивающего длиннохвостых сорок, свивших гнезда в уютном лесу.

     Граждане гуляют в нескольких сотнях метров от Норы и не подозревают о ее существовании. Много лет подряд сюда свозили отслужившие свое лопаты, метлы, невысокие чугунные изгороди и неуклюжие садовые скамьи, те самые, с литыми металлическими боковинами и белыми сиденьями деревянных брусков.

     Кое‑что из этого добра сохранилось, но все остальное постепенно исчезло. Так же, как исчезло и само здание с новых карт парка, когда кое‑кто из администрации пошел навстречу просьбе одного из Бешеных, вычеркнув постройку из списка существующих. Посторонние сюда забредают редко, опасаясь немых собак.

     Именно так, немых. Собак, которые не лаяли и не рычали, набрасываясь на пришельцев и изгоняя со своей территории. Собаколовы, отряженные на поиски немых псов, возвращались ни с чем, потому что вместо ловли занимались тушением своих машин, странным образом загоравшихся, стоило им углубиться в заросли. Все вместе Бешеные не часто собирались в Норе, но раз в неделю каждый туда наведывался. Не считая дней, которые Трибунал называл «входными». По «входным» в Нору забивались все, места хватало. Неказистый, но крепкий и теплый дом организован на славу. Приехавшего встречали собаки, молча обнюхивавшие посетителя и сопровождавшие его до самых ворот.

     Миновав ворота, Бешеный попадал на небольшой двор и въезжал под навес, а оттуда – в большой гараж.

     Летом байки стояли под навесом, зимой многие держали их в гараже, занимаясь ремонтом и доводкой. Из гаража проходили в дверь, ведущую в просторный зал и еще несколько комнат поменьше, где отсиживались, зализывали раны, принимали в Стаю.

     Днем, в дальнем углу, бывало, храпел Барон, во сне изредка вздрагивая необъятным телом. Капеллан, Вторник и Танк любили устроиться за столом и тихо беседовать, отвлекаясь только для того, чтобы сходить к большому холодильнику за пивом. Трибунал, Морг и Аларих мелькали за влажной от разгоряченного дыхания стеклянной стенкой, поднимая штангу и гири. Трибунал имел право на отдельную комнату, но правом этим пользовался редко.

     Была еще «медичка». Так Стая прозвала крохотную комнатенку с железным столом и стеклянным шкафом, выставившим на обозрение большую коллекцию антитравматических средств. В углу стояли свернутые носилки, шины для переломов, штатив с капельницей и пара костылей. Без дела сюда никто не заглядывал, это считалось плохой приметой.

     Трибунал назначил общий сбор. Сегодня Вторник проходит последнее испытание перед тем, как его примут в Стаю, и он останется в ней навсегда.

     Кей ехал от Кайры, взгромоздив на багажник большую картонную коробку, в которой находилась клетка со стенками из мелкоячеистой металлической сетки. В клетке, за спиной Кея, всю дорогу не прекращалась противная возня, и нельзя сказать, чтобы ему это нравилось. Через толстую кожу косухи, картон и решетку он ощущал мерзкий холод, исходивший от трех десятков здоровенных гадюк.

     Кайра постаралась на совесть и отобрала самых упитанных и внешне свирепых существ. Правда, тайком от Кея она их хорошенько накормила, чтобы они не бросались демонстрировать буйный нрав немедленно, как покинут клетку. Да и молодой человек Вторник ей симпатичен.

     Все Бешеные через это прошли. Надо это или нет, не им судить. Так решил Трибунал, заявив, что, прежде чем командовать, надо научиться ходить в строю.

     Во всем ритуале Кея более всего смущал финальный этап, когда он должен вернуть змеюк Кайре и сдать поштучно. Сегодня, лежа с Кеем на диванчике в подвале, она заявила, что с удовольствием примет лишних гадов, но пропажи не простит.

     Стая молча наблюдала, как Вторник скидывает одежду и в одних плавках направляется в соседнюю комнату. Комната пуста, лишь на высоте человеческого роста имеется перекладина. Если станет совсем плохо, испытуемый может подтянуться и подать оттуда голос, покорно ожидая, пока расползшихся по полу змей соберут, а его самого с треском вышибут за дверь.

     На памяти Кея такого не происходило. Три часа в компании со змеями проходили мирно. Правда, Барон сумел отличиться и одну зазевавшуюся гадину раздавил‑таки своей тушей, случайно или по злобе, неизвестно. Кею пришлось прожить у Кайры три дня, вымаливая прощение за погубленный элитный экземпляр Vipera berus, гадюки обыкновенной. Girls with Balls, переживая за подругу, припомнили это Барону, однажды спустив обе шины на его байке.

     Вторник захлопнул дверь, и Злой запер ее на ключ. Сомнительно, чтобы змеи умели поворачивать дверную ручку, но чего в жизни не бывает…

     Кей поднял фанерку, закрывавшую небольшую круглую отдушину около плинтуса, ведущую в комнату ко Вторнику. Нагнулся к коробке. Извлек из нее клетку с клубком серо‑буро‑черных чешуйчатых тел и пододвинул к отверстию в стене. Открыл заслонку на клетке и предоставил змеям возможность погулять.

     «Интересно, как он т а м», – на исходе второго часа подумал Кей, проигрывая Освальду‑старшему четвертую подряд партию в нарды. Откуда‑то с улицы послышался требовательный голос Трибунала. Освальд вскочил, едва не опрокинув доску, и помчался на зов вожака. Кей остался один. Закурил, прислушался… Из комнаты не доносилось ни звука, лишь изредка раздавался звонкий шлепок, когда гадина понимала, что высоко по стене не забраться, придется плюхнуться на пол, да и ни к чему весь этот альпинизм.

     Змея – неприятное на вид существо. Зрелище нескольких змей сразу способно испортить настроение самому смелому из людей. Вторник особо не отличался от прочих Бешеных. Его тошнило от мысли, что придется проторчать в компании тридцати скользких тварей еще неизвестно сколько времени. Он сидел, плотно прислонившись спиной к стенке, и наблюдал за тем, как змеи, словно на спор, устроили чемпионат по переползанию с препятствиями, избрав ноги Вторника в качестве барьеров. Попробовал было закрыть глаза, но едва не захлебнулся в волне коричневого страха, прилившей к голове.

     В комнате потемнело. Кей подошел к окну. Низко, над самыми деревьями, набрякли тучи, темные и морщинистые, как мешки под глазами алкоголика. Будет сильный дождь. Кей усмехнулся, наблюдая, как по двору носятся те из Бешеных, кто не догадался загнать байк под навес. ХаДэ давно и с шиком устроился в самом сухом углу, куда его немедленно определил Кей, едва прикатив в Нору. О байке Вторника тоже позаботились. Кей смотрел, как братья Освальды, подчинившись распоряжению Трибунала, затаскивали Вторниковский аппарат в гараж‑мастерскую. Зачем? Под навесом места достаточно…

     Единственное окно комнаты, где коротал время Вторник в обществе гадюк, смотрело в парк. Если бы даже байкер захотел, то не заметил бы, как его байк пропал за воротами гаража, и, следовательно, не подивился бы этому странному обстоятельству. Взгляд Вторника неотступно следовал за самой агрессивной змеей, сжавшейся в боевую пружину прямо напротив него. В мыслях молодой байкер укатил далеко. Он пытался разгадать тайный смысл слов, вчера произнесенных Трибуналом: «Едущие со мною, да не предадут меня!»

     Кей не стал дожидаться, пока на землю обрушится небесная влага. Выйдя из дома, он углубился в лесок. Обойдя Нору, перелез через забор и этим странным поступком вверг в недоумение собак, примчавшихся растерзать нарушителя, на поверку оказавшегося одним из кормильцев. Подойдя к стене дома, Кей взобрался на каменный цоколь…

     Смысл слов Трибунала сильно беспокоил Вторника. Больше, чем все ползучие гады мира. Ему не хотелось думать, что он совершил ошибку, добровольно согласившись на трехчасовую отсидку в столь отвратительной компании. Темнело за окном, темнело в душе. Дыхание участилось, сердце лихорадочно колотилось в груди. Змеи почуяли неладное и подползли ближе. Совсем плохо стало, когда Вторник, заслышав слабый шорох, скосил глаза и увидел лезвие ножа, проникшее между рамой и подоконником. Блестящая металлическая полоска методично раскачивалась, пока рама не поддалась и окно распахнулось, впустив в душное помещение напряженный предгрозовой воздух.

     Подтянувшись на руках, Кей устроился на подоконнике, свесив ноги внутрь комнаты. Гады не смогли бы его достать – слишком высоко, да и на ногах у Кея сапоги толстенной воловьей кожи. Кей воткнул нож в раму, взглянул на Вторника и произнес одно‑единственное слово:

     – Зачем?

     В этом слове – все.

     Нет нужды толковать о ноже, который Вторник дал Кею и позже стянул у него же из седельной сумки, когда Бешеные ездили к Злому. Этот же нож пронзил глаз Покера и добрался до проспиртованного мозга экс‑байкера.

     Его жена, в предсмертной агонии отмахиваясь вязальными спицами от душителя, проткнула и разорвала руку Вторнику, который волей‑неволей вынужден был таскать перевязку.

     Но главное – Кока‑Лола. Утром Зодиак сообщил Кею о том, что выпытал в Лесу у истерзанных мужичков. Надеясь на чудо спасения, те не стали запираться. Да и чего ради им выгораживать владельца «мациклета», который купил им бутылку и пообещал еще пару, если те «накажут деваху».

     – Что будет? – хрипло произнес Вторник. Змеи насторожились и подняли треугольники голов.

     – Трибунал решит.

     До Вторника дошел смысл вчерашней фразы Трибунала, звучавшей как приговор. Но перед ним не Зодиак, с которым говорить, что петь под водой. Кей – больше, чем просто байкер… Он умеет обдумывать собственные мысли. С ним можно попытаться договориться.

     Ход мыслей Вторника Кей прочел в его глазах. Разочаровывать парня сразу не стал, хотя очень хотелось.

     – Тебе мало того, что у тебя есть?

     – А что у меня есть? – Вторник раздраженно отбросил от себя самую тихую змею, мирно пристроившуюся у него на щиколотке. – Ничего у меня нет… Вот почему. А будут деньги – я свою Стаю соберу!

     В задумчивости Кей кивнул, словно соглашаясь. Вторник приободрился. Неужели есть надежда? Да и Трибунал не должен бросить того, кого сам привел. Иначе – позор перед Стаей! В действительности Кей кивнул, потому что подтвердились его подозрения. Парень оказался гнилым внутри. Пришлось признать, что Трибунал ошибся в человеке. Это – тяжелое признание. Некто использовал смесь хитрости и подлости, найдя щель в броне, которую Трибунал надел на себя много лет назад.

     – Я не знаю, кто ОН, – Кей не поторапливал Вторника, тот сам решился заговорить о главном. – Мне звонили, приезжали разные люди… На белых машинах. У них такая Стая, что вам до них далеко!

     Кей молчал, покачивая ногой и поглядывая на змей, словно пересчитывая мелькающие хвосты. Вторник сидел, не шевелясь, блестя потом и заметно подрагивая коленкой.

     Помедлив, он решился на главное:

     – Хочешь, я тебя с ними познакомлю? Ну, скажу, что ты с ними вроде как потолковать решил и вообще… Может, тогда тебя в покое оставят? А если я не помогу, то убьют тебя рано или поздно… Они все могут. У них много денег.

     В предложении Вторника имелся определенный смысл. Однажды удача отвернется от Кея и он достанется трупным червям раньше, чем достигнет пенсионного возраста. Может, это и к лучшему, умереть относительно молодым? Надо подумать. Но без участия Вторника. Его уже нет.

     – Я подумаю. – Слова Кея родили в душе Вторника бурю восторга. – Ты мне даже нравишься. Интересный такой… На все готов. Кстати, из хорошего к тебе отношения я привез не гадюк, а луговых ужей. Они не опасны. Только что откормленные.

     Кей развернулся, задев сапогами раму, закрыл окно и спрыгнул на землю.

     Через несколько минут он вернулся в дом, чтобы застать любопытнейшую картину: Капеллан на пару с Бароном едва удерживал вопящего от страха Вторника.

     – Меня… ужалила. Вон, она!

     Вторник ткнул пальцем в одну из змей, выглядывавших из‑за двери.

     Гром ногами загонял тварей, норовивших расползтись по всей Норе. Кей помог, бесцеремонно заталкивая гадов обратно, и захлопнул дверь.

     – Быстро за мной! – бросил Трибунал, заглянув в комнату и моментально оценив обстановку.

     Бьющегося Вторника вытащили во двор. На землю падали первые тяжелые капли дождя. Приближался нешуточный ураган. Трибунал в седле байка поджидал, пока Вторника посадят к нему пассажиром. При этом он, не отрываясь, смотрел на сапоги Кея, на которых белели полосы, оставшиеся от соприкосновения толстой кожи и недавно покрашенных оконных рам.

     – Я знаю, куда везти. – Трибунал отмахнулся от советов возбужденного Танка, который вечно попадал в разные переделки и был знатоком географии медицинских учреждений Города.

     И добавил, застегивая перчатку на запястье:

     – Я его привез, мне и отвозить…

     Вторник перепугался не на шутку и поторапливал Трибунала, отчаянно хлопая ладонями по спине вожака.

     В небе гремел сводный оркестр ударных инструментов. Тучи прорвало. На байкеров, Нору и деревья обрушились потоки воды. Трибунал резко взял с места. Байк попрыгал по кочкам и через полминуты пропал за поворотом. Собаки, взволнованные переполохом, проводили его до самого проспекта и вернулись, храня все то же зловещее молчание.

     Байкеры побежали в дом, проклиная погоду. О Вторнике старались не говорить. Ну, не прошел парень в Стаю… Не каждому дано. А змеиные укусы лечатся, если вовремя обратиться к врачу.

     Кей направился к клетке. Подняв заслонку, он поставил рядом еще одну клетку, поменьше, в которой отчаянно пищали несколько белых мышей, почуявших присутствие змей. Мышек тоже пришлось одалживать у Кайры. Кей не любил мышей, но тогда пришлось бы самому лезть в комнату и переловить ядовитых змеюк по одной. А так гадюки сами ползли к мышам, решив, что настало время обеда, и скоро вновь оказались в клетке.

     Кей подсчитал количество голов и, удовлетворенный результатом, собрался захлопнуть клетку, когда Морг с серьезным видом заявил, что в клетке еще не все, и предложил Кею пересчитать хвостатых тварей по‑но‑вой. Кей категорически отказался и предложил Моргу самому заняться арифметикой.

     Через пару часов дождь прошел, ветер успокоился. Облака разошлись и робко выглянуло солнце, словно пытаясь удостовериться, что еще остались живые после урагана и есть для кого освещать землю. Никто из байкеров на уезжал, оставаясь в доме и поджидая вожака. Лишь братья Освальды возились в гараже, расчленяя байк Вторника и раскладывая фрагменты по стеллажам и коробкам.

     Настойчивый сигнал у ворот сообщил, что вернулся Трибунал. Увидев лицо вожака, никто не решился задавать вопросы про Вторника. И больше про него никто и никогда в Стае не говорил.

     Вожак прошел в дом и долго мыл руки под краном с холодной водой. Когда он вернулся к Бешеным, настала пора для Кея уставиться на его байкерсы.

     К дорогой коже пристали комья земли. Жирной свежей земли…

     Кей ввалился в дом поздно вечером. Плеснул в стакан мескаль из купленной по дороге бутылки. Выпил. Потом еще. И еще. Потом отключился.

     Ночью позвонила Кайра и разбудила Кея. Он не догадался обидеть ее сразу, а теперь прижал трубку к распухшей голове и попробовал сосредоточиться.

     Неопрятная женщина, встреченная Кеем поутру, оказалась Кассандрой. Она звонила Кайре и плакалась, что ее не узнают. Немудрено! Когда у нее угнали байк, она пыталась купить другой, по дешевке, но оказалась никому не нужна, и в долг разжиться нужной суммой не удалось. У Кайры и других Girls with Balls свои проблемы. Кстати, Кассандра оказалась просто Зинаидой. Когда слезла, то моментально сломалась и ушла работать уборщицей в школу. Специальности у нее нет. О чем она думала? Что будет кататься до старческих судорог? В это многие верят.

     Кей сидел на кровати с опухшим лицом и раскалывающейся от острой боли башкой, тупо уставившись на магический перстень с черепушкой. Череп глупо скалился в полумраке.

     Кей долго крутил его на костяшках пальца, помогая себе зубами. Сорвал перстень и швырнул в угол. Затем туда же с грохотом отправился телефон. На шум прибежал Урал, сел у кровати и долго лизал Кею лоб и щеки.

     Ночь напролет Кея посещали видения, из самых запоминающихся – герой американских байкеров Сонни Барджер, Капитан Америка из фильма «Беспечный ездок»; а напоследок – Харлей с братьями Дэвидсон.

     Сильно сдавший мистер Барджер произнес речь о патриотизме и человеческой мечте. Упомянув свою знаменитую телеграмму президенту США, в которой он предлагал для скорейшего достижения победы во вьетнамской войне направить туда некоторое количество американских байкеров, Сонни приблизил круглую физиономию к уху Кея и зашептал булькающим голосом:

     – Слушай, дурень! Хочешь стать несметно богатым? Послушай секрет! Если страна желает иметь миллион патриотов, она должна построить завод по производству высококачественных байков. Тогда населению будет чем гордиться, даже если все остальное в стране – сплошная демократия и свобода выбора способа умереть! Если все, что принято считать человеческими ценностями – честь, совесть, любовь, достоинство, гордость, – уничтожено глупым государством, стерто, размыто, опошлено, осмеяно, но завод исправно шлепает классные байки, – значит, дела в стране идут что надо! Он раздраженно потрогал шею и добавил:

     – Байкер хочет гордиться байком. Если государство сделает так, что он начнет гордиться отечественным байком, тогда не придется звать добровольцев для защиты родины – сами придут, точнее, приедут! Верняк! А вот когда байкеру не с кем сражаться, он воюет сам с собой. Ничего хорошего в этом нет. Бессмысленное расходование энергии.

     И закончил:

     – Поверь, насчет энергии я хорошо все просек, у меня своя бензоколонка.

     Величайший байкер Америки подтянул кожаные штаны и удалился, уступив место долговязому Капитану Америка, неподалеку от которого топтался его приятель Билли. Билли все помалкивал, трепался в основном Капитан А.

     – Не знаю даже, что тебе и поведать… Разве что подсказать, как еще можно в байке спрятать деньги, полученные за наркоту? На том свете я об этом постоянно размышляю. Я‑то определил бабки в гибкий шланг, предварительно свернув в трубочку каждую бумажонку. А потом упрятал в топливный бак. Можно, конечно, сотворить двойное дно у седельных сумок. Не совсем надежно. Порежут, сволочи… Значит, надо поискать что‑то еще… Ага! Можно сотворить подложку под крылья и засунуть деньги туда! Там фиг найдут! А еще вот что!

     Беспечного ездока захватила тема, и он едва сдерживал возбуждение.

     – На моем чоппере вилка длинная. Можно в вилку спрятать, но доставать затрахаешься. И еще вариант – зашить в седло и спинку. Во как!

     – Капитан, а ты еще что‑нибудь знаешь, кроме куда бабки заныкивать?

     –. Так вроде не о чем больше говорить…

     – У тебя на баке, куртке и шлеме – американский флаг. Сколько на нем звезд?

     – На фиг мне это знать?

     – Зачем тогда флаг?

     – А для прикола!

     – Слушай, Беспечный! Мы здесь с братвой вот что для себя решили: ты потому Беспечный, что встречаешь разных людей, у них куча проблем, а ты поговоришь, посмотришь и дальше пилишь. Ты оставляешь эти проблемы за задним колесом. Поэтому кажется, что у тебя проблем нет, и ты – беспечен. Ерунда! Тебя разрывают проблемы, но ты, хитрец, притворяешься, что их нет, потому что не хочешь, чтобы их кто‑то видел. Понимаешь отлично, что от сочувствия еще больше зла. Смотри сюда!

     Кей увидел во сне себя, показывающего Easy ridег'у мир, где имя ездока пестрит на куртках, значках, в журналах и на животах, в виде татуировки. Повсюду сплошной Изирайдер.

     Капитан Америка сильно расстроился. Достал помятый косяк и затянулся. Он‑то действительно беспечный ездок, только придуманный! Неужели все решили, что он есть на самом деле? Или просто притворяются?

     – Капитан, так решили те, кому это нужно по веским причинам.

     Тут и вынырнули Харлей с Дэвидсоном! Интересный экземпляр ночного кошмара! Туловище одно, на плечах V‑образный двигатель, знаменитая харлеев‑ская «двойка», а вместо цилиндров – пара голов. Харлей говорит ясно, а Дэвидсон – гулко, будто несколько человек кричат в бочку.

     Кей обрадовался возможности потрепаться с отцами‑основателями.

     – Ребята! У меня к вам столько вопросов! Я понимаю, что все байкеры для вас одинаковы…

     Его тут же перебили, развязно уточнив:

     – Все байкеры равны, но есть некоторые, которые равнее остальных.

     Замечание несколько смутило Кея, но он упрямо решил добиваться ответа на давно мучившие его вопросы:

     – Ребята! Как становятся байкером? Что такое байкерское счастье? Как познакомиться с настоящими байкерами? Что такое истина?

     – Не сразу! – зароптала парочка голов. – Отвечаем по порядку! Итак.

     Вопрос: Что такое байкерское счастье?

     Ответ: Байк «Харлей‑Дэвидсон» в базовой комплектации – 10 000‑35 000 $;

     комплект наворотов и дополнительный тюнинг – 12 000 $;

     фирменная косуха с эмблемами «Харлей‑Дэвидсон» из последней коллекции – 1200 $;

     итого… Ну, сам посчитай!

     Вопрос: Как становятся байкером?

     Ответ: См. ответ на первый вопрос.

     Вопрос: Как познакомиться с настоящими байкерами?

     Ответ: Посещайте мотофестивали на территории США, где мы выступаем официальным спонсором! Аренда байка «Харлей‑Дэвидсон» – от 120 $/час.

     Вопрос: Что такое истина?

     Ответ: Собранный по индивидуальному заказу байк «Харлей‑Дэвидсон» на конвейере нашего завода в Милуоки, штат Висконсин, Соединенные Штаты Америки! Звоните нам всегда! Вот наша визитная карточка! Мы учтем все ваши пожелания! Не желаете еще ответ на вопрос о сотворении мира и непорочном зачатии?

     По выражению лица Кея двухголовый понял, что сегодня ничего загнать не удастся.

     Двигатель‑вместо‑головы раздраженно отодвинулся, в его руках возник пульт дистанционного управления, и перед глазами Кея вспыхнули три огромных экрана.

     На первом зеленела равнина, пересеченная великой стеной, и ухоженные поля простирались до горизонта. На полях множество китайских крестьян в смешных круглых шляпах выращивают брелки, майки, куртки, ременные бляхи, нашейные жетоны, носки, значки, нашивки – все с эмблемой «Харлей‑Дэвидсон»! Крестьяне в круглых шляпах с песнями собирают урожай и грузят его на повозки, тщательно следя, чтобы с воза не упал даже самый маленький значок. За спинами крестьян алеет восток, пока они катят повозки в сторону заката. Надо успеть до утра, когда откроются рынки для «простых людей».

     На втором экране отчаянно схватились двое борцов сумо, топчась на маленькой, ярко освещенной круглой площадке. На головах у них повязки с надписями HONDA и KAWASAKI. Обстановка потного прокуренного зала. Масса невидимых зрителей, резкие крики на неприятно звучащем для слуха Кея языке.

     Вот один борец выкидывает за круг другого и подымает руки. В руках у него – коробки, из которых высыпаются роскошные красивые байки. Толпа переместилась ближе к углу, где находится победитель, и принимает высыпающиеся байки, протягивая ладони. Рев и стон!

     Но тут поверженный противник яростно вспарывает себе брюхо невесть откуда взявшимся кинжалом для харакири, и из необъятного чрева вываливаются на публику еще более роскошные байки! Ну, просто чудо! Толпа перемещается к нему и расхватывает байки, затаптывая насмерть неловких одиночек.

     Но на арену уже вышла следующая пара борцов – раскосых гигантов, с повязками, на которых читается YAMAHA и SUZUKI. Толпа на разные лады повторяет эти имена. Все повторяется – выбрасывание за край ковра, летящие в народ байки, ажиотаж и крики. Затем снова выходит первая пара с зашитыми наскоро животами.

     Кей любит качественную технику. Но как насчет людей, ею управляющих? Для чего они?

     На третьем экране черно‑белое изображение. Здесь Мастер‑самоделыцик сыплет кучу старого железа в бункер, с кряхтением наваливается на рычаг, похожий на ручку мясорубки, и из нижней части бункера выскакивают собранные «на колене» чопперы с выдвинутыми вилками. Мастер, погруженный в процесс созидания, ничего не замечает. Над его головой витает нимб из старого обода.

     Под утро Кею стало совсем невмоготу. Он долго дрожал, свернувшись в клубок, и даже лежащий рядом пес не мог его согреть.

     Под утро к Кею пришла Кока‑Лола, приникла к нему лицом и промолвила, широко раскрыв глаза:

     – Хочешь скажу тайное? Я не люблю байкеров. Что мне делать?

     – Не говори «байкеры». Говори «Стая». Что теперь чувствуешь?

     – Мне холодно.

     – Держись ближе к Стае.

     – Будет тепло?

     – Нет. Но если один холод на всех, есть шанс про держаться до весны.

     Телефон звонил осторожно, словно опасаясь, что на этот раз его не швырнут в угол, а прямиком отправят за окно, и он закончит жизнь на сером с разводами тротуаре. Кей свалился на пол и, не открывая глаз, на четвереньках пополз на звук, нащупал трубку и долго поднимал. Произнести обычное «Слушаю!» не получилось. Кей ограничился сдавленным рычанием. В горле затанцевал этнический ансамбль казаков, больно размахивая шашками.

     – Привет, – сказал ему тихий, но знакомый голос.

     – Прошу прощения за беспокойство.

     И замолчал. Кей приоткрыл рот, чтобы выругаться, но казачий ансамбль в огненном танце переместился изо рта в голову, где с удалым присвистом пошел откалывать коленца вприсядку. Кей зажмурился и застонал.

     – Это Фанта. Помнишь меня?

     Этот еще на мою голову! Что надо мальчику? Компанию для разговоров? Это самое последнее, на что сегодня способен Кей.

     – Мне совет нужен. Больше не к кому обратиться. Вопрос жизни.

     Такой фразой можно купить любого. В том числе и Кея. Невероятно напрягшись, он договорился о встрече и долго искал аппарат на ощупь. Пристроив трубку на рычаг, так же на четвереньках поковылял в сторону туалета и ванны. Урал брел рядом, изредка рыча и подсказывая направление, когда Кея заносило в сторону. Открыв кран, Кей плескал в лицо холодной водой. Пес стоял рядом, положив передние лапы на край раковины. Он помогал хозяину смыть с себя вчерашний день и лизал ему щеку и нос.

     Умывшись, Кей вытер лицо широким собачьим ухом. Урал не обиделся. Он свой. Он все понимает. Пес Даже не настаивал, чтобы его сегодня выгуливали, и согласился потерпеть.

     Кофе, сигареты, минеральная вода и снова кофе живо поставили Кея на ноги. Казачий ансамбль в голове срочно свернул гастроль и отправился донимать кого‑то другого. К гаражу Кей подходил новым человеком.

     Фанта сидел под грибком на детской площадке. В этот час здесь пусто. Горки песка делают площадку похожей на кусочек неухоженного пляжа. Фанта без роликов и рюкзачка. Парнишка заметно дрожит и весь какой‑то серый. Чоппер‑самоделку тоже не видать. Значит, дела у парня совсем дрянь. Через пять минут разговора подозрения Кея подтвердились.

     Фанта пошел по самому простому пути получения денег на покупку Харлея – решил обчистить собственного папу. Поехал «отдохнуть» на дачу, зная тайник, где родитель хранил сбережения. Как‑то утром Фанта сообщил, что уезжает в Город. Никуда он не поехал, а проторчал день в ельнике, весь исколотый хвоей, трясясь от ужаса и мучаясь сомнениями. Как стемнело, вернулся на дачу, перелез через забор и попытался поднять угол пола в баньке. Сын не собирался брать все. Ему требовалась только небольшая часть того, что лежало в металлическом нержавеющем ящичке.

     Не успел.

     В это время в доме выпивала большая компания приятелей отца. Кто‑то заметил тень, шмыгающую по участку, и немедленно доложил хозяину. Гости обрадовались новому развлечению. Было снято ружье со стены, и отец Фанты лично разрядил весь патронташ в окружающий пейзаж.

     Фанта разодрал ногу, прыгая через ограду. Дробь его не достала, поскольку стрелявший, изрядно нарезавшись, попадал все больше в луну и звезды. Парень сбежал в лес, перевязал себя банданой, дождался первой электрички и теперь сидел перед обалдевшим от всего услышанного Кеем, ожидая спасения.

     – Что же ты хочешь? – сумел выдавить Кей. – Политическое убежище? Денег на билет до Читы?

     – Не‑а. – Фанта отчаянно замотал головой, придерживая рукой разорванную штанину. – Я решил из дома уйти. Надоело все. Буду жить в лесу. Мне вчера понравилось. Там тихо. А ты что скажешь?

     Кей бросил окурок в песок, притоптал его и полез в карман за следующей сигаретой. Он давно заметил, что проблемы наваливаются на него в те часы, когда больше всего хочется залезть под простыню и настроить башку на прием хорошей сонной волны. Что‑нибудь про голых девиц, катающихся по набережной на байках.

     – Интересная мысль, – Кей говорил, как всегда не особо размышляя над сказанным, подчиняясь внутреннему голосу. – Такие мысли приходят, когда тепло и еще остались деньги на ломоть чайной колбасы и батон хлеба. Как‑то забываешь, что после осени наступает зима.

     При слове «зима» Фанта вздрогнул. Видимо, в своих планах он совсем упустил фактор сезонности климата. Кей вздохнул, с сожалением посмотрел на недокуренную сигарету, ткнул ее в песок и встал.

     – Пошли. Я знаю, что делать.

     Как нужны людям эти простые несколько слов! Они готовы следовать за тем, кто их произнес, и выполнять любые приказы. Фанта двинулся к ХаДэ, но его окликнул голос Кея:

     – Сюда, юноша, сюда…

     Кей стоял рядом с телефонной будкой, держа в руке трубку. Засунув карточку в щель, спокойно произнес:

     – Набирай телефон отца.

     Видя, как изменилось лицо парнишки и как он отпрянул, Кей поспешил его успокоить:

     – Надо опробовать самый простой вариант. А самый простой – это тот, который считаешь самым сложным. Узнаем, что дома творится, и решим, что делать. Может, нам обоим придется зимовать в лесу, если у твоего папы плохое настроение и еще патроны остались.

     Фанта набрал номер и моментально отбежал в сторону, словно опасаясь, что из будки вылезет живой родитель.

     Как, собственно, Кей и рассчитывал, дело оказалось ерундовым. Он представился папе Фанты, как знакомый его сына. Сообщил, что в настоящее время Фанта находится у него, не рискуя соваться в отчий дом. То есть ни слова не соврал. На том конце провода едва не умерли от радости.

     Поутру, обнаружив кровь на заборе, хозяин и гости решили, что подстрелили вора, но поиски раненого результата не дали. Отец Фанты опасался, что насмерть уходил злоумышленника. Когда же сосед сообщил ему, что среди ночи видел его собственного сына, с окровавленной ногой ковыляющего между дачными домиками, отец едва не покончил с собой. Еще бы! Подбить собственного сына из охотничьего оружия двенадцатого калибра, просто так, как дрозда!

     Можно представить его радость, когда Кей сообщил, что волнения излишни, а «рана» – царапина, хотя и глубокая.

     – Он побудет у меня до вечера. – Кей не желал выступать в роли няньки, но обстоятельства толкали на это. – Переборет страх и вернется. Не тащить же мне его к вам за шиворот! Еще рана откроется…

     – А чего ради он полез ночью через забор? – напоследок вопросил немного успокоенный папа. – Проголодался, что ли?

     – Вроде того, – хмуро сказал Кей, решив не жалеть Фантиного родителя. – Ему деньги нужны. На мотоцикл.

     – Я дам! – закричал отец. – Сколько скажет, столько и дам!

     Кей едва не захохотал. Он представил себе физиономию родителя, когда Фанта назовет сумму.

     – Да, на этих условиях он домой вернется, – пообещал Кей и повесил трубку.

     Ему надоело болтать с человеком, к которому не испытывал никакого сожаления.

     Фанта переминался с ноги на ногу, не решаясь спрашивать Кея.

     – Порядок, – буркнул Кей. – Будет тебе телка, будет и свисток… То есть белка будет. На двух колесах. Твой папа тебя любит. Хоть и дорого ему обойдется эта любовь, но он готов расстаться с частью денег и купить тебе новый байк. А самодельный чоппер перевези на дачу и переделай в садовую скамейку. Или научи папу на нем кататься. Так ты скорее унаследуешь магазин.

     На лице Фанты такая гамма чувств, что главное вычленить сложно. Кей рассмеялся. Вот что значит сделать с утра доброе дело! Даже голова прошла.

     – Садись. – Кей протянул Фанте шлемак и уселся на ХаДэ.

     – А куда мы сейчас?

     – Завтракать. Все втроем. Нам с тобой – кубометр тушеного мяса с салатом и литр кофе, а ХаДэ – бензин и мытье.

     – Я сам вымою.

     – Это излишне. Найдем какую‑нибудь девчонку. Им это нравится.

     Круглосуточное заведение «Пирога Маклая» кормило вкусно и недорого. Двое байкеров, юный и в возрасте, ели долго и основательно. Кей не раз останавливал Фанту, когда тот пытался запихнуть в горло слишком крупный кусок грудинки. Проголодался парень. Интересно, чем он рассчитывал прокормиться в лесу? Ограбить беличье дупло с запасом орехов? Скорее всего, выполз бы из чащи на третий день и бухнулся на колени перед папой. Может, это было бы и к лучшему. Потому что тогда ему уж точно не достался бы мотоцикл. Только порядочная трепка.

     Белый лимузин объявился в зеркале ХаДэ, как только они отвалили от бара. Ушедшая было головная боль вернулась. Кей что‑то сделал неправильно, и ХаДэ изумленно заюлил по шоссе. Так нельзя. Нельзя так показывать чувства. А вдруг решат, что ты струсил? Впрочем, радость врага – половина твоей победы. Радуясь, враг теряет бдительность.

     Кей прибавил скорость и оглянулся. Вишневый затерялся в утреннем деловом потоке машин. Мотоциклистов не видно. Остается надеяться, что это был другой лимузин. Кей подумал и решил, что нет цвета омерзительнее вишневого. Сидевший за спиной Фанта не обратил внимания на причудливые маневры Кея. Посчитал за особый стиль езды.

     Милицейский свисток тормознул ХаДэ на повороте. Самый неудобный вариант. Приходится колесить и искать разворот, только для того, чтобы поговорить с дорожным инспектором о доходах Кея и о том, что он смог бы потратить деньги на благородное дело. Например, на то, чтобы поддержать желание инспектора каждый день выходить на работу. Разворачиваясь, Кей пытался вспомнить, сколько у него наличных. Получалось, что на одного инспектора должно хватить. И как тот его зацепил? Чтобы нарушить правила движения в такой толпе на дороге, водителю надо постараться, а инспектору – проявить чудеса наблюдательности.

     Разговор не получился. Стоявший у машины плотный усатый инспектор даже не удосужился козырнуть, а сразу предложил «проехать для разбирательства». На вопрос Кея последовало безразличное «там скажут». Как из‑под земли выросли двое мотоциклистов на белых БМВ. И мотоменты, и байки одинаковы, как куклы в «Детском мире». Можно различить только по номерам на байках и нагрудных жетонах, прочно привинченных к казенным кожаным курткам. К чему такое почетное сопровождение? Оставалось надеяться, что «там скажут».

     Ехали неожиданно долго. Прошло минут десять, как вырвались из потока машин и свернули на проспект. Отсюда подались совсем в глухие места. Кей бывал здесь не раз, когда бились со Свистунами. Лучшего места для драки не найти. Особенно вон там… Шедшая впереди машина туда и свернула. Кей уже минуту как сообразил: «там» ничего не скажут, а его и Фанту сопровождают в последний путь. Но повернуть пришлось, потому что один из мотоментов прошел вперед и перекрыл проезд, а второй едва не уперся в кормовой фонарь ХаДэ, лишая возможности подать назад.

     Миновав распахнутые ворота старого завода, оказались на пустыре. Впереди маячили штабеля разобранных бетонных конструкций. Повсюду – дыры в земле из‑под столбов и плит. Каждая дыра – уютная могилка на двоих со всеми удобствами: глубокая и сухая. Краем глаза Кей заметил, что один из мотоментов потянулся к кобуре. Интересно, что запишут в протоколе? «…и вынужден был применить личное оружие, т. к. нарушитель пытался таранить инспектора». Что‑нибудь в этом духе.

     Кстати, как там Фанта? Парень вел себя идеально. Он тоже сообразил, что дело нечисто, но помалкивал, крепче вцепившись в куртку Кея. Держись, парень! Сейчас покатаемся!

     БМВ одного из мотоментов подпрыгнул на песчаном бугре и отстал на метр. Мгновения замешательства хватило Кею, чтобы резко бросить ХаДэ в сторону. Фанта еле удержался, схватившись за плечо Кея. Отлично, парень, но твое «извини» сейчас не к месту. Извиняться будешь перед девочкой, когда случайно станешь папой.

     Ворвались в огромный заводской цех, от которого остались стены и дырявая крыша, с которой поснимали железо. Рев харлеевского четырехтактника заполнил пространство и гулко катался из конца в конец необъятного помещения. ХаДэ отчаянно извивался, огибая дыры в цементном полу, оставшиеся после тяжелых станков. Словно окопы. Для полного сходства с войной недостает канонады.

     Она и началась. Сперва преследователи постреляли в воздух, затем принялись обкладывать пулями с обеих сторон. Вот сволочи! Шкурку попортить не хотят! Кей обернулся. Мотоменты шли тяжело и неровно. Им не нравился вариант гонок, предложенный Кеем. А где машина? Ага, понятно. Усатый инспектор решил не губить оси.

     Долго так продолжаться не могло. Подпускать мотоментов ближе не имеет смысла – расстреляют, как в тире. А далеко впереди виднелось то, чего Кей не ожидал, – закрытые ворота. Не очень‑то они и большие, но…

     – Здорово! – прокричал ему в ухо Фанта. – Мне совсем не страшно!

     Сейчас будет страшно. Сейчас будет очень страшно! Кей пригнулся к рулю, и Фанта автоматически сделал то же самое. Догадливый парень! А вот теперь смотри, роллер, почем возвращение к жизни.

     Кей увеличил скорость. Ворота приближались с чудовищной скоростью. В последний момент Кей решил, что не такие уж они и маленькие, а даже очень здоро…

     От удара створки распахнулись. Ворота оказались не заперты! Дурацкое счастье. ХаДэ повернул за угол, сбросил скорость и пошел прыгать по буграм. Вдалеке виднелась машина инспектора. Если он догадается вытащить автомат, нам всем п…ц, ХаДэ. Умный байк все понял. Он выдал максимум возможного на такой дороге и проскочил мимо инспектора. Тот стоял с широко разинутым ртом. Фанта показал ему средний палец и звонко проорал детское ругательство, прозвучавшее в такой обстановке оскорбительнее самого ужасного взрослого проклятия.

     С разлету вонзились в переулки. Теперь главное – где‑то зависнуть и поразмыслить. Кей вспомнил вишневый лимузин, и картина облавы приняла четкие очертания. Теперь надо придумать, где спрятать Фанту. Бросить его посреди города одного – значит сдать неведомому владельцу байка из драгметалла. Сомнений нет: это он науськал на Кея ментов. Можно только догадываться, что этот злобный тип сотворит с Фантой.

     Святозёр – вот кто выручит. Если он на смене.

     Кей вывернул руль и запулил к набережной.

     Святозёр – давний знакомый, они с Кеем в школе вместе учились. Периодически встречаются, выпивают, и оба довольны отношениями, когда никто никому не обязан. Святозёр, бывало, ночевал у Кея, когда «входил в контры» со сводным отрядом родственников во главе с женой. Кей набивал морозилку, оставлял Святозёру ключи и уезжал по делам. Возвращаясь, находил «съеденный» холодильник, чисто прибранную квартиру и записку с благодарностью.

     Настало время Святозёру быть гостеприимным. Только вот на месте ли он? У него редкая для Города специальность – водолаз. Он с бригадой чистит русло реки в центре Города, и весь день торчит на катере меж двух берегов. Святозёр не раз приглашал к себе Кея, но случай выпал только сегодня.

     Кей притормозил там, где громадное стеклянное здание гостиницы нависает над черной рекой, посередине которой белым штрихом застыло приличных размеров судно. Кей слез с байка, Фанта последовал его примеру. Хотелось курить. Нагнувшись к рулю, пару раз просигналил. Этого показалось мало – тогда еще и свистнул. Из рубки высунулась голова. Кей поднял руку. Голова немедленно исчезла, но вместо нее на палубу выбрался большой человек с руками‑бревнами. Это и есть Святозёр. Он приветственно помахал Кею, обернулся и отдал неслышный приказ. Катер лениво заворочался и пополз к берегу.

     Кей позволил себе закурить и, не торопясь, спустился по гранитным ступеням к воде. Парнишка следовал за ним. Фанта смотрел на все происходящее так, словно находился в кинотеатре на премьере хорошо снятого фильма ужасов. Он тяжело дышал, отирал пот со лба и поглядывал на Кея. Оба молчали.

     Судно валко причалило к дебаркадеру.

     – Здоров будь, Кей! – приятным басом прогудел Святозёр, не обращая никакого внимания на Фанту. – В гости? Давно пора.

     – Привет, водяной. – Это имя очень шло Святозёру, облаченному в тесную тельняшку, бесформенные штаны, резиновые обрезанные сапоги и мятую капитанку с облупившимся крабом. – Я не один.

     – Вас двое? – Святозёр соизволил заметить Фанту.

     – Трое. – Кей кивнул на ХаДэ. – Выдержит твой баркас?

     Святозёр гордо хмыкнул. Мол, и не то выдерживали. Он махнул рукой, и мужичок, свечкой торчавший на корме, уселся за рычаги небольшого крана. Святозёр спрыгнул на дебаркадер и крепко обнял Кея. Они похлопали друг друга по плечам, затем разошлись и еще разок оценивающе рассмотрели друг друга.

     – Плохо выглядишь, Кей, – сообщил Святозёр, поднимаясь с ним на набережную. – У тебя проблемы. Ты похож на типа, которого мы нашли сегодня утром на дне, в полукилометре выше. У него тоже проблемы, я думаю.

     Кей слабо улыбнулся. К шуткам Святозёра он привык. Тот ежедневно извлекал со дна реки всякую дрянь, и ему следовало прощать грубость. Кто еще согласится лезть в плохом снаряжении за небольшие деньги туда, куда Город сливает все, что переварил? В том числе и людей. Если волк – санитар леса, то водолаз – санитар Города.

     Втроем, при символическом участии Фанты, ХаДэ спустили по гранитным ступеням на дебаркадер. Байк сообразил, какая участь ему уготована, и слегка потускнел. Оставалось следовать воле хозяина и надеяться, что события последнего времени не оказали на его разум разрушающего воздействия.

     ХаДэ аккуратно зацепили такелажными концами, и кран перенес его на катер. На палубе байк пристроили рядом с рубкой, прикрыв самым грязным куском брезента. Фанта остался сидеть на палубе, выбрав в качестве стула лебедку. Кей и Святозёр удалились в рубку для непродолжительной беседы. Вышли они оттуда довольные. Святозёр успел переодеться в одежду городского жителя.

     – Я еду домой, – басил Святозёр, – оставляю на борту вон его.

     И кивнул на мужичка в кепке, возившегося с управлением крана. Один рычаг болтался, и мужичок пытался вернуть его на место.

     – Он свой.

     – На борт никто не сунется? – в голосе Кея сквозило беспокойство.

     Святозёр рассмеялся:

     – Кинь печаль! Здесь мой участок реки. Я же тебе рассказывал, что ее давно поделили. Что найду на дне – мое. С речниками у меня договор, а чужие по фарватеру не ходят.

     Привычно, по‑морскому, подняв воротник куртки, Святозёр протянул руку:

     – Как разберешься с делами – звони.

     Стоя на дебаркадере, Святозёр помахал рукой.

     – В следующий раз приезжай на метро! – крикнул он вслед удаляющемуся от берега катеру. – Водки выпьем!

     Катер уходил, основательно покачиваясь. Кей держался за высоко выступающий над бортом водолазный трап и смотрел в широкую спину Святозёра. Скоро она пропала из виду. Святозёр сошел на берег и стал таким, как все.

     – Что будем делать? – раздался голос Фанты за спиной.

     – Ждать.

     – Чего ждать? Вот любопытный!

     – Пока эта штука, – Кей мотнул головой в сторону солнца, – не опустится пониже. – Тогда проще уйти к своим.

     Кей не хотел зря пугать парня. К своим он и не собирался. У него созрел другой план, который требовал одного – времени. С берега их не видно. Пусть весь Город выйдет на улицы с вопросом: «Где Кей? Не видели Кея?» – никто их сейчас не найдет. А вечером… Вечером решится все.

     День провели в трудах и разговорах. У Кея закончились сигареты, помощник Святозёра оказался некурящим, а предложение Фанты «сплавать к берегу» осталось без ответа. Поэтому разговоры отвлекали от мыслей о куреве.

     Неуемный Фанта хотел знать все:

     – А почему ты не вызовешь своих, Бешеных?

     – Этому человеку нужен я.

     – А кто он, этот человек?

     – Не знаю. Пока не знаю.

     – Но если он хочет тебя убить, тогда он навредит Стае. Следовательно, тебя должны защитить.

     Еще один любитель логики! Кей ответил:

     – Я сам решу.

     Фанта замолчал. Откуда ему знать, что за ураганы бушуют в голове Кея? Сколько миллионов мыслей одновременно атакуют мозг? Может, он сам ищет смерти, как Дженни со своими трюкачами? Вспомнив Дженни, Кей нахмурился. Уже не первый раз он о ней думает. Выкинь из головы эту ненормальную!

     Фанта вообразил, что вызвал недовольство Кея, и отодвинулся. Кей не заметил. Он думал о том, что сегодня, возможно, с радостью принял бы смерть от рук изобретательного маньяка со связями в милицейских кругах. Лишь присутствие Фанты удерживало. А если бы на месте Фанты был его сын? Что он делает сейчас? Смотрит телек и в деталях обсуждает с приятелями, как на перемене лишил девственности соседку по парте? Как они не похожи, эти двое!

     Катайся с миром, Фанта. Рассекай в свое удовольствие.

     – Я хочу тебе помочь.

     – Тогда тебя надо вооружить.

     Фанта задумался и обежал взглядом палубу, на которой громоздились водолазные костюмы, круглые блестящие шлемы с уютными маленькими иллюминаторами, длинные шланги, водолазные помпы, компрессоры и ящики с инструментами – пневмомолотками, резаками и прочим, названий чего ни Кей, ни Фанта не знали.

     Кей заметил несколько старых автомобильных аккумуляторов, выстроившихся вдоль фальшборта. Очевидно, их выудили со дна реки. Тут же валялась куча металлолома, среди которого острый глаз Кея приметил велосипедную цепь. Обменявшись парой слов с мужичком в кепке, Кей вернулся к Фанте. Покопавшись в ящиках, нашел молотки, лом. В двух словах объяснил, что делать.

     На пару они быстро вытащили свинцовые пластины из аккумуляторов. Кей включил стоявший на палубе нагреватель и положил на него лист железа. На железо пристроил консервную банку. В банку засунул хвост цепи, на который предварительно нацепил несколько гвоздей. Затем они принялись ломать свинцовые пластины и подбрасывать их в раскалившуюся на тэне банку. Когда бурлящий свинец заполнил ее наполовину, Кей выключил нагреватель и предложил подождать.

     – Все так здорово! – не выдержал Фанта. – Река, гонки, байк… Я хочу так жить. Мне нравится быть таким, как ты.

     Ему все‑таки удалось достать Кея:

     – Прежде подумай. Главная проблема – быть или казаться. Быть – отказ от многого в пользу одного. Оцени, насколько это одно важно для тебя. Кстати, Харлей построили специально для тех, кто предпочитает казаться.

     Фанта внимательно посмотрел на Кея, но ничего не сказал. Возможно, задумался над смыслом слов. Кей никогда не позволит себе обидеть ХаДэ. Тогда что он имеет в виду?

     – Неприятная штука – быть. Сразу становишься зависим от себя одного. Казаться – проще. Тогда зависишь от окружающих: от моды, чужой идеи, газетных новостей… Короче – от всякой байды. Казаться – производить пустоту. Кажущаяся работа, кажущееся дело, таинственность, прикрывающая ту же пустоту и зависимость от всех. Проклятая зависимость.

     – Да я и так вроде ни от кого не завишу… – Фанта осторожно потрогал банку, но та еще не остыла.

     Никто не догадался просто зачерпнуть ведро воды и вылить на свинец. Ни Фанта, ни Кей.

     – …Пока тебя кормят. Потом придется делать это самому. А за едой придется прыгать, бегать и ползать.

     Один рожден, чтоб даром получить, Что хочет.

     Другому суждено плестись на ощупь Вечной ночью.

     – Но вы, Стая, вы ведь не ползаете! У вас все есть.

     – Что значит «все»?

     – Ну, деньги.

     – Ответ неверный. Стая – и есть все. А деньги… У каждого они свои.

     – А откуда они у тебя?

     Задай этот вопрос кто‑то другой, пришлось бы ему ночевать на дне реки, дожидаясь возвращения Святозёра, который поднимет любопытного и вернет Городу. К Фанте Кей испытывал чувства, близкие к отцовским. А отцы обязаны рассказывать своим детям сказки, похожие на быль. Или наоборот?

     – На трех континентах я вырыл небольшие ямки и зарыл туда военные трофеи. Когда мне нужны деньги, я покупаю турпоездку и отправляюсь в ту страну, что ближе к ямке. Ночью переплываю реку, беру сколько нужно и возвращаюсь. Тем и живу. Доволен?

     – А сколько это – «сколько нужно»?

     – Чтобы хватило на хорошее здоровье.

     Фанта понял, что большего не добьется, и отчаянно закивал.

     – Быть – это еще и уметь сохранить свое. Кажущиеся вымрут. Перед этим им прикажут сдать вещи, построиться в колонны и маршировать в заданном направлении. Назад не вернется никто. Кто смеет быть – выживет. Быть – кем угодно. Главное – чтобы нравилось тебе самому. Как пели когда‑то:

     И надо просто самовыражаться, Не ожидая перемен.

     Кей взялся за цепь, поднял банку с застывшим свинцом и несколькими ударами молотку сбив ее на палубу. У него в руках осталась цепь с тяжелым куском свинца на конце. Серьезное оружие. Кей показал Фанте, как пользоваться им, чтобы не искалечить себя и предложил попрактиковаться на каком‑нибудь ненужном предмете. Хотел было уйти подремать, но вспомнил еще одну мелочь.

     Порывшись в кармане косухи, достал снятый газетный листок. Вчера нашел под столом и суда в карман.

     – Держи. Почитай. Сам решишь, что с ним делать. В крайнем случае – гальюн на корме.

     Затем улегся на кучу брезента, что валялась в тени рубки, и заснул.

     Выяснилось, что он занял единственное удобное место на палубе. В рубке обосновался мужичок в кепке, старательно изучавший маленькую голубую книжечку с тисненым названием «Справочник боцмана» – видно, готовился к экзамену на водный чин.

     Мир взрослых людей, бесцеремонно отбирающих себе все лучшее, проявил себя и в такой Малости, как место на палубе. Вздохнув, Фанта вернулся к лебедке, долго пристраивался, пока нашел подходящую выемку в массивном металлическом боку механизма. Развернул ветхий листок и углубился в чтение:

     «Думающий байкер проходит три стадии самоопределения:

     1. Рядовой армии байкеров. Поначалу он приобретает мотоцикл и прикид «как у всех». Это неизбежно. Сначала нужно примерить на себя шкурку того же цвета, что таскают все простые особи данного вида. Затем появляется желание переделать свой вид и байк, равняясь на «вожаков». Подспудно в голове бродит мысль: «Если они стали ТАКИМИ, то и я этого добьюсь, если стану на них похожим». Как правило, ТАКИМ стать не удается, даже если внешний вид вожака и его байка скопирован в точности.

     2. Облом. Ночное шоссе постепенно становится «дорогой разочарований». Время ошибок и время радостей, получаемых от жизни. Размышления о себе и своем месте в дорожном строю приводят к отказу от штампованных образцов и поиску своего лица. Отказ от тупой и прямолинейной «похожести». Время примерки на себя всего подряд, беспорядочно и лихорадочно. Ты пробуешь все, не в силах остановиться. Ты поглощаешь мысли, людей, одежду и химию, включая дым растений.

     3. Однажды ты ловишь себя на мысли, что прошло уже порядочно лет, и ты изменился. На тебе осталось то, что уцелело от войны со временем. У тебя в голове то, чему ты позволил занимать твой разум. И если ты остался жив после многочисленных экспериментов над собой и сохранил желание выезжать на байке, невзирая на погоду, возраст, семью, – ты сам становишься законодателем в своем деле. Незаметно ты обнаруживаешь, что окружающие равняются на тебя. Ты добился своего. Стал личностью.

     Только вот нужно ли тебе это? Может, лучше остаться муравьем? Или, что еще проще, дать себя съесть более сильным особям? Решай сам».

     Фанта прочитал и внизу увидел фамилию автора, которая ему ни о чем не говорила. Он взглянул на спящего Кея, разметавшегося на брезенте, и подумал, что автор находится неподалеку. Почему он бросил это занятие? Разучился писать? Или научился думать?

     Кей проснулся, когда стемнело. Мужичок в кепке вывесил на носу и корме катера красные фонари и включил маленький прожектор, освещавший жестяную табличку с коряво выведенными словами «Осторожно! Идут работы!»

     Кей встал, потянулся и увидел Фанту, неутомимо лупящего цепью толстый фанерный лист. Свинцовая отливка успела проделать в дереве многочисленные дыры.

     – Хватит тренировок. – Кей сосредоточен и хмур. – Сейчас сойдем на берег, найдем еду и решим проблему.

     Он постучал по рубке.

     Пришлось помучиться, затаскивая ХаДэ вверх по ступеням на набережную. Пару раз казалось, что они не удержат байк и тот скатится в темную воду, покрытую клочками серой пены. Обошлось.

     Сейчас они колесят вдоль набережной. Кей поставил перед собой задачу напороться на неприятности. Выставил себя как живца. Кто клюнет?

     Долго не клевало. Кей предпринял отчаянный шаг: рванул в центр и проехал мимо всех известных ему точек, где болтаются байкеры. «Повезло» на Пушкинской, где любят собираться те, у кого аппараты не простые, а дорогие.

     Клюнула не акула, но и не карась. Скорее окунь. Длинноволосый сильный парень в желто‑черном полосатом свитерке а ля Ли Марвин из фильма «Дикарь». На серьезном литровом японце. От самой Пушкинской парень повис на хвосте ХаДэ, но не проявлял желания немедленно сцепиться. Кей понял, что тог уже сообщил по телефону «куда надо» и ждет подкрепление. «Разумно, очень разумно», – думал Кей, закладывая между машинами и уводя преследователя в сторону набережной. Кею так и не удалось выяснить, почему его персона вызывает убийственный интерес неизвестного противника. Сегодня он узнает все. Не откладывая ни на день. Грядут холода. Через месяц он спешится и тогда сладить с ним будет проще.

     В этот темный час на набережной не так уж много машин. Проскочит на скорости одна‑две – и тихо. Лишь Кей да длинноволосый нарезают вдоль чугунного парапета. Обернувшись, Кей в двух словах объяснил Фанте, что делать. Тот посерьезнел и напрягся. В его жизни такое впервые. Понятно, он готов и жизнь положить, чтобы доказать свое право «быть». Только это лишнее. Право требует жертв, но лучше, если они будут чужими.

     Кей сбросил скорость. Преследователь исправно скопировал его, не придвинувшись ни на сантиметр. Мастер, ничего не скажешь! Только и Кей не дурак. Мимо него проскочил фургон с надписью «Хлеб». Кей резко газанул, обогнал фургон и пристроился прямо перед ним. Когда водила пришел в себя от неожиданности, то посигналил, а затем, высунувшись из окна, еще и проорал что‑то обидное. Кей на слова не реагировал, словно и не слышал. Он действительно не слышал. Его занимал процесс «рыбной ловли». Заслышав за спиной усилившийся рокот японского двигла, Кей ушел направо, скрывшись за фургоном. Когда длинноволосый вышел вперед и не увидел Кея, это его неприятно удивило.

     Водила высунулся из окна и обложил заодно и противника Кея. Тому не понравилось, и он ответил. Две секунды решили исход дела. Кей успел притормозить, оказался позади и вышел японцу в хвост. Кей видел, как подобные трюки проделывают летчики. На земле такое удается не всегда. Тесно.

     Длинноволосый заметил его слишком поздно. Кей резко газанул и поравнялся с противником. Интересно, Фанта замешкается или нет? Парень оправдал надежды. Он привстал, выбросил свинцовую отливку вверх и резко дернул цепь на себя, раскроив байкеру кожу от лба до затылка и изрядно оглушив.

     Кей мог бы попросить построить удар иначе, в висок. Но тогда на совести Фанты осталось бы убийство, а Кею пришлось бы говорить с трупом. Оглушенный байкер вывернул влево, проехал газон и свалился в кустах, под высоким металлическим забором. Он не терял соображение, хотя поток крови залил лоб и глаза. Кей немедленно остановил ХаДэ на обочине и приказал Фанте остаться. Неизвестно, что за зрелище ожидает в кустах, да и не следует молодому человеку присутствовать на допросе.

     Когда Кей добрался до байкера, длинноволосый был уже не так и волосат. Большую часть скальпа вырвало, когда космы попали в спицы и намотались на ось. Он пытался вырваться, но ему оторвало еще и палец, который он подобрал и сейчас бессознательно сжимал в окровавленной руке. На оторванном пальце еще держался золотой перстень.

     Отогнувшийся при падении уголок обтекателя вошел парню в грудь, и там пузырилась кровь, окончательно испортив желто‑черный стильный свитерок.

     Трава пропиталась маслом, сочившимся из разбитого картера. Длинноволосый истекал кровью. Лица не видно. Только белки глаз. Кей встал на колени и приподнял голову парня. Тот не сопротивлялся, когда его усадили, прислонив спиной к забору.

     Парень открыл рот, собираясь что‑то сказать, и хрипло закашлялся, сплевывая красным.

     – Я был против, – наконец выдавил он. – Мне и без тебя жилось хорошо. Эти гонки меня утомили. Я умру.

     – Умрешь, – согласился Кей, заботливо усаживая собравшегося было завалиться набок парня. – Скажешь, зачем я тебе нужен, и помирай. Мешать не стану. Парень смотрел без страха. Он даже не просил вызвать врачей или позвонить маме. Кей уважал таких противников. Что же все это значит? Такого замечательного парня прислали, чтобы он сдох в канаве по приказу неизвестно кого. Да и самому парню эти штучки не по душе.

     – Там, в кармане, ключи… – парень наклонил голову, и нитка слюны с кровью сбежала с подбородка. – Возьми.

     Через мгновение Кей рассматривал красивый золотой брелок и несколько прикрепленных к нему ключей.

     Золото. Снова золото. Непрактичный металл.

     – Запомни адрес… – длинноволосый назвал место. Название ничего Кею не говорило. Он лишь вспомнил громадины новых дорогих домов. – Зайди в подземную парковку, найди лифт. Последний этаж.

     – Какой номер? – Кей не собирался жалеть умирающего.

     Парень состроил на лице что‑то вроде улыбки. Оскалился:

     – Номера нет, – и, прежде чем отвалить, парень выдавил: – Иди сам. Тебя все равно найдут. И еще. Передай ему, что я сдох ни за что…

     Последнее слово он произносил так, словно из него выпустили воздух, и получилось «что‑о‑о‑о…» Подбородок упал на грудь, голова поникла и обнажилась мерцающая плоть на затылке. Кей приложил скальп на место. Похоронную команду надо встречать достойно.

     «Передам, милый, обязательно передам, – думал Кей на бегу, – и от себя добавлю».

     – Садись, Фанта.

     Кей впервые назвал его кличку. Парень это заметил.

     – Да не сюда. За руль.

     ХаДэ качнулся от неожиданности. Впервые после того, как он покинул мотомагазин, к его рулю допущен не хозяин.

     – Держи ключ. Поедешь в сторону Измайлова. Это рядом. Нарезай по дорожкам. Часто не газуй, ХаДэ сам повезет. Тебя остановят мои, Бешеные, когда услышат ХаДэ. Отдашь им записку. Там сегодня много народу. Девчонки приедут. Кайра и компания.

     Кей быстро написал несколько слов на подобранной в траве обертке от мороженого.

     – Записку отдай сразу, до того как начнут бить.

     – А ты?

     – Это кино – для взрослых. Тебе еще рано смотреть.

     – А как тот, которого я…

     – Ему уже лучше. Брось трепаться и уматывай.

     Наш Город не сразу строился, а за очень большие деньги. У кого достаток – тот покупает изолированное спокойствие в охраняемом квартале вроде того, в котором очутился Кей. Отпустив такси, он подошел к забору, сплетенному из художественно изогнутых стальных прутьев, и остановился в раздумье. Прямо перед ним – нечто, смахивающее на проходную военного завода. Высокий остроконечный забор уходил от проходной вправо и влево, теряясь в темноте. Попытка преодолеть ограду означала, что в ногу байкеру вцепятся как минимум две сторожевые собаки. Кей заприметил псов, и они ему не понравились. Тренированные твари. В отличие от Урала, их выгуливали постоянно и кормили по расписанию. Вот почему они вымахали под размер серийного оппозита.

     Охрана заинтересовалась Кеем., торчавшим перед воротами длинным черным пугалом.

     – Вы к нам? – с заученной вежливостью обратился к нему страж ворот, средних лет человек в темно‑синей форме. Он стоял по ту сторону ворот, предусмотрительно держа их запертыми.

     Отступать нельзя. Можно уйти и вернуться на бульдозере. Но где его взять в такую позднотень?

     – Да.

     Кей лаконичен и сух.

     – Будете звонить?

     Страж кивнул на домофон, вмурованный в бетонный столб. Вместо ответа Кей, вытянул ключи и потряс брелоком, отвратительно блеснувшим в свете уличных фонарей. И как это Кей догадался?

     Загрохотали запоры, и ворота приоткрылись. Стражник расплылся в подобострастной улыбке. Он просто излучал радость. Правда, радость наигранная и прикрывает откровенную боязнь.

     – Проходите, пожалуйста.

     – Еще кто‑нибудь приезжал? – безразличным тоном поинтересовался Кей.

     Если брелок – пропуск, значит, он есть и у других. Лучше заранее знать, сколько их здесь, этих «других».

     – Я только заступил, – извиняющейся скороговоркой произнес страж ворот. – Но двоих видел. К вам поехали, в «Платинум‑плазу».

     «Будет дело, – решил Кей. – А, пропади оно все пропадом! Конец сезона».

     Миновав ворота, Кей ступил на дорожку, бежавшую по болезненно‑ровному газону, огибая торчавшие из земли красивые лампы. Кое‑где виднелись кустики, подстриженные лучше, чем опозоренная Уралом Кея пу‑делиха. В сотне‑другой метров дальше возвышались многоэтажные громадины домов, ярко подсвеченных прожекторами. Пять‑шесть зданий, в форме устремившихся в небо стеклянных цилиндров, собраны в единый громадный пучок.

     Один из них и должен быть «Платинум‑плаза». Очевидно, вон тот, заделанный под серебристый металл. Прочие отливали зеленым, голубым, лиловым и еще чем‑то, до чего Кею нет дела, потому что он уже спускался по стерильно‑чистому асфальтовому съезду в подземный гараж.

     Гараж производил сильное впечатление – настолько он громаден. Кей остановился, и его тень, как стрела, указующая путь, вытянулась вдоль широкого освещенного прохода между машинами. Кей сделал шаг, и эхо прокатилось по подземелью. Второй. Третий. Шаги Кея гулко отдавались в тишине, пока он брел мимо бесконечных рядов шикарных коробков. Словно попал на автосалон. Зрелище огромного количества дорогущей техники злило. Кей избегал таких мест. Ему просто не о чем говорить с людьми, которым нравится так жить. Зависнуть на день‑другой у девчонки в апартаментах еще ничего, но навсегда…

     Кею хотелось вскочить на ближайший коробок и пробежаться по крышам, оставляя на них вмятины каблуками байкерсов. Машины не виноваты, он это понимал. Волна ненависти росла. Это уже не просто волна, а цунами. Какого черта понадобилось владельцу одной или нескольких из этих тачек от него, простого байкера без определенных занятий, бессмысленного пахаря дороги, вместо семян оставляющего после себя пустые бутылки?

     А вот и лифт. Наконец‑то! И еще один охранник. На, смотри, вот тебе желтая х…ня с ключами! Доволен? Пшел в сторону!

     Кей подошел к лифту, и умная машина сама раскрыла ему объятия. Да не объятия это, а пасть, которая проглотит, а затем выплюнет обглоданное тело! Смотри, как блестит внутри железо! Словно лифт начистил перед едой вставные зубы…

     Кей забыл, какой ключ показал парень в желто‑черном свитере. Пришлось покопаться, пробуя все по очереди под внимательным взглядом охранника. Дать ему по морде, что ли? Четвертый ключ подошел. Кей воткнул его в скважину на панели с номерами этажей и нажал самую верхнюю кнопку, единственную, напротив которой нет ни одной цифры. Двери закрылись, и Кей испытал неприятное чувство. Ему показалось, что лифт не двинулся вверх, а провалился вниз, в Преисподнюю. В лифте Кей переставил с левой руки на правую два тяжелых перстня. Теперь их четыре рядом. Кей осторожно приподнимал хитро закрепленные накладки на перстнях и вставлял в специально выточенные пазы. Несколько секунд и это уже не побрякушки, а серьезный кастет.

     Движение лифта бесконечно. Кей закрыл глаза.

     По своей воле оторвавшись от земли, он летел к неизвестности. Входит в облако, где не разглядеть и собственный нос. Он уже не ощущает ног. Он дразнит себя мыслями о призраках, выходящих из ночи. Кей думал, что знаком со всеми призраками. Значит, ошибочка вышла. Остался один. Хорошо бы последний.

     Открыв глаза, он не сообразил, что двери лифта раздвинуты.

     Темнота.

     Может, вернуться? Сделать шаг назад и проделать обратный путь, на землю?

     Кей шагнул вперед, и свет вспыхнул автоматически. Здесь живут экономные люди. Или предусмотрительные. Пока он в лифте, его можно рассмотреть из темноты, как рыбку в аквариуме.

     Светящийся коридор направил Кея к очередным дверям, распахнувшимся, стоило приблизиться на расстояние вытянутой руки. Такая штука уместнее в супермаркете, чем в жилом доме. А кто сказал, что он «жилой»?

     Кей очутился в слабо освещенном зале, размерами ничуть не уступавшем подземному паркингу. Очевидно, зал занимал всю крышу. Вместо стен – высоченное стекло, до потолка. За стеклом – ночной Город. Почти весь Город, потому что стеклянная стена занимала половину зала, прямо перед Кеем. Чтобы увидеть всю панораму, надо вертеть головой, как безумный.

     Город поблескивал огоньками, даже не догадываясь, что его разглядывают. Тогда он, возможно, зажег бы еще пару тысяч окон, чтобы подкинуть жару в душу Кея, которому и без того нехорошо. У него «дежа вю» в острой форме. Все это он уже видел. Кей осторожно прошел вперед, ступая по чему‑то мягкому. Он не слышал свои шаги. Он словно подкатывал на байке к…

     …к Смотровой.

     Именно так. Абсолютное сходство дополнял парапет вдоль стеклянной стены, точная копия гранитного парапета на реальной Смотровой. Кто‑то очень постарался оформить местечко так, что Кею захотелось пива и закурить. Может, здесь есть байки?

     Так точно. Есть. Единственный экземпляр. Зато какой!

     На небольшом возвышении в глубине зала, в кругу слабой подсветки, заносчиво торчал самый несуразный мотоцикл в мире. Золотой.

     Механизм пренебрежительно уставился на Кея. Механизм сально блестит чистейшим золотом, от количества которого Кея тошнит. Механизм нагло торчит на возвышении, и плевать он хотел на Кея и его чувства.

     Золотобайк заключен в прозрачную сферу. Кажется, для большей гигиены, из‑под сферы выкачан воздух. Драгоценный байк медленно вращается в вакууме, давая возможность рассмотреть его со всех сторон. Он не стесняется. Он как та поганая шлюха за окном автобуса в гватемальской глуши. Автобус – передвижной бордель, обслуживающий всех, кто остановит, махнув рукой. Девки прыгают за окнами, виляя бедрами, поднимая руками обвислые груди, демонстрируя толстые задницы со складками жира и татуировками с порхающим над копчиком колибри.

     Кей помнит, как шлюховоз, направлявшийся на ярмарку, свалился в пропасть, когда сидевшая за рулем пьяная abadessa, бордельная мадам, не заметила, что ливень смыл кусок дороги на склоне ущелья. Автобус пополз вниз, сначала медленно, затем увеличивая скорость. Девки посыпались из его внутренностей, как початки кукурузы из порванного мешка. Кей нашел одну, оставшуюся в живых, с перебитыми ногами, да и та через несколько дней скончалась от гангрены. Кей иногда приходил к ней, сидевшей под деревом, и она молча смотрела на него. Он ничем не мог ей помочь. Когда она умерла, он не стал ее хоронить, а, задерживая дыхание перед невыносимой вонью, исходившей от сгнивших ног, вырезал на дереве католический крест. Такой же, что висел на ее червивой груди. Черви не стали дожидаться, пока она преставится.

     …Этот мотоцикл не имел запаха. У золота запаха нет. Именно так. Все металлические детали, которые можно изваять из аурума, сотворены из него. Неизвестно, сколько десятков килограммов благородного металла ухлопал на чудовище его создатель. Самое кошмарное заключалось в том, что оно способно передвигаться, и притом неплохо.

     Кей дотронулся до прозрачного колпака и получил удар по затылку…

    

ВОЗНЕСЕНИЕ

    

     …и пришел в себя.

     Кей сидел в кресле, крепко примотанный блестящей цепью к спинке. Бандана намокла от крови. Когда попробовал пошевелить ногами, кресло откатилось в сторону, колесики слабо скрипнули.

     В зале горел яркий свет, освещая огромное пространство «Смотровой», золотой байк под куполом и – высокого типа в черном костюме, с длинной косой, перехваченной золотой пряжкой. Высокий криво улыбался, беспрестанно поправлял манжеты белоснежной сорочки и подергивал плечами. Словно ему жал костюм или это он был связан, а не Кей.

     В отдалении неподвижно стояла группа парней. Кей поначалу принял их за Бешеных. Во всем мире байкеры одеваются одинаково.

     – Привет, Форастеро, – Кей не узнал собственный голос.

     – Признал, он меня признал! – восторженно воскликнул высокий тип, оглядываясь на парней. Те не сдвинулись с места. – Значит, с памятью у тебя лады.

     – Нет, это ты не изменился.

     – Неужели? – Форастеро с деланным изумлением оглядел себя. – А мне показалось, что я стал лучше одеваться…

     Кей попытался пошевелиться. Цепь мелодично звякнула.

     – Не жмет? – послышался участливый голос Форастеро. – Прости меня, мой боевой товарищ, что пришлось вот так с тобой обойтись… Но если тебя не посадить на цепь, ты мне здесь все переколотишь.

     – Начну с тебя.

     – Ты скучал по мне, окопный друг! – ерничал Форастеро, беспрерывно поправляя манжеты. – Как меня увидел, так сразу решил задушить в объятиях!

     – Не успел…

     – Да, мы с тобой всегда соревновались: «то из нас альтиус, кто, значит, цитиус или фортиус. Когда мы с тобой виделись в последний раз?

     – Когда ты ходил в зарослях травы мариньяс и хотел меня найти, мой боевой друг.

     Форастеро прекратил терзать манжеты и насторожился:

     – Так, значит, ты был там! То‑то меня терзало странное чувство, что ты рядом… Почему же ты не вышел из своего укрытия, чтобы поздороваться со старым товарищем?

     – Меня сжимали в объятиях и не пускали.

     – Так бывает, – легко согласился Форастеро. – Кстати, я ведь остался в Никарагуа еще на год. Потом много колесил по свету. На людей нашей профессии большой спрос. Вдвоем мы отправили на тот свет столько человек…

     – Но я не всегда резал их на кусочки.

     – И зря. Представляешь, с каким удовольствием половинки людей бродят на том свете по небесному складу и разыскивают свои части. Я многим гарантировал это увлекательное занятие.

     – Зачем ты вернулся? Вышел на пенсию?

     – Ты и я никогда не выйдем на пенсию. Грехи не отпустят. А здесь я по делам.

     – Вернулся на родину по делам… Звучит сильно.

     – Я узнал, что ты здесь, и решил задержаться. Не люблю незавершенку. Да и вообще, с тобой пора кончать. Что‑то задержался ты на этом свете.

     – Столько лет прошло…

     – Ты сам меня учил: «Времени нет. Есть движете». Поэтому я сел на байк и поехал.

     – А зачем на золотой? – прохрипел. Кей. Цепь больно сдавила горло.

     – Для авторитета.

     – У кого?!

     – У тех, кто в золоте разбирается, – протянул Фо‑эастеро, со значением глядя на Кея. – А ты что думал? Вообразил, что если мне захотелось пива, так я подъезжаю к ларьку и с крыла соскабливаю напильником золо‑га на пару бутылок? Для этого такие мотоциклы не делают. Это – даже не вещь. Это – идол! Бог! Высшее Существо из всех мотоциклов! Верховный Мотоцикл!

     Форастеро нервно прошелся пару раз мимо скрючившегося в кресле Кея. От его резких выкриков у Кея в голове заиграла музыка, невидимый голос завел арию без слов.

     – Он золотой, потому что ни у кого такого нет. Идеальный байк. Мечта любого байкера – иметь такой мотоцикл, которого ни у кого нет. Вот я такой и сотвоил. Всем нужен идол, – успокоившись, Форастеро остановился напротив Кея. – Кто не хочет думать сам – пусть молится на идола. Чего тут сложного? Это как всю исизнь читать одну книгу, ошибочно считая ее главной, с мотоциклистами так еще проще. Подкинул Свистунам на серебро для новых свистков, они и рады вам глотки порвать. Все вы – как собаки с Лысой горы, байкеры. Бог вас недоделал.

     При этих словах в группе парней произошло движение. Легкое, почти невидимое. Но Кей это заметил. Его чувства обострились до предела.

     – А ребят моих за что…

     «Боевой товарищ» раздраженно махнул рукой, словно ему мешала муха.

     – Подумаешь! Сбил одного‑другого и отрезал кусочек на память. Я бы показал коллекцию, да тебе скоро уходить. Презабавное собрание! Некоторые байкерские татуировки очень остроумны. Смотрятся ничего, если красиво расположить в альбоме.

     Форастеро снова взялся мучить манжеты. Вздохнул и признался:

     – Это все из‑за дочери. Вот дуреха, моя Женька! Из всего обилия мужчин в Городе и мире она выбрала какого‑то грязного, малообразованного мотоциклиста.

     Кей отчаянно напрягся. Цепь больно врезалась в тело. Кровь проступила сквозь бандану и капала на колени.

     – Втюрилась в какого‑то перестарка. Вбила себе в башку, что хочет от него детей. – Форастеро угрожающе поднял кулаки. – Уж лучше от меня пусть будут. Так и сделаю, когда ее найду.

     Он успокоился и принялся кружить вокруг Кея.

     – Тебя пытались убрать еще в апреле. Эти придурки, – Форастеро кивнул в сторону окаменевшей группы парней, – увлеклись, затеяли гонки. Затем пытались прикончить, когда ты гонялся за тем, кто угнал мотоцикл от Смотровой. М‑да‑а… Лучше бы ты того несчастного, у гаражей, насмерть прибил… Так отделал беднягу, что пришлось потратиться на лечение.

     Кей беззвучно шевелил губами. Форастеро присмотрелся, удовлетворенно кивнул и продолжил:

     – Свистуны моих надежд не оправдали. Но было интересно послушать предсмертный отчет Шторма о том, как ты заживо сжег двоих его ребят.

     – Так это ты Шторма в моем гараже…

     – Нет, не я! – весело воскликнул Форастеро. – Вот еще! Буду я возиться с железными тросами да дверьми… К тому же Шторм оказался очень тяжел, как мне рассказывали. Зато, по закону моря, главный Свистун, как положено, вздернут на рее… За что? Во‑первых, не справился с заданием. Во‑вторых… Шторм вообще какой‑то неприятный тип. Но когда ты скормил его свиньям, я сообразил, что управиться с тобой непросто…

     – …и прислал за мной машину в гараж? Форастеро насупился.

     – Это была дурацкая затея, – сухо произнес он, глядя в сторону. – Один из наших решил отличиться. Взял инициативу на себя. Я даже не успел его наказать, потому что он сдох в дыму.

     Хозяин оглянулся на парней в черной коже и скривился:

     – Дураков среди байкеров – каждый второй. И в моем маленьком персональном мотоклубе – то же самое. Когда я смотрю отсюда на Город, то вспоминаю ту, настоящую Смотровую. Вижу, как байкеры приезжают, подходят к парапету, выстраиваются вдоль гранитной ограды и смотрят на Город. Они похожи на громадных истуканов с острова Пасхи, тысячу лет смотрящих в океан. Такие же черные, неподвижные, мощные и… бессмысленные.

     И снова по группе парней прошла еле заметная волна.

     – Как ты назвал свою контору?

     Форастеро улыбнулся. Чувствовалось, что он ждал этот вопрос:

     – «Богобайкеры».

     – Божественные, что ли? Байкеры бога?

     – Почти угадал. «Богатые городские байкеры». Это – то же самое.

     – А что дальше? Платиновый байк?

     – Придумаю что‑нибудь.

     Ресницы склеились от крови, текущей со лба. Кей прищурился.

     – Вторника я внедрил к вам давно. Ваш вожак оказался излишне сентиментален, когда решился вмешаться в хорошо подстроенную драку. Не знаю, чем ему приглянулся Вторник. Предположу, что дали себя знать нереализованные отцовские чувства… Мальчишка‑то был просто глуп и жаден. Украл фотографию из альбома твоего, э‑э‑э, «тестя» по имени Покер. Но поторопился и свалял дурака, подсунув ножик. Надеялся, что из квартиры Покера тебя выведут в наручниках. Плохо он тебя знал! Впрочем, теперь, как я понимаю, ему все равно…

     Кей дернул головой, пытаясь смахнуть кровь с лица. Один из парней подошел и протер ему лицо бумажной салфеткой. Форастеро недовольно поморщился.

     – Зачем ты убил ее?

     – Я не мщу женщинам. Это неинтересно. В ее смерти виноват Вторник, и только он. Разве девочка тебе не рассказывала, как он пытался залезть к ней под блузку и получил затрещину? Он попросил прощение, твоя девочка поверила. Дети, дети… Зря. Жадной скотине, вроде Вторника, веры нет.

     Слово «скотина» кое‑что напомнило Кею.

     – Значит, это ты подкинул голову свиньи мне под дверь?

     Форастеро снова хохотнул и передернул плечами.

     – Не стану отказываться. Я. Лично. Не мог удержаться, чтобы не доставить тебе мелкую неприятность. А что, здорово получилось? Особенно боцманская дудка в зубах!

     Форастеро улыбался, глядя на панораму города.

     – Тебе много за меня заплатили тогда, в Никарагуа?

     – Мелочь, – отмахнулся Форастеро, – да и не в деньгах дело. Надо решить, кто из нас лучше. Стрелял ты лучше, бегал лучше, дрался лучше. А сейчас ты лучше всех в мире сидишь в кресле, зацепленный и прицепленный, не можешь пошевелиться. Только мозги у тебя шевелятся. Но это не опасно. Мозги – не руки и не ноги. Помнишь наш разговор на палубе, когда мы шли на корабле в Центральную Америку? Ты еще утверждал, что люди умеют летать.

     – Не помню. Мы же тогда пили всю дорогу…

     – А я помню. Сегодня у тебя счастливый день – ты отправляешься в полет. Мечты сбываются…

     Форастеро загнусавил тошнотворный мотивчик и взял в руки пульт, вроде телевизионного. Нажал кнопку, и Кей услышал громкое шуршание. Внезапный порыв ветра взлохматил волосы. Форастеро наклонился и резким движением развернул кресло. Стекло панорамы было открыто. Кея и весь мир разделяли два десятка метров. Два десятка метров и – пропасть в сорок этажей.

     Надо бы настроиться на торжественный лад. Кей попробовал думать о хорошем. О хорошем думать не получилось, потому что ничего хорошего в голову не приходило. Он закрыл глаза и увидел всех сразу. Бешеные Дженни Фанта Дженни ХаДэ Дженни отец и мать и сын и дочь и Дженни кого‑то забыл надо вспомнить не успею к черту.

     Форастеро стоял позади Кея, как сиделка при парализованном.

     – Ну, поехали!

     Мощным ударом ноги он отправил кресло по направлению к пропасти. Колесики взвизгнули, и Кей стремительно покатился по блестящему полу навстречу звездному небу. По дороге вспомнил Кока‑Лолу. И Дженни. И еще лица тысяч людей, с которыми встретится через мгновение. Он уже видел их, столпившихся по ту сторону пропасти. Они молча ждали. Они хотят многое сказать ему. Даже те, с разрезанными вдоль языками.

     Кресло остановилось так внезапно, что Кей упал на скользкий пол. Он разбил себе нос и бровь. Кровь заливала лицо, пока двое парней снимали с него цепь и ставили на ноги.

     – Отвезем тебя на Лысую гору, – мрачно сообщил один, бородатый и бритый наголо. – Выживешь – значит повезло. А у нас перевыборы президента клуба.

     Кей с трудом разлепил веки. Группа парней подняла на руки барахтающегося и злобно ругающегося Форастеро. Его тащили к многоэтажной пропасти, не обращая внимания на страшные ругательства.

     – Срываемся, – Бородатый взял Кея за плечо. –

     Товарищ по оружию погиб. Кстати, что значит «Форастеро»?

    

* * *

    

     Он лежал в сырой траве. Из темноты выплыла Дженни, за ней – Стая. Они плыли один за другим, слепленные из предутренней дымки, неосязаемые, не касаясь земли. «Медленно, – лихорадочно думал Кей, – очень медленно!» От напряжения кровь из раны на голове потекла ручьями.

     Бешеные окружили Кея.

     Дженни присела и положила его голову к себе на колени. Она развязала свою черную бандану, приложила к ране и пыталась остановить кровь. Суетившийся рядом Фанта схватил с земли пустую пластиковую бутылку и убежал в темноту.

     Всеобщее молчание.

     – Здорово, Кей, – это Трибунал. – Мы вовремя. С возвращением.

     Дженни сидела на траве, поглаживала жесткие волосы Кея, целовала окровавленный лоб. Фанта вернулся, смочил платок и пытался смыть кровь. Увидев, что Кей шевельнулся, парнишка вскочил и пустился в пляс, без музыки, просто так.

     Кей молчал. Он не верил. Что правда?

     – Нам сказали, что тебя сюда привезли и бросили…

     Трибунал протянул руку, но Дженни бросила на него такой взгляд, что вожак невольно отдернул руку и пробормотал:

     – Ладно, ладно… Ты скажи нам что‑нибудь, Кей. Кей молчал.

     Дженни подняла голову, и тишину окрестностей прорезал долгий звериный вой. Исчезающая луна услышала ее. Она задержалась, продлевая на миг и так кажущуюся бесконечной ночь.

     Кей почувствовал на лице ледяную родниковую влагу, очнулся, разлепил глаза. Жадно облизал пересохшие губы. Хотел сказать что‑то умное, но получилось только:

     – Fuckin' nice ride!

     Верный ХаДэ замер неподалеку в тревожном ожидании, поблескивая свежим хромом.

     «Что с тобой, хозяин?»

     Все в норме! Я с тобой до скончания века. Смотри: погода – только кататься. Сейчас мы помчимся все вместе по дороге, упирающейся в небо.

     Байкеры бессмертны.

    

БАНКЕРОН

    

     Кто такой байкер – не знает никто.

     Сами байкеры затрудняются дать определение, кто они такие, да их это и не интересует.

     Иные российские граждане и организации имеют на этот счет особое мнение. Широко известна точка зрения милиции, родителей, педагогов, водителей автомашин и устроителей пивных фестивалей.

     Современная социопсихология предполагает, что байкеры – социальная группа, избравшая мотоциклы в качестве средства самоутверждения.

     Байкерон – язык общения байкеров. Неизвестно, кому принадлежит честь его открытия и изучения. Существует гипотеза, что упоминания об этих героях можно обнаружить в документах 1980–1990 годов, в списках скончавшихся от цирроза печени или погибших вследствие отторжения организмом некачественных пластмассовых заменителей для поломанных при авариях костей.

     Как всякий жаргон, байкерон находится в процессе развития и подвержен интервенциям из лексикона технарей, представителей криминального мира, различных тусовочных «систем» и иностранных языков, в первую очередь – английского.

     Причины появления байкерона те же, что и причины появления байкеров, в каждой стране – свои. В Америке – это неприкаянность молодежи послевоенных лет, растущая безработица и культ мотобандита, взращенный кинематографом, телевидением и прессой. Современные исследования поставят влияние массовой культуры на раздувание феномена байкерства в один ряд с социально‑экономическими предпосылками.

     Появление байкеров в России – реакция на разрушение социальных условностей в середине восьмидесятых годов XX века. Кто куда, а часть населения «ушла в байкеры». Причины у каждого свои, но поначалу никто не собирался катание на мотоцикле превращать в дело всей жизни.

     Часть общества, избравшая мотоцикл средством передвижения и объектом поклонения, постепенно осознала свою ненужность в «большом мире», занятом глобальными проблемами, до которых байкерам дела нет. Преуспеть в этом мире они были неспособны по многим причинам, главная из которых – абсолютное неприятие предлагаемого им кодекса условностей, например, не пользоваться мотоциклом там, где можно передвигаться пешком или в автомобиле.

     Растерянность, неспособность к «врастанию» в чуждое им по духу общество и поиск своего места в жизни натолкнули на мысль, что заменой «большому обществу» может стать «малое», окруженное завесой искусственно созданной таинственности и раздутых донельзя слухов.

     Так были изобретены мотоклубы:

     В «малом» обществе стай преуспевали те, кто первым сколачивал компанию друзей и изобретал ей название. Обеспечив себе, как отцам‑основателям, командирские посты в собственном «малом» мире, эти отчаянные парни ввели сложную систему отбора и приема кандидатов, постарались ограничить возникновение конкурирующих клубов, прибегая, в том числе, и к методам физического воздействия.

     Последнее дает основание исследователям сделать вывод о наличии в мотоклубах безусловного приоритета биологического начала над демократическим.

     Типичный мотоклуб во многом схож с организациями масонского типа: закрытый союз с жесткой иерархией и строжайшей дисциплиной, основанный на тайных принципах, использующий агрессивные методы действий и преследующий тайные цели.

     Многие из катающихся на мотоциклах не прочь приобщиться к тайной организации. Они жаждут подчиняться и быть частью тайны. Для этого от байкера требуется соблюдать два основополагающих правила: а) безоговорочно выполнять указания вожака; б) рядовые члены организации не должны знать смысла существования мотоклуба.

     Последнее положение – основа основ. Под смыслом может скрываться что угодно: легальная коммерция, религиозное сектантство, практика военизированных отрядов, контрабанда, торговля наркотиками, сутенерство и прочая деятельность, не всегда совместимая с официальным законом территории, на которой действует мотоклуб.

     Чаще всего СМЫСЛА НЕТ. Но этот факт тщательно скрывается от рядовых членов клуба. Понятно, почему: клуб развалится, а начальники потеряют подчиненных. Этим и объясняются таинственный и деловитый вид, который напускают на себя новообращенные члены мотоклуба, на деле продолжающие заниматься тем же: кататься, пить пиво и вообще «производить впечатление». В мотоклубе, к дежурному набору элементов совместного времяпровождения байкеров, добавляются ритуалы, церемонии, таинственные посвящения, особые знаки и символы, без которых мотоклуб уподобится кружку фалеристов (коллекционеров нагрудных знаков).

     Байкерон во многом подобен знакам, нашивкам, татуировкам. Язык байкеров скрывает тайну, он остается средством эмоциональной связи со сферой таинственного, формирует чувство приобщенности к ней. Приобщившись к таинственному, байкер наполняет свою жизнь смыслом.

     Таинственность – совершенна. Для простого байкера, не утруждающего себя чтением, таинственность всегда близка к сверхъестественному, потустороннему. Неудивительно, что другие сферы жизни перестают интересовать байкера и зачастую мотоклуб превращается в суррогатный вариант религии абсолютно сектантского толка.

     Все чувства байкера заняты одним – переживанием чувства приобщенности к сообществу, к мотоклубу, олицетворяющим истину. Байкер становится носителем и активным распространителем иллюзии, что он принадлежит к числу совершенных.

     В ситуации относительной социальной стабилизации, когда люди разделились на нищих и богатых, устроенных и разочарованных, работающих и выброшенных на улицу, байкерство – форма досуга для одних (турпоездки, слеты, путешествия выходного дня) и образ жизни для.других. Во втором случае байкеры делятся на тех, кто зарабатывает (организация слетов, торговля амуницией, ремонт и продажа мототехники, тюнинг и пр.), и на тех, кто посвящает байку свободное время. Среди последних: творческие люди в поисках новых ощущений (журналисты, музыканты, художники), а также те, кто может себе это позволить от скуки (коммерсанты и чиновники) и молодежь, еще не определившаяся в жизни и имеющую массу свободного времени.

     Мотобанд в прямом смысле слова, как, например, в Америке, Германии и Японии, в России пока нет.

     Чтобы понять своеобразие байкерона, следует помнить, что байкеры всем своим обликом подчеркивают стремление уйти (уехать) от образа жизни, диктуемого общепринятыми нормами. Отсюда и сдвинутая шкала социальных ценностей. Кроме того, значительная часть «ежедневных» байкеров – выходцы из среды пролетариата, мелких служащих, бедствующей интеллигенции, мигрантов из кризисных районов.

     Они пытаются достичь успеха в своей, байкерской среде, и некоторым это даже удается. А врастание сопровождается изоляцией от общества и отказом от буржуазных ценностей (галстук, машина, дача и пр.); заработанное тратится на более совершенную мототехнику. Эти люди – гордость отечественного байкерского сообщества, их язык груб, стремителен, агрессивен, прямолинеен, энергичен, нахрапист и рискован.

     Большинство байкеров придерживается стайного образа жизни. В результате отбора, размежевания и деления выявились:

     а) устойчивые, внутренне структурированные группы (мотоклубы);

     б) группы конкретного лидера, без четкой иерархии;

     в) неустойчивые группы (компания надень, на вечер, на слет, «на дело»);

     г) фанатичные одиночки, составляющие меньшинство.

     Что не надобно одиночке, есть настоятельная потребность группы. Стайный образ жизни породил потребность в особом языке общения.

     Байкеры – дети кризиса. Поодиночке им плохо. Поодиночке они чувствуют себя брошенными. Вместе они – мощная физическая и творческая сила. Вместе они создают групповую культуру и язык общения.

     Для чего существует байкерон и зачем им пользуются, расширяя и пополняя его лексический запас?

     Байкерон являет собой:

     а) средство самовыражения индивидуума, который считает себя незамеченным (большая ошибка считать, что если тебя заметят, то это замечательно. Часто «замеченный» попадает на учет правоохранительных органов или преступных группировок. Балансировать между этими полюсами – сложная и опасная игра, не каждому под силу и должна быть оправдана вескими причинами. Иначе – финал с неутешительным результатом для байкера);

     б) символ групповой принадлежности;

     в) символ кажущейся независимости и

     г) вызов обществу.

     Порядочно времени прошло с тех времен, когда о байкероне отзывались так: «Сленг рокеров беден и состоит преимущественно из слов «технического» происхождения» (А. Запесоцкий, А. Файн. Эта непонятная молодежь, 1990). С тех давних времен словарь байкеров увеличился за счет новых видов мототехники и расширения круга общения байкеров, многие из которых сумели дожить до почтенного возраста. Словарь углубился из‑за усложнения внутри групповых отношений и необходимости отличительной фразеологии.

     Байкеры – закрытая группа, поэтому байкерон в большей степени служит инструментом в опознавательной системе «свой – чужой», безошибочно определяющем положение говорящего в байкерской иерархии, а также для игры, в которой участвуют представители различных по уровню образования слоев, объединившихся по единственному признаку – обладание мотоциклом.

     Байкерон выполняет не только номинативную функцию, обозначая явления и предметы, отсутствующие в «цивильном» языке обывателей, но также, в незначительном объеме, служит для сокрытия истинных целей говорящего.

     Байкерон, как и любой жаргон, отличается специфической лексикой и созданием новых слов.

     Очень условно в байкероне можно выделить:

     а) заимствование из других жаргонов:

     – уголовников, («замести», «развести», «повязать»);

     – технического («оппозит», «вэшка»);

     – хип‑системы («зависнуть», «косяк», «расшибить»);

     – англицизмы, когда носитель не ощущает иноязычное происхождение заимствования («трайк», «тюнинг», «чоппер»);

     б) переосмысление широкоупотребительных слов («японец», «пылесос», «лопух», «рога»);

     в) переоформление – сокращение, переход слов из одной стилистической категории в другую («кава», «яма»);

     г) фамильярное отношение к предметам и событиям («козлить», «пулять», «нарезать», «шлемак»).

     Таким образом подчеркивается отличное знание техники, удалая лихость, игра со смертью и жажда риска. Ироничность байкера – это ироничность того, кто рискует жизнью на дороге. Близко к браваде. Заигрывание со смертью. Рисковые игры.

     По составу слов в байкероне можно понять круг интересов байкеров, который можно условно разделить на:

     – мототехнические термины («вила», «агрегат»);

     – амуниция («косуха», «лопатник»);

     – выпивка («бухло»);

     – практика езды («рассекать», «сорваться»);

     – персоналии стаи и публики вокруг («скамейкер», «кекс», «дед», «мочалка», «самоделыцик»).

     Байкеры придумывают новые слова, меняют их, но обозначают они старые понятия. Все это – для того, чтобы расцветить жизнь, сделать ее интереснее, отказаться от «устарелого» (новое звучание – новая жизнь), заявить об особом восприятии жизни и, следовательно, о том, что мир байкеров – особый мир.

     Уникальность байкерона – обозначение одним словом и человека и механизма для большего эффекта, не определяя одушевленность/неодушевленность. Среди таких «байкентавров»: глагол «завестись», «сломаться», «чиниться»; существительное «колясочник»; прилагательное «заделанный» и пр.

     В отличие, например, от уголовной «фени», байке‑рон менее шифрован. Можно предположить, что большинство байкеров не настроены на криминальный образ жизни, им нечего скрывать в своей деятельности. Те, кто ближе к криминалу, используют блатной жаргон. Появление особых «скрытых» форм байкерона будет означать рост криминального влияния на байкерскую среду и специфических преступлений, совершаемых байкерами. Так, в жаргоне американских мотобандитов давно используется выражение «gleep a cage» (угнать автомобиль), используемое исключительно в среде байкеров.

     Журнал «ТВ‑Парк» писал о байкерах на излете второго тысячелетия, в 1999‑м: «Вполне возможно, это – последние романтики уходящего века». Это замечание нуждается в уточнении.

     Байкеры проверяют на себе модели выживания в постиндустриальную эпоху. Зачастую не осознавая, они пронесли через кратковременный период технического прогресса неистребимое желание сбиться в группу и вместе бороться за место под солнцем.

     А собственный язык – непременная принадлежность стай.

     Агрегат – байк, перенесший не одну переделку и потерявший заводской вид; проходя цепь переделок, словно серию косметических операций, А. приобретает сходство с хозяином, зачастую помимо воли того; каждый А:'в законченном виде – овеществленная идея, выражающая философию хозяина и его отношение к жизни, окружающему миру; А. может быть опасен, дик, забавен, ужасен и чертовски красив. Необходимо заметить, что неповторимость А. строго кастомизирована, т. е. ограничена неписаными требованиями Стаи к байку и байкеру.

     Аппарат (на аппарате, с аппаратом) – 1) любой мотоцикл; 2) мотоцикл, прошедший переделку, но не потерявший первичные признаки исходной модели; говоря «А.», выказывают уважение его владельцу: «Подкатил на заделанном аппарате».

     Байк (bike, англ.) – мотоцикл. Бывает одно‑, двух‑, трех‑, четырех– и более колесный. Авторитетнейшее издание «Словарь американского слэнга» (Dictionary of American Slang, H. Wentworth S. В. Flexner) так трактует слово «байк»: «bike(сущ.).‑. 2) мотоцикл. Общеупотребительное слово (с 1945 г.)». Б. отразил возросший интерес американцев, вернувшихся с фронта, к добавочной дозе адреналина в крови (размеренная жизнь среднего американца не оставляла шансов на ощущение опасности).

     Байк‑движение – журналистский термин, за которым ничего нет: с таким же успехом можно говорить о «движении собирателей спичечных этикеток»; миф о Б.‑д. поддерживается торговцами байкерской амуницией и организаторами байкерских слетов: мол, приобретая прикид или посещая слет, человек приобщается к «движению» и приобретает особый статус; на самом деле байкер – индивидуалист, поэтому с трудом откликается на предложения «влиться в движение»; во всем мире байкеры – публика консервативная и апатичная, не участвующая в выборах и акциях противодействия властям, если не принимать за противодействие активное сопротивление при аресте; оригинальный взгляд на взаимоотношения байкера, байка и общества содержится в книге Роберта М. Пирсига «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом».

     Байкер (biker, англ.) – мотоциклист, водитель мотоцикла; в русском языке употребляется ж. р. «байкерша» – особа женского пола за рулем мотоцикла, но ни в коем случае не пассажирка мотоцикла, которую называют, например, «мочалка» и «цыпочка»; можно ожидать новых обозначений дамы за рулем мотоцикла: байкерица, байкересса, байкеретка, байкерушка, байкеруха и т. п.

     Байкерсы (bikers, англ.) – сапоги байкера, тупорылые и тяжелые, зачастую украшены цепями, вставками из змеиной кожи, кончосами, кожаными ремешками; толстая кожа, наборный каблук; некоторые пижоны украшают байкерсы монограммами, заказывая металлические буквы (часто – серебряные да еще и готическим шрифтом) и тисненые рисунки оригинального дизайна.

     Бандана (банданка, бандан; bandanna , ucn.) – платок для: предохранения головы от дорожной пыли; повя‑зывания на шею красоты ради; вытирания лица и других частей тела; перевязывания ран; предохранения кулака при драке; фильтрования жидкостей, начиная от самогона и заканчивая бензином низкого качества; фиксации отваливающихся деталей мотоцикла и т. д.

     «Беспечный ездок» («Easy Rider», США) – культовый фильм 1969 года. Питер Фонда и Деннис Хоппер в ролях Капитана Америки и Билли. Сюжет: двое парней перепродают партию кокаина, покупают великолепные Харлеи и отправляются на карнавал Марди Гра в Новый Орлеан, штат Луизиана, переживая по пути разнообразные приключения. Финал фильма – гибель байкеров и Харлеев. При желании в фильме можно отыскать кучу символики и ответ на любой вопрос жизни и смерти, настолько ловко фильм снят и скроен. Потрясает Джек Николсон, трогательно и искренне исполнивший роль адвоката‑алкоголика. («Бак был раскрашен в цвета американского флага и там хранились нажитые в Лос‑Анджелесе нечестным путем деньги… Образ Капитана Америки и само это незатейливо созданное кинопроизведение стали во всем мире классическими. Без малейшего преувеличения можно сказать, что этот фильм сделал из чоппера легенду». «Bike», 1997.) Свой вариант перевода выражения «easy rider» дает «Англо‑русский словарь» В. К. Мюллера (изд.1985 г.): «easy rider… проходимец».

     Бычки – 1) ссора, драка; 2) игра, при которой байки сходятся передними колесами и стараются отодвинуть противника назад.

     Валуй – мотоцикл Harley– Davidson, модель WLA‑42. Огромными партиями поставлялся в СССР по ленд‑лизу в годы Второй мировой войны. До сих пор находят целые двигатели к WLA‑42 в смазке, коробки с неиспользованными запчастями, из которых собирают целые мотоциклы. WLA‑42, конечно, Харлей, но все равно валуй.

     Вила – передняя вилка. У чоппера (см.) она длинная, выдвинутая на несколько градусов. Форма вилки не улучшает качество езды, она – элемент, отличающий байкера от прочих участников движения. Многие байкеры, а еще больше – зрители, уверены, что длина вилки свидетельствует о степени крутизны водителя. Форма, длина, технические особенности конструкции и крепления вилки, процесс хромирования – неисчерпаемая тема разговоров в байкерской среде.

     Выезд (ехать толпой, бить клином) – коллективная поездка байкеров. Как правило, выезд связан с открытием или закрытием сезона, а также с загородными слетами. В таких делах лучше держаться кучно. В выезде могут участвовать и десять байкеров, и десять тысяч. Сейчас термин все чаще используется для обозначения любой групповой поездки.

     Выхлопник – выхлопная труба. Поскольку она длинная и круглая, то ее можно согнуть, хромировать, удлинить или обрезать. Выхлопник также и элемент украшения байка. Подчиняясь фантазии байковладельца, выхлопник вытягивается строго параллельно дороге; поднимается уступами; образует углы разной величины; иногда оказывается задранным так высоко, что гарь летит прямиком в окна машин. Особый элемент выхлоп‑ника – окончание. Может быть в форме «флейты» (круглый в разрезе), «рыбки» (сплюснутый и с маленьким хвостиком внизу, действительно напоминая рыбий хвост) и т. п. Внешний вид выхлопника в полной мере отражает представление байкера о прекрасном.

     Вэшка – мотоцикл с V‑образным расположением цилиндров двигателя.

     Глушак – глушитель. Грохочущий в ночи глушитель – вечный повод, чтобы изругать байкеров. На самом деле ездить с гремящим глушаком – сомнительное удовольствие. В большинстве случаев глушитель гремит не по причине зловредности байкерской натуры, жаждущей досадить спящей округе, а потому, что на новый глушак нет денег.

     Двигло – любой мотоциклетный двигатель. Используется в речи тех, кто хорошо разбирается в мототехнике. Фамильярность подчеркивает близкие отношения между байкером и байком, почти родственную связь. Новичкам следует осторожно использовать это словечко, так как их знания могут подвергнуть проверке более опытные водители.

     Двойка – двухцилиндровый мотоциклетный двигатель. Существует устойчивое понятие «харлеевская двойка», в силу резко выраженного технического и эстетического своеобразия двигателя байков «Харлей‑Дэвидсон».

     Дед (дедушка, дядька) – опытный байкер, не обязательно старый, но уже не юноша. Отличительные признаки: седина в бороде, кольцо в ухе, подружка на двадцать лет моложе и глубокие морщины на лице, свидетельствующие о мудрости и длительном периоде нездорового образа жизни.

     Завестись («Он сегодня не завелся») – подчеркивает слияние человека и байка. Фразу можно понять так, что байкер не приедет, поскольку байк неисправен. Но местоимение «он» обозначает одновременно и человека, и механизм. Такое слияние человека с машиной иногда встречается в профессиональном жаргоне. Причем сами байкеры в своей речи не отделяют байк от водителя и используют слияние свободно и без иронии.

     Заделать (заделанный байк) – украсить, обновить байк. Включает в себя хромирование всего, что можно хромировать, нанесение рисунков на бак и крылья, кожаные накладки и кожаные косы и т. п. Заделанный байк – цель любого байкера. Мысли о вышеназванных прибамбасах заставляют пухнуть его бедную голову. Еще бы! Вся эта музыка стоит порядочных денег.

     Замотать – вынудить преследователей колесить по переулкам, тщетно стараясь догнать преследуемого. Умение замотать вырабатывается длительной практикой езды по городу и требует природной склонности к риску.

     Зиппо (зипа, зипуха) – бензиновая зажигалка фирмы Zippo, США. В русском языке допустимо написание с прописной буквы. Надежная штука. Единственный элемент байкерской экипировки, который останется в рабочем состоянии после самой дробильной аварии. Малоимущий байкер легко отыщет запропавшую зипу дома по распространяемому на несколько метров вокруг густому бензиновому смраду. Так происходит, если заправлять зипу не фирменным горючим, а попробовать поделиться с ней низкокачественным бензином из топливного бака.

     К‑750 – модель отечественного мотоцикла, давно снятая с производства. Популярна среди отечественных байкеров, так как особенности конструкции позволяют произвести переделку под незамысловатый чоппер. («У вас есть инструкция по уходу за К‑750?» – «А вам не требуется руководство по уходу за паровозом?» Из диалога на книжном развале у стадиона «Олимпийский», Москва, 1998.)

     Кава – байк производства компании Kawasaki, Япония. Популярные модели: Вулкан (Vulcan), Ниндзя (Ninja).

     Камни (редк.) – бетонные квадры, которыми байкеры отмечают на обочине или на разделительном газоне места мотоаварий со смертельным исходом. Постепенно Превращаются в объекты поклонения и места совершения ритуальных действий.

     Капитан дороги (Road Captain) – одна из ступеней в стандартной иерархии мотоклуба. Прочие ступени: Президент (President), Вице‑президент (Vice‑President), Секретарь‑казначей (Secretary‑Treasurer), Сержант (Sergeant at Arms).

     Кататься (катание, покатушки, откатать сезон, прокатиться) – передвижение на мотоцикле без определенной цели, как правило, в компании братьев‑байкеров. («Я люблю кататься!» – название песни группы «Тайм‑Аут».)

     Кекс (он же крендель) – занятный тип, отирающийся возле байкеров, сам байкером не являющийся. В отличие от скамейкера (см.) не имеет байкерского прикида: Легко раскалывается на пиво и закуску для небольшой компании байкеров в обмен на пару кругов вокруг магазина в качестве пассажира. Незлобив, откликается на «Эй, мужик!», может подарить небольшую сумму денег на бензин. Совет: кренделя желательно не обижать. Пусть приходит еще и еще.

     Клинутый (клинуть, заклинить) – то же, что «убитый». Так говорят о погибшем двигателе. «Клинуть двигло» – погубить двигатель в результате чрезмерных нагрузок при отсутствии профилактики и ремонта. Замена двигателя – дорогое и муторное занятие. «Клинутый» двигатель часто является основанием, чтобы слезть (см.).

     Козлить (закозлить) – при езде поднять переднее колесо и передвигаться на заднем. Умение козлить почитается за особый шик. Практического значения не имеет, так же как, например, радуга над рекой.

     Колясочник (люлечник) – 1) байк с коляской; 2) водитель байка с коляской. В разговоре, как правило, байк и водитель не отделяются друг от друга («Колясочник подкатил».)

     Конфедерат – 1) сторонник Конфедеративных штатов Америки, конституция которых объявила рабство «краеугольным камнем всего государственного здания»; 2) флаг армии конфедератов (байкерск.). На косухе байкера в России выполняет ту же роль, что и свастика на джинсовой куртке американского отвязного мотобандита, т. е. – внешний раздражитель для обывателей.

     Те из байкеров в Америке, кто не рискуют в открытую таскать на себе свастику, пользуются флагом конфедератов. Получается «вроде как» раздражитель (флаг конфедератов – символ рабства негров и противостояния аристократов‑южан и янки‑северян, среди которых полно представителей «неприятных» народов), но не в столь резкой форме выраженный. Во‑первых, со времен гражданской войны между Севером и Югом прошло порядочно времени и значение символики в значительной степени стерлось из памяти американцев. Во‑вторых, многие белые граждане Америки в глубине души поддерживают ношение этого символа, так как это – пассивная форма протеста против вытеснения белых из привычных мест жительства и лишения рабочих мест в пользу цветного населения, что является результатом проводимой правительством США политики политической корректности и дифференцированного социального обеспечения.

     В России попытка таскать на себе свастику и одновременно перемещаться по дороге на мотоцикле чревата неожиданными последствиями. Так, байкера со свастикой может запросто столкнуть с моста грузовик, у водителя которого еще живы в памяти рассказы предков о концлагере. Но знамя конфедератов на куртке «нашего» байкера для российского гражданина не значит ровным счетом ничего. Поэтому «конфедерат» спокойно и без последствий используется для подчеркивания крутости и непокорности его носителя. Формы самые разные: рисунок на бандане; полноразмерный флаг, закрепленный на байке за спиной; металлические значки «на винте» и бляхи на косухе; флаг на майке, на спине косухи, на байкерсах, на топливном баке и пр. Для байкера флаг конфедерации не носит идейного (расистского) значения, как, например, для скинхеда, и представляет собой обязательный элемент байкерской атрибутики, чей смысл не осознается.

     Конфедератка – головной убор рядового армии Конфедерации Южных Штатов. В России не пользуется популярностью, но всегда присутствует на полках магазинов с байкерской амуницией.

     Кончос (кончосы) – круглые металлические бляшки с кожаными ремешками, пропущенными через отверстие в центре. Крепятся везде: на одежде, обуви, сумках и пр. Заимствованы у мексиканцев, которые, в свою очередь, позаимствовали их у индейцев. Кончосам придают мистическое значение, используя их для отпугивания злых духов.

     Коробок – любой автомобиль.

     Косуха – короткая кожаная куртка с большим запахом, молниями на рукавах, карманчиком для зажигалки. («Я носила „косухи“, но не знала их истинного назначения». «Забриски райдер», 1997.)

     Лапша – нарезанная длинными полосками кожаная бахрома. Может быть где угодно: на косухе, жилетке, штанах, чапсах (см.), рукоятке руля, седельных сумках. Некоторые байкеры придают лапше магическое значение и полагают, что она оберегает от несчастий в пути.

     Лопатник – портмоне на цепи. Популярен преимущественно среди байкеров США, где принято хранить деньги в заднем кармане брюк. Цепь предохраняет от потери; торчащий из заднего кармана кошелек дает возможность расплачиваться, не покидая седла. Большинство байкеров России вместо портмоне к цепи пристегивают ключ. Возможно, потому, что у наших байкеров не так много денег, чтобы хранить их в дорогом кожаном лопатнике.

     Лопух – седло байка треугольной формы, похоже на велосипедное. Ранее популярное, сейчас встречается реже, в основном на мотоциклах в сельской местности. Лопух – седло жесткое и неудобное. Попытка украсить лопух заклепками не прибавляет комфорта.

     Лысая гора – укромное местечко на Воробьевых горах в Москве с неплохим видом на город, парой запущенных прудов, православным монастырем, стаей одичавших собак и легендами о погибших байкерах.

     Маскот (mascot, англ.) – талисман, вещица, приносящая счастье. У байкеров – фигурка на переднем крыле мотоцикла. Маскот выполняет роль впередсмотрящего, как деревянная фигура на носу парусного судна.

     Мертвая кожа – натуральная кожа, из которой пошит байкерский прикид.

     Мотоцикл (motorcycle, англ.) – 1) для всех – разновидность средства транспорта; 2) для байкера – все. («Мотоцикл для меня – символ другого измерения». «Московский комсомолец», 1998.)

     Нарезать – проезжать некоторое расстояние на байке.

     На себе (везти на себе, доставить на себе, переть на себе) – не в буквальном смысле, а на байке. Еще один пример соединения машины и водителя. Вариант: «на жопе», «нажопник».

     Одиночка – байкер, склонный к созерцанию и размышлениям. Чтобы никто не мешал заниматься этим даже во время езды, предпочитает передвигаться на байке в блестящем (хромированном) одиночестве.

     Одиночник (соло, солист) – байк с седлом на одного. Этот «один», естественно, байкер. Переделка седла из пассажирского в соло часто является следствием глубоких перемен в личной жизни байкера: развод с женой, расставание с подружкой и пр. Слово «одиночник» – еще один пример совмещенного понятия. Может обозначать и соло‑байк (байк на одного) и самого байкера‑индивидуала. («У дверей бара застыли два одиночника».)

     Однопроцентный (one ‑percent biker, англ.) – так себя называют те, кто желает подчеркнуть свое особое положение в байкерском мире. Когда‑то, давным‑давно, в США была создана Американская мотоциклетная ассоциация. Меньшинство, которое в нее не влилось, стало называть себя однопроцентными, или outlaw (аутло). Значок «1%» можно увидеть на косухах и татуировках американских байкеров. Некоторые российские байкеры носят этот символ, очевидно, вкладывая в него свой, особый смысл.

     Оппозит – мотоцикл с двигателем, имеющим оппозитную схему расположения цилиндров, напр.: «Урал», БМВ (BMW), Голд Уинг (Gold Wing), Валькирия (Valcyrie).

     Оппозитчик – водитель оппозита. Любопытно, что слово «вэшник» для обозначения водителя мотоцикла с V‑образным двигателем, используется крайне редко, для этого изобретено корявое словечко «твинщик» (от twins – близнецы, т. е. пара цилиндров). Резкое разделение байкеров на оппозитчиков и водителей байков с V‑образным двигателем имеет глубокие социально‑психологические корни и является темой отдельного научного исследования, которое ждет своего автора.

     Отжигать резину – буксовать. Когда – спорт, когда – жестокая необходимость. В любом случае облысение шины гарантировано.

     Покатушки – езда просто так. Покатушки и есть «байкерское движение».

     Прихватить – на высокой скорости преодолеть участок дороги. («Он прихватил по загородному шоссе».)

     Пулялыцик – тот, кто передвигается с огромной скоростью. Удивляет тот факт, что пулялыцики обожают рядиться в яркие костюмы из цветной кожи с преобладанием красного, желтого и оранжевого цветов. Девчонки с тротуара не успевают их разглядеть и восхититься. Хоронят пулялыциков в закрытом гробу, потому что хоронить особенно нечего.

     Пулять (запулить) – передвигаться со значительной скоростью, обычно – с громадным превышением разрешенного лимита.

     Пылесос – спортбайк японского производства, при езде издающий характерный шипяще‑свистящий звук.

     Рассекать – красиво, не торопясь, передвигаться на байке. Если в городе, то вдоль тротуара, ловя на себе взгляды прохожих. То, ради чего приобретается чоппер (см.). То, ради чего приобретается прикид. «Рассекать» на байке производит большее впечатление на девчонок, чем «пулять». Чоппер – лучший аппарат для рассекания.

     Рога – руль. Существует немало разновидностей «рогов». Например, рога‑обезьянка (apehanger, англ.), получившие свое название от характерной «обезьяньей» посадки, при которой руки водителя высоко подняты.

     Рокер (rocker, англ.) – прежнее наименование байкера, («…толстые веселые рокеры, которым все радости жизни заменяет холодильник, набитый банками с пивом». «Ровесник», 1996.) В сознании обывателя определение «рокер» ассоциировалось скорее с образом мотобандита, члена уличной группировки, ориентированной на насилие, чем с примерным водителем двухколесного транспортного средства. С увеличением количества катающихся на мотоциклах и размыванием понятия «мотобандит» слово «рокер» постепенно вытесняется широкоупотребительным «байкер». В России рокер имеет второе значение, ставшее основным: рок‑музыкант.

     Рэт‑байк (rat ‑bike, англ., букв. – крыса‑байк) – нарочито коряво и уродливо собранный байк. Эта краткая характеристика никак не отражает истинную картину. О рэт‑байке невозможно говорить. Его необходимо хотя бы раз увидеть. Владельцы подобных агрегатов представляют особый интерес для практикующих психиатров и медиков‑исследователей, потому что одна беседа с таким типом заставит ученых пересмотреть многие постулаты современной науки о мозге.

     Рядник (рядничек) – мотоцикл с рядным двигателем, в котором цилиндры объединены в общий блок и расположены, разумеется, в ряд.

     Самоделка – мотоцикл несерийной сборки. Если в агрегате еще можно угадать базовую модель, то в самоделке – бесполезно.

     Самоделыцик – 1) мастер, собирающий байки кустарным способом; 2) байкер, передвигающийся на самодельном байке. Самоделыцик – думающий субъект. Не потому, что он умнее, а потому, что он больше сидит на месте, рисует и чертит. Он проходит три стадии самоопределения (см. статью Кея в главе «Один на дороге») и находит себя в том, что сооружает мотоцикл, не похожий ни на что. Прекрасный пример, когда сочетание бедности (а самоделыцики преимущественно – небогатый народ) и склонности к философии рождают самые оригинальные идеи. Самоделыциком движет заложенный природой всеподавляющий интерес к самому себе и необходимость работать головой. То, что в результате этого появляются байки, – просто совпадение. В каждой области человеческой деятельности есть свои самоделыцики. Самоделыцик – мыслитель от железа. Люди его интересуют постольку, поскольку некоторые из них рискуют передвигаться на его конструкциях.

     Сезон – в России обычно сезон катания на байке – около шести месяцев в году. Эта географическая особенность во многом определила характер российского байкера – сурового, настойчивого и философски настроенного.

     Скамейкер – индивид, не имеющий байка, но в полном байкерском прикиде. Отирается около байкеров и байков, потому что любит на них смотреть, но опасается ездить, не в силах отказаться от водки. («Подогретые горячими и горячительными напитками скамейкеры со слегка деланным воодушевлением и воплями, пересыпанными матом, встречали любой движущийся объект, будь то чоппер или автомобиль поддержки». «Мото», 1999.)

     Слезть – навсегда прекратить кататься на мотоцикле. Наиболее типичные причины: отсутствие средств на поддержание мотоцикла в должном техническом состоянии; взросление водителя; ужас от известия о преждевременной смерти на дороге близкого друга или родственника; автомобиль, купленный или полученный в подарок; смена социального статуса (получение престижной работы); изменение семейного положения (родители мужа/жены протестуют против увлечения мотоциклом).

     Сломаться – глагол из серии «слияние человека и байка». Означает поломку байка, но в равной мере относится и к его владельцу, который по этой причине лишен возможности подъехать к друзьям. («– Где он?» – «Сегодня не подкатит. Сломался».)

     Смотровая – Смотровая площадка перед зданием МГУ на Воробьевых горах в Москве. Место встречи байкеров.

     Сопровождение – эскорт любой процессии, например, свадьбы или похорон. Чем больше байкеров участвует в сопровождении, тем более солидное впечатление производит мероприятие на окружающих и тем большее уважение высказывают байкеры к событию, если речь не идет о простой работе за деньги.

     Сорваться – уехать на байках со стоянки. Чаще всего – спонтанно, внезапно.

     Суза (редк.) – байк производства компании «Suzuki», Япония. Популярные модели: Интрудер (Intruder), Мародер (Marauder).

     Сыпаться – о плохом техническом состоянии байка или отдельных его частей, преимущественно о двигателе, как правило, старом. («Двигатель сыпался на ходу».) Не всегда является свидетельством неподготовленности – байкера или его нежелания заниматься профилактикой техники. Бывает, что двигатель «сыпется» помимо воли его владельца, исчерпав свой временной ресурс.

     Трава – марихуана. Больше ничего не скажу.

     Трайк, или трицикл (tricyclos – трехколесный, лат.) – трехколесный мотоцикл. («Принцип создания трицикла: к передку от стандартного мотоцикла крепится двухколесная ведущая тележка, причем трансмиссия оригинала частично сохранена». «Автопилот», 1996.)

     Тюнинг – дорогостоящее улучшение технических характеристик и внешнего вида байка. Для тюнинга используются фирменные детали зарубежного производства. Иногда стоимость тюнинга в несколько раз превышает стоимость базового аппарата.

     Уик‑энд‑байкер (weekend ‑biker, англ.) букв. – байкер выходного дня. Из названия вытекает вся его сущность. Основной потребитель байкерской культуры (кожа, прибамбасы, концерты), создаваемой «ежедневными байкерами».

     Уйти (уход)  – оторваться от группы байкеров и на большой скорости скрыться из виду.

     Харламов и Давыдов – мифические персонажи. Якобы изобретатели мотоцикла «Харлей‑Дэвидсон». Вранье, не заслуживающее большого внимания. Миф распространен преимущественно в провинциальной России, где возможность приобретения «Харлей‑Дэвидсон» отсутствует из‑за дороговизны аппарата и сложности с сервисом. Распространители слуха сами не в состоянии объяснить, зачем это делают. Профессиональные психологи расценивают это как попытку; а) унизить заносчивых янки, уличив их в присвоении («американизации») исконно русского изобретения, чтобы американцы «не больно‑то зазнавались»; б) подчеркнуть, что хотя говорящий и не имеет возможности приобрести Харлей, зато ему известно то, что делает его ближе к нему, хотя бы и таким образом. («Мы с Харлеем одной крови. У нас общие предки. Но пока мы разлучены».)

     Миф о «русских корнях» Харлея призван морально компенсировать отсутствие возможности приобретения американского мотоцикла. Упорно отстаивают миф о «Харламове‑Давыдове» завистники, никогда не осмеливавшиеся оседлать байк. Упоминая «Харламова‑Давыдова», эти презренные типы преследуют цель оскорбить поклонников Харлея, а с ним – всех байкеров, принизить культовое значение чоппера, развеять романтический ореол байкерства.

     Харлей (Harley) – разг. сокр. Байкеры предпочитают короткие названия. («Я всегда любила острые ощущения, но трудно сравнить с чем‑нибудь то состояние, в котором пребываешь, взбираясь на „Харлее“ на крутую гору в бесконечном вираже на скорости 60–70 миль в час под углом 45 градусов к дороге». «Забриски райдер», 1997.)

     «Харлей‑Дэвидсон» (  Harley ‑Davidson) – американская компания, производящая мотоциклы одноименной марки. Наиболее популярные модели конца XX – начала XXI в.: Фэт Бой (Fat Boy), Дайна Глайд (Dyna Glide), Электра Глайд (Electra Glide), Софтейл (Softeil), Бэд Бой (Bad Boy), Роуд Кинг (Road King), Спортстер (Sportster).

     Хонда (хонда, байкерск.) – байк производства компании Honda, Япония. Наиболее популярные модели: Ребел (Rebel), Шэдоу (Shadow), Магна (Magna), Голд Уинг (Gold Wing), Валькирия (Valcyrie).

     Цвета (colours, англ.). Две цитаты:

     «Символом членства в мотобанде являются colours, «цвета», обычно представляющие собой джинсовую куртку без рукавов или кожаный жилет с наишв‑ками на спине. Нашивки – символ банды, иногда краткий лозунг или сокращенное обозначение; также могут быть представлены в виде названия банды и наименования родного города банды. «Цвета» – самая большая ценность члена банды. «Цвета» – главный символ его жизни, преданности банде и ее криминальному образу жизни» (из Доклада Президентской комиссии США по организованной преступности, 1986).

     «Кожаные куртки были в моде до середины 1950‑х, и многие мотобандиты нашивали на них цвета. Но после того, как «Ангелы Ада» стали знамениты и ими заинтересовалась полиция, один из сан‑францискских Ангелов предложил ввести съемные цвета, которые можно успеть снять и спрятать в случае опасности. Так началась эра джинсовых курток с оторванными рукавами. Поначалу большинство мотобандитов носили безрукавки поверх косух, но для юга Калифорнии это было слишком жарко. Поэтому Ангелы из Сан‑Бернардино выступили с предложением носить безрукавки без курток, то есть – одни цвета, так, чтобы ветер гулял под мышками» (Хантер С. Томпсон. «Ангелы Ада»).

     Чапсы (chaps, англ.) – кожаные штанины, надеваемые поверх джинсов при передвижении в непогоду. Идея уведена у индейцев, которые увели ее у испанцев, которые позаимствовали ее у арабов.

     Чиниться – еще один пример слияния в устной речи байкера и мотоцикла. «Он чинится» – необязательно означает, что этот байкер чинит свой байк. Он может отдать его в мастерскую, в руки опытного мастера. Но «чинится» в данном случае означает, что байкер: а) находится в процессе ожидания результатов ремонта; б) душой вместе со своим байком, переживает за него и мучается, словно ремонтируют его самого и в) имеет вескую причину для объяснения своего отсутствия на байкерских собраниях.

     Чоппер (chopper, англ.) – модификация мотоцикла с выдвинутой передней вилкой, широким задним колесом, низкой посадкой водителя, («…чоппер – „весь на понтах“: сверкает обилием хрома, радует глаз вычурными изгибами заднего крыла и каплевидного бака, изысканной формой ступенчатых седел». «Автопилот», 1997.)

     Шлемак  – шлем. Или – «вторая голова». Основная проблема со шлемом – надевать/не надевать. Шлем – штука громоздкая. Постоянно таскать с собой неудобно. Оставлять на байке – дразнить воров. Во многом поэтому, а не из пижонства, байкер «не употребляет» шлем на дороге. Та же проблема во всем мире. В США вовсю обсуждается так называемый «Helmet Law», закон, в соответствии с которым каждый мотоциклист обязан носить шлем. Закон принят не во всех штатах. Обожающие трепаться попусту американцы придумали новое оправдание своему нежеланию таскать шлемак. Они считают «Helmet Law» нарушением своего гражданского права. Иначе говоря, каждый байкер волен сам решать, погибнуть на дороге без шлемака на голове или же иметь в запасе шанс предохранить мозги, напялив шлемак перед поездкой.

     Но есть и те, кому носить шлемак, что называется, западло. («Вы никогда не увидите «Ангела Ада» в мотошлеме. Они также не носят косухи, повсеместно воспринимаемые как отличительный признак мотохулиганов и пропаганда «культа кожи». Такая точка зрения присуща людям, которые ничего не смыслят в мотоциклах. Косухи есть даже у членов мотоклуба с нью‑йоркской Мэдисон‑авеню, группы чистюль, включающей дантиста, кинопродюсера, психиатра и сотрудника ООН». (Хантер С. Томпсон «Ангелы Ада».)

     Шхеры – переулки направо и налево от Старого Арбата.

     Яма – байк производства компании Yamaha, Япония. Не путать с «Ямой»‑баром. Наиболее популярные модели: Вираго (Virago, часто произносится как «Вирага»), Ройял Стар (Звезда Королей, Royal Star), Ви‑Макс (V‑Max), Уайлд Стар (Wild Star).

     «Яма» – ночной бар в Москве, находившийся на пересечении Новой Башиловки и Нижней Масловки на рубеже II и III тысячелетий н. э. и пользовавшийся популярностью среди московских байкеров среднего достатка благодаря демократичной атмосфере байкерского сообщества. «Яма» – неофициальное название. Официальное потерялось во времени. (Еще жива поговорка: «Нес деньги маме, очнулся в „Яме“). „Яма“ пережила трансформацию из заурядной закусочной с пивными автоматами до культового места сбора байкеров. Удобное расположение (для байкеров, но не для местных жителей). В разное время „Яму“ посещала плеяда ярких личностей, среди которых – художники, бандиты, поэты, наемники, фоторепортеры, музыканты и сотрудники спецслужб. Периодические налеты милиции под предлогом поиска „преступника в черной кожаной куртке“ дополняли сходство „Ямы“ с артистическим кафе начала XX века во время полицейской облавы на революционеров и торговцев „марафетом“. „Яма“ периодически закрывалась „на ремонт“, пока ее окончательно не уничтожили в августе 2001 года при строительстве третьего транспортного кольца.

     «Японец» – мотоцикл производства японской компании («Ямаха», «Кавасаки», «Хонда» или «Сузу‑ки»). Сокращенное наименование «япошка» представляет собой не ласкательно‑уменьшительное (или унизительное, если речь идет о конкретном представителе одного из дальневосточных народов), а искусственную конструкцию из двух слов (японец+вэшка), имеющую цель подчеркнуть японское происхождение аппарата и наличие V‑образного двигателя.

     BornToBeWild  – песня Марса Бонфайра (настоящее имя Деннис Эдмонтон), бывшего гитариста канадской рок‑группы «The Sparrow». Бонфайр передал песню группе «Steppenwolf», в чьем исполнении она получила всемирную известность. Позже песня была включена в саундтрек к фильму «Беспечный ездок» и стала неофициальным гимном байкерского мира.

     Некоторые исследователи рок‑музыки полагают, что слова heavy metal (тяжелый металл) из этой песни («I like smoke and lightning, heavy metal thunder…») дали название направлению в рок‑музыке, («…я чувствую, что это песня как раз для этого фильма… Возможно, поэтому Born To Be Wild и сегодня связана не только с движением молодых бунтарей, но и со всем байкерским сообществом». Интервью лидера «Steppenwolf».)

     Hollister  – городок в Калифорнии. В 1947 году большая группа байкеров едва не разнесла его на мелкие кусочки. Еще один пример мифа, распространенного журналистами и авторами предисловий к псевдонаучным книгам о «молодежных группировках». Пример такого подхода: «Первые группы хулиганствующих мотоциклистов появились в Калифорнии. В 1947 году они ворвались на мощных мотоциклах в городок Холлистер. Разъезжая взад‑вперед по улочкам, мотоциклисты распугивали жителей и устроили настоящий погром в местном баре». («Автопилот», 1996). Хантер С. Томпсон, исследователь байкерской среды, утверждает, что слухи о масштабах «побоища» многократно преувеличены прессой.

     LivetoRide , RidetoLive  («Жить – катаясь, катаясь – жить!») – популярный лозунг, растиражированный на ременных пряжках, майках и нашивках. Тем не менее коммерциализация не убила его глубокий смысл.

     RideinPeace  («Катайся с миром!») – пожелание, пародирующее надпись на могильных памятниках: «Rest In Peace», сокращенно – «R.I.P.» («Покойся с миром»).

    

  1 Рожденный диким (пер. с англ.). Продолжительность песни в исполнении Steppenwolf – 3 минуты 28 секунд. За это время в мире гибнут два байкера. Количество их жертв точно не установлено.

 

     ---------------

    

     ------------------------------------------------------------

    

     ---------------

    

     ------------------------------------------------------------

    

148

Николай А. Романов: «Байкеры»